Страница 7 из 12
Папа засмеялся и как-то странно поглядел на меня. Потом сказал:
– Понятно.
И засмеялся снова.
Это было три года назад, и теперь я жалел, что мы больше не были под Алуштой – не потому, что там осталась эта женщина с девочкой, а оттого, что там был юг, и папины друзья из сборной, и дядя Витя Даманов, и это было время, когда папа еще выступал.
Мы сидели долго, потом пошли спать, и лежа слушали по радио спортивный дневник, и мне совсем не хотелось спать, а когда передача закончилась, папа сказал:
– Завтра идем тренироваться.
– Зачем? – сказал я. – Ты ведь уже бросил.
– Мне прислали вызов на Центральный совет. Бои месяца через полтора. За первое место мне могут восстановить звание.
– С тебя ведь сняли мастера.
– Восстановят, если выполню снова. Главное, тогда мне дадут тренировать.
Мы начали готовиться. Вернее, тренировался папа, а я бегал по залу, стучал на мешках и смотрел, как он работает на ринге. Ему пришлось сразу начать придерживать вес, потому что он хотел поехать в шестьдесят семь килограммов. Он тренировался в лыжном костюме и выкручивал его после тренировки. Каждый раз он стирал дома костюм и выходил на ринг подтянутый и аккуратный, и сначала костюм становился мокрым между лопаток, а к концу темнел весь, и вот уже папа выходит из ринга мокрый, будто его окатили из ведра, садится рядом со мной на скамейку и говорит:
– Чертова это работа – делать вес, малыш!
Не представляете, как я радовался, что он снова начал тренироваться.
Так мы работали весь месяц.
Утром, когда я уходил в школу, папа делал пробежку до парка, потом бегал по аллеям спринтерским бегом – три минуты бег, минуту ходьба, а в воскресные дни я бегал вместе с ним.
Была осень, мы выбегали из дому рано, пока холодно и никого нет на улицах, и когда бежишь, кажется, что асфальт мерзнет у тебя под ногами, но быстро согреваешься. А потом вбегаешь в парк, деревья голые, и, когда сворачиваешь с аллеи, листья, покрытые утренним инеем, пружинят под ногами. И мы бежим спринтерским бегом – три минуты бег, минуту ходьба, и воздух холодный и свежий, и папа бежит впереди, и я вижу, как спина его вздрагивает от толчков, потом перестаю видеть и смотрю под ноги. Бег укачивает меня, и я забываю, что через неделю мы уезжаем в Донецк на Центральный совет «Спартака».
Мы заняли места, подошел дядя Витя и сел с нами за столик.
– Что ты будешь? – спросил его папа. – Горячее будешь?
И дядя Витя сказал:
– Пожалуй, нет.
– Может, вообще не будем есть?
– Спроси, есть у них молоко? Молока бы я выпил.
Мы сидели в ресторане при гостинице. Дядя Витя был в темных очках. Под вечер здесь собиралось много народа, и ему не хотелось, чтобы выдели, какие синяки у него под глазами. Мы взяли по стакану молока и мне мороженое.
– Долго еще? – спросил папа.
– Почти час, – сказал дядя Витя. – Время еще есть.
– Интересно, почему он снялся? – сказал дядя Витя. – Заболел, наверное.
– Не знаю, – сказал папа.
– Наверное, заболел.
– Просто испугался, – сказал я. – Правда, папа?
– Не знаю, – сказал папа.
– Ты бы его побил, – сказал я. – Ты бы из него котлету сделал. Подумаешь, какой-то кандидат.
Папа выпил молоко и теперь просто сидел, глядя перед собой.
– Это хорошо, что он не вышел, – сказал я. – Теперь тебе только один бой.
– Ешь мороженое, – сказал папа. – А то растает.
– Да, – сказал я. – Выиграл – и сразу мастер.
Папа не ответил.
Я доел мороженое. Папа расплатился, и мы поднялись в номер. Мы могли бы остановиться в общежитии вместе со всеми, но папа не захотел. Папа и дядя Витя уложили в сумку капу, бинты, форму и полотенце. Дядя Витя сказал:
– Ну, посидим на дорожку.
Мы сели на кровати, и я подумал, что дядя Витя, должно быть, здорово жалеет, что вчера проиграл Баеву, и папа, должно быть, здорово волнуется, только по ним этого не скажешь.
Мы вышли, папа запер дверь, а ключ отдал дежурной. Мы постояли у входа в гостиницу, а когда такси подъехало, сбежали вниз и сели.
– Дворец спорта, – сказал дядя Витя.
Папа сел впереди с шофером.
– На бокс? – спросил шофер.
– Да, – сказал папа.
– Люблю бокс. Сам никогда не занимался этим делом, но смотреть люблю.
– Да, – сказал папа.
– И сегодня пойду смотреть. Отгоню сменщику машину и сразу пойду. Сегодня есть на что посмотреть.
Мы выехали на проспект. Ветровое стекло заливало, и казалось, всё вокруг плывет в воде.
– Сегодня интересные бои. К примеру, Карташов. Слыхали про такого?
Ему никто не ответил.
– Карташов, – сказал шофер. – Наш, из Донецка, чемпион Украины. Он дерется с Полуяновым во втором полусреднем весе.
Мы свернули с проспекта и поехали вокруг площади. Потом я увидел вдалеке Дворец спорта.
– С этого Полуянова сняли мастера, – сказал шофер. – Писали в «Советском спорте». Кого-то он там избил, не то жену, не то из-за жены – целую компанию в кафе. Говорят, он входил в сборную Союза.
– Бывает, – сказал папа.
– Теперь ему ни за что не выиграть. Столько времени не выступал. Карташов его побьет, вот увидите.
Мы подъехали к дворцу, шофер остановил машину у обочины. Папа дал ему деньги и тот откинулся на сиденье, ища сдачу. Папа открыл дверцу и вышел. Мы с дядей Витей тоже выбрались из машины. Шофер протянул сдачу в окно.
– Не надо, – сказал папа.
Мы прошли ко дворцу, поднялись на ступени, и, обернувшись, я увидел, что шофер смотрит нам вслед.
Мы свернули в боковой коридор, поднялись на второй этаж и вошли в раздевалку.
– Сходи в зал, – сказал папа. – Посмотри, какая пара работает.
В зале было полным-полно народу. Из-за них не было видно ринга. Я отыскал список пар. До нашего выхода оставалось еще три.
Когда я вернулся в раздевалку, папа уже переоделся и бинтовал руки. С ним стояли тренер и представитель «Спартака».
– Которая пара? – спросил папа.
– Еще три, – сказал я.
– Ты разминайся, – сказал дядя Витя папе. – Разомнись пока.
– Как ты себя чувствуешь, Саша? – спросил представитель «Спартака».
– Замечательно, – сказал папа. – Как же мне еще себя чувствовать.
Он вышел в коридор, в котором все разминались перед боем.
– Ты вот что, – сказал дядя Витя. – Ты не путайся под ногами. Идем, я тебя посажу.
Мы спустились в зал, прошли мимо толпившихся в проходе зрителей, и дядя Витя посадил меня у стола судейской бригады, на скамье свободных от судейства. Я сел рядом с огромным мужчиной, бывшим тяжеловесом по виду.
– Ты чей, пацан? – спросил он, подвигаясь.
– Полуянов, – сказал я.
– Саша Полуянов – твой отец?
– Да, – сказал я. – А вы его знаете?
– Еще бы! Не первый год. Приехал посмотреть, как отец работает?
– Он всегда берет меня на бои, – сказал я. – А вы что, судите?
– Да. Теперь да. Раньше вот боксировал, а теперь сужу.
– Жалко, что вы не судите у папы, – сказал я. И подумал, что это всё равно, потому что кто бы ни судил, если уж папе не повезет, никто ему не поможет. Никто.
– Карташов сильный парень, – сказал мужчина. – Видел у него два боя. Саше придется повозиться.
– Папа должен выиграть, – сказал я. – Он обязательно выиграет. Не может он проиграть.
– Ну, это такое дело, можно выиграть, а можно и нет. На то и спорт.
– Нам нужно выиграть, – сказал я. – Не можем мы проиграть.
Он посмотрел на меня.
– Его не берут тренером, – сказал я. – Никто не хочет. Нужно учиться в институте. И с него сняли мастера. Разве вы не слыхали? А на другую работу он не хочет. Он хочет тренером в «Спартак». Он раньше тренировал в «Спартаке».
– Он же мог обратиться в областной комитет, – сказал мужчина.
– Обращался, – сказал я. – Только ему там не помогли.
В зале заиграла музыка, и к награждению вызвали тех, кто работал в шестьдесят три. Я видел, как они прошли под знамена, туда, где был установлен пьедестал с номерами мест. Оба финалиста были мокрыми после боя, они даже не успели смотать бинты. Я смотрел, как награждали и фотографировали, а после, когда церемония закончилась, голос из динамиков объявил: