Страница 53 из 101
Выбравшись из ямы, сразу попал под прицел троих крепких, бородатых мужчин, вооруженных карабинами. Один подталкивая меня к калитке в высоком глинобитном заборе, жестами показал, что нужно делать. Калитка вывела меня прямо к ручью. Содержимое выливалось в ручей, а бадья вешалась на специально вбитый в дно кол, чтобы бегущая вода могла емкость отмыть. Подталкиваемый в спину прикладом карабина я вернулся к яме, так ничего толком и не рассмотрев.
Два месяца я просидел в каменной тюрьме. Раз в три дня, когда подходила очередь, выносил бадью с испражнениями. Один раз в месяц, нам, по очереди, позволялось помыться теплой водой. Взамен истрепавшейся одежды выдавали лохмотья такого же состояния. Кормили, правда, нормально. Один раз дали по небольшому куску баранины.
С сокамерниками я нашел общий язык. Буквально на второй день они начали учить меня языку. Учеба была своеобразной. Сначала указывали пальцем на предмет, а потом называли его несколько раз на турецком языке. Я повторял. В день учил не более тридцати слов, которые перед сном обязательно повторял вслух. С каждым днем слов становилось больше, и я продолжал все повторять, на память я, слава Богу, никогда не жаловался.
Мало-помалу завязалось общение.
Шапур, перс, тридцати двух лет от роду, отец двух девочек, родом из Тегерана. Окончил Тегеранский институт, недавно преобразованный в университет, по экономическому профилю. Работал представителем шахского правительства в Астрахани, где занимался закупкой зерновых культур. Восемь месяцев назад был ограблен и похищен неизвестными. Теряется в догадках о причинах похищения.
Кямил, как он выразился: смесь турка и татарки, чуть старше - ему тридцать семь, холост. Учился в Париже, имеет диплом бакалавра права. Полгода назад занимал пост судьи в Анкаре. Попал в зиндан благодаря влиятельному землевладельцу Анвар-паше, который проиграл дело в суде, где председательствовал Кямил. Удивляется, почему его просто не убили, а отвезли неизвестно куда.
Мне удалось удивить своих друзей по несчастью, когда они узнали, что я русский офицер, воевавший с турками.
Вот так однообразно проходили наши дни заточения. За это время я успел тоже отрастить длинную бороду. Как отмечал Шапур, теперь во мне тяжело узнать русского, я больше похож на типичного перса. Если я достаточно хорошо освою язык, то и вовсе смогу скрыть истинное происхождение. После этого заявления сокамерника, я попросил обучить меня письменности. Это оказалось непростым делом. С удивлением я узнал, что меня учили не турецкому языку, а фарси, относящемуся к семье индоевропейских языков, распространенному в Иране. Я точно помнил, что в турецком используется латинский шрифт, а Шапур начал мне показывать буквы в виде крючков, закорючек и галочек. Пол нашей тюрьмы был хорошо утрамбован ногами предыдущих обитателей, поэтому, чтобы изобразить какую-либо букву, приходилось прикладывать значительные усилия, царапая камнем ровную поверхность. Ох, уж эти арабы с персами вместе взятые! Не могли нормальный алфавит придумать! Но делать было нечего, довелось изучать так. К исходу шестого месяца сидения, я уже мог довольно быстро писать и читать. С каллиграфией, правда, проблема, но я не отчаивался, дайте мне нормальную ручку и бумагу, и вам изображу все в лучшем виде. Я, с помощью Шапура, заучивал на фарси бессмертные стихи Омара Хаяма, персидского философа, математика, астронома и поэта. Да, жил этот великий человек в XI веке, но его стихи и его философские труды не потеряли актуальность и сегодня. Каждое утро, по требованию Шапура, я рассказывал стих или пересказывал трактат. После завтрака, на полу тюрьмы писал письма жене Шапура, трогательного содержания. По предложению товарищей, я называл себя Искандер, это адаптированное на местный манер имя Александр. Непривычно, но сойдет, с учетом сложившейся ситуации.
Помимо языковой тренировки, я занимался гимнастикой, старался держать тело в тонусе. Мои товарищи, поначалу считали занятия блажью, а потом, от безделья, тоже приобщились к тренировкам. Охрана на нас не обращала никакого внимания, за исключением времени кормежки и выноса отходов жизнедеятельности.
Я вел календарь, каждый прожитый день отмечал вертикальной риской на стене, рядом со своей лежанкой. Сегодня зачеркнул двести тридцать пятый день. Господи, скоро восемь месяцев, как я нахожусь в тюрьме! А как там моя любимая Анастасия, как Тамара и родители? Произошел ли дворцовый переворот в России? Кто уцелел? Удалось ли победить турок? Эти вопросы я себе задавал каждый день. Никто мне на них вразумительного ответа не даст. Естественно мы обсуждали войну, Шапур с Кямилом уверяли меня, что Россия разобьет турецкие войска. Шапуру по большому счету все равно кто победит, а Кямил желал поражения Турции, так как был сильно обижен. Он был уверен, что наступающие русские войска разорят земли Анвар-паши, а его пристрелят, как бешеную собаку, ух, недостойный шакал, тьфу.
Где-то в мае, если верить моему календарю, о нас внезапно вспомнили. Предполагаю, что в это время, после зимы, открылись все перевалы в горах. Подняли на поверхность и, держа на прицеле карабинов, позволили качественно помыться. Появившийся цирюльник, привел в порядок наши бороды и головы. Стали походить на вполне нормальных людей. Одели в не новую, но целую одежду. В яму нас больше не загоняли, а разместили в маленьком сарае. Появился Али и сказал, что завтра мы покидаем гостеприимный аул. Так оно и произошло. Нам навесили на руки и ноги кандалы на цепях, и мы начали спускаться в долину - так определил Кямил. Потратили целый день, с двумя привалами, разрешали только попить воды и оправиться. Уже в сумерках попали в одинокостоящий дом среди возделанных полей. Хозяин, по приказу Али, нас сытно накормил. В доме есть дети, как они не вели себя тихо, но иногда их разговор был слышен. Вот она реальная возможность удариться в бега. Я предложил Кямилу и Шапуру этим воспользоваться. Втроем мы одолеем Али, а хозяин дома вряд ли вступится за гостя, видел я его выражение лица: кроме страха никакого уважения. Али оказался опытным. По очереди вывел нас в сарай и привязал за шею цепью к столбам, на звеньях цепи защелкнул замки. При всем желании, освободиться невозможно. Ночевать Али остался вместе с нами, улегся так, чтобы к нему никто не смог дотянуться даже ногой. Облом, господин капитан, констатировал я очевидный факт, опять пролет, да-с. Гадство, надо ждать и ждать очередного удобного случая. Что-то мне подсказывает, что он в ближайшие дни не подвернется, очень уж профессионально действует Али, сволочь.