Русский гештальт

Когда первая группа вошла во двор рядом с Домом полярников, я оглянулся и увидел, что хвост растянувшейся колонны только-только вышел из проходняка на чётной стороне бульвара, где жил Тэккер.

На огромной плоской, густо политой битумом, крыше тэккеровского дома мы иногда играли в футбол. Трое на трое. Высота ограждающего крышу парапета была около полутора метров. Не припомню случая, чтобы мяч хоть раз вылетел за пределы поля, и кому-то из нас пришлось бежать за ним вниз с восьмого этажа.

Вражеская школа встретила нас закрытой дверью. Во дворе тоже никого не было. Суббота, однако. Хотя спортивная площадка нас и вместила, но яблоку упасть было негде. Вечерело.

Эх, - сказал один из наших союзников, расстегнул штаны и выплеснул всё своё разочарование на невысокий борт, опоясавший площадку со всех сторон (в конце концов, герой Д. Николсона из какого-то фильма тоже обосс@л ботинки стоявшего рядом конкурента).

Через пару минут этот подвиг повторили почти все находившиеся на льдине герои-папанинцы. Искра конфликта угасла. Так что, единственным результатом коллективных усилий в тот день стало искусственное болотце, созданное нами в тылу врага, в том числе, благодаря паршивой дренажной системе спортивного сооружения, находившегося на балансе у наших соперников.

На втором, что ли, курсе вернувшийся из Москвы Лёха в числе прочих столичных новостей поведал, как его приятель из МГИМО, с которым я был шапочно знаком, на ноябрьские праздники получил хорошей п@зды.

- За что? – вяло поинтересовался я.

- Провожал домой какую-то Юлю Нитобург, - ответил Лёха.

Часть I. Луна

Спустя неделю после отъезда из Москвы меня охватило какое-то невнятное, ни на что не похожее чувство. Весь вечер я ходил, как неприкаянный. На следующий день купил восемь литров пива и уселся на балконе в тайной надежде, что беспокоящие ощущения не замедлят исчезнуть.

Я медленно пил пиво из бутылки, тупо глядел на море, на горы и на дорогу. Было жарко. Духота в этих местах исчезала только после пяти часов вечера. Я ждал. Так прошло около двух часов.

Стрелки уже подбирались к заветной цифре, когда хлопнула входная дверь, и в номер вошла Надежда. Надька – это моя жена. Я здорово влюбился в неё три года назад, и это чувство не покидает меня до сих пор. Подозреваю, что она платит мне той же монетой, хотя, при бракосочетании оставила себе девичью фамилию. Утверждает, что из принципа.

- Привет, - сказала Надежда с порога и бросила свою сумку на кровать.

- Привет, - отозвался я и поставил пустую бутылку на пол.

Надька была не в духе. Я прикинул, чем это может для меня обернуться. Ясен пень, что ничем хорошим.

- Хочешь пива? – спросил я, пытаясь упредить момент, когда Надежда сама увидит балкон, заставленный бутылками. Если манёвр и удался, то не в той степени, на которую я рассчитывал. Надька вышла на балкон, и её настроение изменилось в худшую сторону.

- Не хочу, - ответила она и вернулась в номер. По шуршанию одежды я понял, что жена раздевается.

- Как дела? – поинтересовался я и обернулся, чтобы взглянуть на Надьку. Её плотно обтянутая белыми трусиками задница всегда производила на меня положительное впечатление.

- Полный успех, - сказала Надька, - послезавтра уезжаем.

- Послезавтра, так послезавтра, - сказал я. Гнить в этом пансионате мне надоело, ей тоже, вот мы и решили досрочно уехать, чтобы никогда больше сюда не возвращаться. Надька с утра потащилась за билетами и весь день проторчала на вокзале в очереди у кассы.

На всякий случай я ещё раз оглянулся и посмотрел на жену. Надька в задумчивости стояла посреди комнаты. Судя по всему, она собиралась принять душ. Если это у неё твердые намерения, то через две минуты она обнаружит, что воду отключили и поймёт, что осуществить свой план ей не удастся. Положительных эмоций ей это не добавит.

Я сидел в кресле и размышлял о том, сказать Надьке, что воды нет или дать ей возможность убедиться в этом самой. Решив, что бросать дело на самотёк не стоит, сказал: - Воды нет.

Надька зло уселась на кровать. Затем всё же встала и пошла в ванную. Я слышал, как она крутила ручки смесителя. Трубы издали утробное урчание и только. Я открыл ещё одну бутылку и снова уставился на море.

Надька вышла из ванной комнаты и, судя по всему, наткнулась на мои грязные носки, висевшие на спинке сломанного стула. Я вздохнул. Дело в том, что ещё вчера я обещал их перестирать, но забыл. Слава богу, что воды нет, а не то мне головы не сносить. Впрочем, для Надьки это не проблема.

- Что за чёрт, - начала она, - Постирать не можешь, так хоть сложи их в одном месте, а то шагу ступить нельзя, чтобы не наткнуться на твои чёртовы носки! Хотя носков накопилось не так уж и много и не такие уж они грязные, возразить мне было нечего. Но и вставать не хотелось. Я сидел и смотрел на море.

Надька плюхнулась на кровать и уткнулась в книжку. Она читает «Сто лет одиночества». По-моему, ей нравится. Её восторгов по этому поводу я не разделяю.

Посчитав, что опасность миновала, я открыл ещё одну бутылку и посмотрел на часы. Половина шестого. Ровно через десять минут Надька подняла голову.

- Уберёшь ты свои чёртовы носки или нет? – спросила она и выжидающе посмотрела в мою сторону.

- Уберу.

Надька снова уткнулась в книжку. Я посмотрел на бутылку. В ней оставалось не больше стакана пива.

- Допью и уберу, - решил я.

Надька отложила книжку, встала и начала собирать носки сама. Я отставил недопитую бутылку и пришёл к ней на помощь.

- Может быть, треснешь пива? – спросил я на всякий случай, - ватерклозет функционирует. Надька отрицательно покачала головой. Я подошёл и осторожно поцеловал её в щёку.

- Не сердись.

- Я и не сержусь.

- Что-то не похоже, - подумал я и вернулся на балкон. Пиво показалось мне чересчур тёплым.

Утром Надька еле растолкала меня к завтраку.

- Поедем в Кобулети? – спросила она.

- Поедем, - согласился я. По причине утреннего времени ни сил, ни желания сопротивляться у меня не было.

В Кобулети мы первым делом отправились на рынок. Рынок мне понравился. Его со всех сторон окружали крошечные мануфактурные магазинчики. Вместо витрин товары на бельевых верёвках были развешены на улице.

- Прям, как в Турции, - сказала Надька.

- Ну да - согласился я.

Надежда совершала променад с невозмутимостью столичной жительницы. Только один раз она задержалась у стены, вдоль которой были развешены трикотажные изделия.

- Нравится? – повернулась она ко мне и двумя пальцами потрогала рукав тёмно-красного, почти бордового джемпера, болтавшегося на сломанных плечиках. Я посмотрел на ценник и тоже потрогал джемпер за рукав.

- Дерьмо, - заключил я и отправился дальше.

Ещё у ворот рынка я заметил небольшое одноэтажное строение с распахнутыми настежь окнами. Поверх окон тянулась корявая надпись «Пиво». Именно туда я и стремился.