Русский гештальт

Меня удивила его чистота. Лёгкий, как паутинка, он висел в воздухе, возникая из ничего и исчезая в неизвестном мне направлении.

- Ты веришь в бога? – спросила Юлия.

Что-то мешало мне ответить отрицательно.

Совсем рядом я увидел большие глаза Юлии. Она смотрела на меня несколько ошалевшим взором.

- Ты как? – спросил я.

- Со мной всё в порядке, - тихо ответила она. Мне показалось, что она сделала ударение на втором слове.

- Со мной тоже, - сказал я, решив, то виной всему горная местность, реакция окисления этанола и обезвоживание.

Напротив скамьи начиналась (или заканчивалась) тропинка. Невольно нам её показал парень, когда ему наскучило наше общество, и он ушёл, бросив вьючное животное на наше попечение.

Собака, корова, осёл, битые куры, крик петухов, что ещё?

- Пошли – предложил я. Юлия кивнула.

Тропинка неторопливо вилась между ободранными кустами какого-то вечнозелёного растения.

По мере того, как мы поднимались вверх, эти кусты становились всё гуще и гуще. Тропинка истончалась и вскоре совсем исчезла. Мы шли по жёсткому травяному покрову, медленно пробираясь между основательно разросшихся кустов, ветки которых упорно цепляли нас за одежду. В свою очередь, я и сам цеплялся руками за эти ветки, помогая себе и своей больной ноге. По чистому склону мне бы уже не дойти. В душе я ругался, как извозчик.

Всё в этом мире когда-нибудь кончается. Кончились и кусты. Мы оказались на небольшом кладбище. Я насчитал восемнадцать могил. Все они были аккуратно убраны, а некоторые, так даже ухожены. Почти каждую украшал камень или каменный крест.

- Грузинская автокефалия, - вспомнил я, увидев, что крестов достаточно много.

Мы подошли к самой большой могиле. В её изножии стояло высокое каменное надгробие, самое, пожалуй, высокое из всех. Несмотря на то, что камень был отшлифован, его светло-серые грани сохраняли шершавую зернистость. Определить его породу объём школьных знаний мне не позволил.

К самой широкой грани бронзовыми болтами была прикреплена тонкая пластина чёрного камня. На пластине, как на фотографии, был изображён лысоватый человек неопределённого возраста. Пиджак от его костюма был небрежно распахнут на животе. Из-под пиджака виднелся широкий, явно итальянский галстук.

- Пижон, видать, был, - сказала Юлия.

- Челентано, бл@ть, - подумал я и сказал: - похоже на бромпортрет.

Меня заинтересовала техника изготовления таких изображений на камне. Я дотронулся ладонью до его чёрной поверхности. Она оказалась сухой и обжигающе холодной, как искусственный лёд. От неожиданности я непроизвольно отдёрнул руку.

- Надо будет спросить у Митеньки, - подумал я, имея в виду Митеньку Бурносова – единственного скульптора, с которым был знаком.

Вообще-то среди моих друзей полным-полно интеллигентов, но всё это публика иного сорта, страшно далёкого, я бы сказал, от искусства. Митенька – единственный в этом роде. Митенькина уникальность не мешает нам общаться и надираться наряду с остальными. Однако в благородном деле пианства Митенька может дать фору любому из нас. Короче, он настоящий artist.

Также меня интересовал вопрос, как грузины затаскивали сюда своих покойников и намогильные камни. Осла, кстати, тоже каким-то образом нужно было доставить на площадку, но там была хоть какая-то тропинка.

- Жаль, что ничего нельзя прочесть, - сказала Юлия, когда обошла всё кладбище. Надписи на надгробиях были сделаны на грузинском языке. Узнать что-либо об упокоенных тут людях мы не могли. Могли только разглядывать их портреты, если таковые имелись.

Мы уже собирались возвращаться, когда я увидел свежую могилу, расположенную чуть поодаль от остальных захоронений. Наверное, назвать это могилой было нельзя, скорее, это был кладбищенский участок, на котором стояло небольшое чёрное надгробие. Участок, который поджидал своего хозяина. Заинтересованный, я подошёл поближе. На чёрном камне не было никаких надписей и фотоизображений.

- Единственная могила без грузинского текста, - сказала Юлия. Я и не заметил, как она подошла.

- Кто-то поторопился, - сказал я.

- Вряд ли, - сказала Юлия, - впрок заготовили.

…

- Мимо окон тебя понесли хоронить

…

Я подошёл и погладил надгробие ладонью. Этот камень тоже был холодным, но не таким ледяным, как в моём предыдущем эксперименте.

- Мокрый, - сказал я.

- Роса, - сказала Юлия.

Неподалёку на траве лежали рыжие засохшие гладиолусы, стебли которых были толсто перевязаны не успевшими сгнить белыми нитками. Я взял гладиолусы, размахнулся и забросил их подальше в кусты.

- Зачем? – удивилась Юлия.

- Это не кладбище, это грузинский кенотаф, - ответил я.

Юлия промолчала. Потом достала выглядывающий из рукава увядший беленький цветок, вырванный ею не так давно из-под консервной банки, и положила его на место выброшенного букета.

- Пошли отсюда, - сказал я. Юлия послушно пошла следом за мной.

Заместитель директора уже не спал. В глубине дома я слышал его голос. С кем он разговаривал я не понял. Мы пробрались в свои апартаменты и, не раздеваясь, завалились на кукурузные листья, покрытые солдатским одеялом. Через несколько минут я услышал ровное, спокойное дыхание Юлии. Я аккуратно накрыл нас обоих вторым одеялом и тоже уснул. Мне снилась Надька.

Когда я проснулся, то первым делом перевернулся на живот. Похмелье обеспечило повышение утреннего давления, плюс своё веское слово сказали петрушка и кинза, которыми я вчера заедал дармовую чачу. Потом искоса взглянул на Юлию. Она была занята маникюром.

Интересно, - подумал я, - заметила или нет?

Юлия подняла глаза.

- Привет, - сказала она.

- Давно проснулась? – спросил я.

- Не очень, - Юлия улыбнулась.

- Заметила, зараза, - решил я и посмотрел на часы. Стрелки показывали 15-42 по Москве.

- Что тебе снилось? – спросила Юлия.

- Точно, заметила, - подумал я и сказал: - Ничего особенного.

Юлия кивнула, видно, другого ответа она и не ожидала: - В доме никого нет.

- Ну и, слава богу, - подумал я, потом всё же спросил: - А ты откуда знаешь?

- Ходила умываться и никого не встретила.

- У меня скоро поезд, - сказал я и ощупал карман. Билет был на месте.

В доме действительно никого не было. Я обошёл все закоулки, но никого не обнаружил. Правда, заглядывать на кухню не стал. Поверил на слово женской интуиции.

- Что ж, пошли, - сказала Юлия. Я взял её сумку. Дверь за нами захлопнулась.

Через несколько шагов я оглянулся. Мрачная громада дома притягивала меня. От фундамента до крыши его фасад был залит ярким послеполуденным солнцем. От этого безжалостного света его облик казался ещё более нереальным.

Окна верхнего этажа были плотно закрыты зелёными ставнями, краска на которых давно выцвела и облупилась. Было видно, что их не открывали уже в течение многих лет.