Крестоносец

Глава IV

Бурж по размерам уступал Клермону, но был больше Монферрана. По словам Роланда, город, являясь столицей Аквитании, входил в состав королевского домена, так как последний граф Буржа Эд I Юрпен продал графство королю Франции Филиппу I за 60 000 крон, чтобы оплатить расходы, связанные с его участием в Первом крестовом походе. В то время в ходу, значит, были кроны.

Как же всё запутано. Если бы я вздумал в своё время писать исторический роман, посвящённый раннему средневековью, то, наверное, бросил бы уже на стадии подготовки. Даже для меня, читавшего немало о крестоносцах и Средних веках, многое оказалось внове. Но сейчас у меня нет другого выхода, кроме как адаптироваться к окружающему меня миру и каждый день познавать что-то новое. А на случай какого-нибудь недоразумения есть святой Януарий, чей лик красуется ан моём ясеневом щите.

Переночевать Роланд предложил в трактире "Жирный гусь", он же постоялый двор. Наше счастье, что мы вышли в путь позже основной массы желающих побить неверных, иначе нам бы не досталось даже самой захудалой комнатушки. А сейчас мы могли выбрать себе одну из пяти комнат, и по моему настоянию остановили свой выбор на самой лучшей, благо что она оказалась свободной. Всё равно плачу́ я, Роланд на этот счёт уже и не рыпался со своими жалкими сотней денье. Хе-хе, да, мой кошель теперь был куда более увесистым, в нём помимо серебра лежат и ещё две полновесные золотые монеты.

В стоимость проживание так же входил достаточно плотный ужин с неизменным гусём (навренео, фирменное блюдо) и лёгкий завтрак. Не говоря уже о том, что нам была предоставлена вода для умывания, а лошадей поставили в стойло, накормили и напоили. И всё это всего за десять денье.

Оружие мы ещё при заселении сдали малому, который отнёс копья, мечи, арбалеты и щиты в какой-то чулан. Роланд не протестовал, я тоже помалкивал, значит, так положено. Тем более что и другие постояльцы были разоружены, но при этом недовольства не выказывали, хотя мне всегда казалось, что настоящий рыцарь никогда со своим мечом не расстанется, покуда в силах держать его в руке. При себе нам разрешили оставить только ножи.

Ужинать нам пришлось на первом этаже, в большом общем зале харчевни, где, помимо нас, собралось ещё десятка два постояльцев и крутились две девицы, чей род занятий не вызывало сомнений. Одна уже сидела на коленях у какого-то шевалье, ухватившего её за мясистый зад крепкими пальцами, вторая расположилась за столиком, где балагурил здоровяк, чей мясистый нос был усеян красными прожилками, свидетельствующими о любви его обладателя к возлияниям. Он вёл себя достаточно шумно, сам же первым начинал хохотать над своими достаточно плоскими шутками, не забывая щипать сидевшую рядом девицу за разные части тела, отчего та периодически повизгивала и со смехом била его по руке. Если бы не короткая стрижка, то это был бы вылитый Портос в исполнении Валентина Смирнитского. Правда, киношный Портос при все своих весьма дурных манерах не позволял себе сморкаться за столом и вытирать пальцы о собственные шоссы, невзирая на присутствие рядом дамы.

На ужин в качестве основного блюда, предназначавшегося для заполнения желудка приятной тяжестью, нам подали гороховую кашу с салом. Причём сначала подали холодной и отвердевшей, но по моей просьбе её разогрели. А к каше — деревянные ложки, которые я заставил девицу, подававшую еду, тщательно отмыть от жира и протереть. Пышка фыркнула, однако мою просьбу исполнила.

Принесли варёные яйца, разваренного карпа, с которого мягчайшая чешуя снималась одним движением, круг кровяной колбасы, полкаравая свежего, ещё хранящего тепло печи хлеба из смеси ржаной и пшеничной муки. Подали жареных дроздов, оказывается, в Средние века они не считались деликатесом.

Многие блюда имели несколько странный привкус. Когда я поделился своими мыслями с Роландом, тот объяснил, что привкус, вероятно, из-за обилия приправ, в число которых входят гвоздика, имбирь, корица, анис, мускатный орех и ещё бог знает что. Сыр из овечьего молока был мягок и приятно ложился на язык. Запивать еду предлагалось пивом, на мой вкус, оно оказалось вполне ничего. Я даже ещё пару кружечек попросил.

Наконец Роланд широко зевнул и заявил, что отправляется спать, так как уже валится с ног. Я же решил ещё немного посидеть. Когда обслуживавшая нас девица забирала пустые кружки, я прихватил её за руку.

— Как тебя звать?

— Лаура, господин.

— Посидишь со мной пару минут, Лаура?

— Вообще-то нельзя, хозяин заругает. А если вы хотите меня, то ночью приходите на сеновал.

— Ага, а придёт она с дядей-кузнецом, — пробормотал я, вспомнив известный фильм.

— Чего? Не расслышала я.

— Я говорю, девушка ты красивая, Лаура, всё при тебе, и я бы с удовольствием пришёл на сеновал, но… Неделю назад я дал обет, что пока мы не освободим от сельджуков Эдессу — никакой плотской любви. Так что придётся с этим обождать… Да ты присядь, я тебя надолго не задержу, ответишь только на один вопрос.

Протянул ей денье, который она с готовностью схватила и села на дубовую скамью, где недавно сидел Роланд.

— Скажи-ка, милая, а у вас в Бурже, я слышал, время от времени девушки пропадают. Это правда?

Та испуганно обернулась, не смотрит ли кто в её сторону, после чего слегка наклонилась ко мне и негромко произнесла:

— Вот уже несколько лет как пропадают. Говорят, это дело рук оборотня. Днём он выглядит как обычный человек, а в полнолуние обращается в зверя.

— Оборотень, значит, — хмыкнул я. — И кто-нибудь его видел?

— Нет, но вроде слышали, как он воет за городом.

Конечно, в сказки про оборотня я не верил, кто-то пустил слух, а остальные подхватили. Народ в средневековье тёмный, и в ведьм верят, и в оборотней, и в ещё бог знает в кого. А за вой оборотня приняли волчий вой, благо что, как я догадывался, этих тварей в диких лесах Аквитании хоть отбавляй. А полнолуние у нас, кстати, вчера было, сегодня луна уже малость ущербная.

— Выходит, только в полнолуние оборотень выходит на охоту? И только за городом?