Тёмная лошадка

Глава 2

— Дядька Иван! Дядька Иван! — мальчишка, сидевший на лошади без седла, кричал самозабвенно, словно тетерев на току[1]. И, как эта птица, совсем не замечал происходящего вокруг.

— Чего орёшь, Митька? — голос Никитина прервал крики наездника столь неожиданно, что тот на лошади не удержался и упал к ногам своего скакуна. Лошадка на столь впечатляющее падение отреагировала очень солидно, чуть отступив в сторону и ласково обфыркав упавшего, — Ты чего, пострелёнок?

— Дядька Иван! — Митька непонимающе мотал головой, сидя на траве и никак не мог разглядеть мужчину.

— Так, Митька! Тут я! — Никитин поставил мальчишку на ноги и заглянул тому в глаза, — Ты, что это, расшибся?

— Дядька Иван! Чума в Пантелеевке!

— Что-о-о-о? — мужчина встряхнул Митьку ещё раз, аккуратно поставил его на землю и кинулся к жене, которая в окружении детей собирала картофельную ботву на поле.

— Тата!

— Что ты, Ваня?

— Татушка! Чума в Пантелеевке! Так, я Белоножку заберу, мне к отцу Лаврентию надо! Ты уж тогда на Сивом сама домой доберёшься?

— Конечно, милый! Ох, беда-беда! — темнокожая женщина прижала руки к лицу, — Может, нам самим бежать надо?

— Куда, Татушка? Здесь у нас и дом и хозяйство! Небось, нас Императрица и Наследник в беде не бросят! У нас в России-то порядок! Глядишь и не чума в Пантелеевке! Там же Пантюха Гагарин — дружок мой.

— А что там?

— Вот и узна́ю заодно!

— Ох, беда-беда! — Татта стояла и смотрела, как её муж вскочил без седла на пасущуюся рядом лошадку и поскакал, поднимая пыль, в сторону их родной деревни, откуда дорога вела в село Андреевка.

Но в Никитинке его уже ждал сам отец Лаврентий. Получив страшную весть, он сразу отправился к своему другу и волостному старосте.

— Отец Лаврентий, что происходит-то?

— Да пока сам не знаю, Ваня! Чёрный флаг в Пантелеевке вывесили. Я сразу мальчонку туда послал. Он вернулся, говорит, чума точно — Никифор сказал. Тринадцать человек в четырёх избах… Ертаульным сообщил и тебе вот… Ертаульные-то небось уже там. Что делать-то, Вань?

— Отче! Я сам к тебе за советом ехать собрался!

— Я же в чуме не был, не знаю, что и делать!

— Что, отец Лаврентий, бежать куда подальше не надумал?

— Смеёшься, ирод!

— Смеюсь, отче, но как-то плохо… Поедем-ка, отче к ертаульным в Пантелеевку. Из первых рук оно сподручнее новости узнавать.

Они сели вдвоём в телегу к священнику и поехали в соседнюю деревню. Сначала ехали в подавленном молчании, а потом Никитин не выдержал:

— Отец Лаврентий, а что в мире-то твориться? Войны с туркой не ждут? А то я всё лето в поле…

— Нет, Ваня, войны не ждут. Хотя вот рекрутские наборы в этом году снова объявили, может, к войне?

— Отче! — Никитин даже закашлялся, — Так в этом году и должны были возобновить!

— Ну, всё одно — подозрительно! Кабы войны не ждали, небось, ещё на год бы отменили! Такое же подспорье для людей!

— Ну, я, как отставной солдат, тебе скажу, отец Лаврентий, нельзя без служивого в государстве! Ежели войска мало будет, то тут и для супостата приманка и порядка нет!

Так за разговорами они доехали почти до Пантелеевки, где на пригорке их окликнул ертаульный:

— Стой! Кто такие? Карантин! Чума здесь!

— Служивый! — вступил бывший сержант, — Нам бы кого старшего увидеть! Я староста волостной, а это вот — священник!

— А! Понятно! Ждите! — солдат быстро достал из-за пазухи дудку и громко свистнул в неё. Минут через десять его окликнул невидимый для приехавших человек:

— Кузьма! Что там у тебя?

— Тут старшина местная прибыла, хочет с прапорщиком поговорить!

— К ручью пусть идут — там он!

— Знаете, где ручей? — спросил у старосты и священника солдат.

— А как же!

— Туда идите, прапорщик там. Только через ручей не переходить — карантин!

Офицер на самом деле был возле воды — он купался полуголый. Ертаульный был покрыт шрамами, на лице его красовался рубец от сабли, а на теле были заросшие колотые раны и следы от ожогов. Завидев гостей, он вышел на берег и принялся утираться:

— Кто такие? — крикнул он им.

— Местный волостной, да священник! Прибыли за инструкциями и новостями!

— А! Это хорошо! — офицер вытерся и накинул мундир, — Я прапорщик Ертаула Лущилин, командую карантином в Пантелеевке.

— Никитин Иван! Отец Лаврентий Толбаев!

— Так вот, здесь чума, сомнений нет! Я не первый раз такое вижу, даже без медиков могу разобраться. Мы тут пока только передовым отрядом. Завтра основные силы придут с докторами и монахами. Всю волость будем в карантин брать! Так что, помогайте!

— Что делать надо? — Никитин был очень мрачен.

— Ты, что, Иван, из солдат будешь?

— Отставной сержант Астраханского полка!

— Это хорошо, значит, дело знаешь! Карантин по волости объявляется. Пусть все в деревни вернуться и из домов не выходят. Заразу перенести нельзя! Пока никто не знает кто заражён, только время покажет!

— А как же работа?

— Императрица выделит споможествление! Голодать точно не будете!

Возвращались уже в темноте, молча.

Наутро приехали многочисленные подводы с палатками, котлами и людьми. Пантелеевку взяли в плотное кольцо почти два десятка ертаульных, ещё человек десять солдат и пятеро монахов начали ладить лагерь, трое иноков, доктор и младший лекарь отправились в деревню к Лущилину.

А в степи уже разворачивались кавалеристы. Передвижение между селениями было строго запрещено, да и так крестьяне, напуганные чумой, выполняли указание местных властей и сидели по домам, ожидая развития событий. Уже на следующий день по деревням пошли команды из лекарей и монахов, осматривая местных.

— Елизар! Ты ли это?

— Отец Памфилий! Давно не виделись! — неожиданная встреча старых знакомых обрадовала.

— Как ты, Елизар? Раны-то не беспокоят?

— Вашими молитвами, отче! Вот, прапорщиком стал! В дворяне вышел!

— Молодец! Всегда верил, что ты наверх выберешься! Потом ещё поговорим, господин прапорщик. Что здесь происходит? — Памфилий сразу же перешёл к делу.