Контролируемая авария

–Знаешь, а ты ведь добился своего, Урмас! – внезапно осенило меня, – ты доказал, что ты особенный! Ума не приложу, как так получилось, но с фактами не поспоришь!

– Ты о чем? – недоумевающе прищурился второй пилот, – я что-то упустил, когда заметал наши следы? Ты считаешь, следствие вычислит, что это я направил самолет в гору?

–Да нет, Урмас, я о другом, – красноречиво отмахнулась я, – ты –особенный потому что сто пятьдесят человек превратились в фарш, а ты отделался легким испугом и растяжением сухожилий. И попробуй только возразить мне, что это не экстраординарный случай. Что, нечем крыть?

– Ну…, – откровенно растерялся второй пилот, однако, в следующую секунду озадачился другим вопросом, теперь уже застигшим врасплох меня саму, – а что насчет тебя? Ты тоже особенная?

–Я всего лишь нагло примазалась к твоей славе, – фыркнула я, -или высшие силы специально оставили меня в живых, чтобы я ходила за тобой по пятам и не позволяла свести счеты с жизнью. А вдруг я твой ангел-хранитель, и моя основная задача – не допускать самоубийства, чтобы ты выполнил свое предназначение. Сегодня ночью меня будто током шибануло, когда ты повесился! Непроста же это!

–По поводу ангела я не могу не согласиться, – без доли иронии сказал Урмас, и на его тонких губах впервые за прошедшие сутки на мгновение промелькнула слабая тень улыбки, – но скорее всего ты услышала, как упал стул, и проснулась. Послушай, а если серьезно, что ты обо всём этом думаешь?

–О твоей попытке суицида? Не заставляй меня опускаться до базарной нецензурщины, боюсь, приличными словами я вряд ли сумею ограничиться – попросила я, – я до сих пор в себя прийти не могу.

–Дора, я спрашивал о ситуации в целом, – поправил меня второй пилот, – что с нами обоими произошло?

–Ты веришь в Бога, Урмас? – вопросом на вопрос ответила я, недвусмысленно давая понять, что иных версий у меня нет и, по всем признакам, не предвидится.

–Теперь уже не знаю…, – развел руками второй пилот, – я никогда не отличался религиозностью, хотя по воскресеньям мы с отцом ходили в католическую церковь. Когда я очнулся среди трупов и обломков самолета, я был твердо уверен, что умер и попал в ад, но потом меня одолели сомнения. Сначала я нашел тебя, теплую, живую, настоящую, затем в воздухе показался вертолет. Мы оставляли следы на снегу, испытывали физическую боль, в общем, я мало что знаю о призраках, но на мой взгляд, привидения выглядят и ведут себя несколько иначе.

–Да, и на брючном ремне они уж точно не вешаются, -финальным аккордом закончила мысль Урмаса я, – двум смертям, как говорится, не бывать, а если бы вовремя тебя не вытащила, мне пришлось бы хоронить твое тело рядом с «черным ящиком». Кстати, у тебя нет ощущения, что всё складывается для нас как-то уж чересчур гладко?

–Есть, – с полуслова понял меня второй пилот, – мы без труда обнаружили самописец, причем, именно СVR, и незаметно покинули место катастрофы. Я легко нашел дорогу на агропоселение, хотя не был в Судетах уже с добрый десяток лет. Внезапно поднялась метель, лыжные трассы опустели, и мы никому не попались на глаза. Гостевой дом стоял пустой и словно ждал нашего прихода. В шкафу консервы, в углу обогреватель, во дворе-лопата. Идеальные условия, чтобы пересидеть поисково-спасательную операцию. Нашими действиями как будто управляет невидимая рука, и я уже не удивлюсь, если выяснится, что тебя разбудила та же самая сила, которая привела нас сюда.

–Может быть, Создателю угодно, чтобы мы искупили свои грехи и заплатили за содеянное, -задумчиво протянула я, – но мы пока не готовы постичь его волю, и всему свое время.

– Ход твоих рассуждений очень понравился бы моему лечащему психиатру, -грустно улыбнулся Урмас.

–Я тебе еще кое-что сейчас скажу, но за такие гипотезы меня вообще впору к койке привязывать, – предупредила я, – а вдруг мы с тобой избраны для чего-то особенного? Что, если нам предстоит сделать нечто значимое, и поэтому только нам двоим сохранили жизнь? Чудеса просто так не случаются, мы выжили для какой-то очень важной цели, и совсем скоро нас посвятят в подробности. Ну как, твой психиатр мне бы поаплодировал?

– Стоя, -охотно подтвердил второй пилот, – но я, как пациент психиатра, не вижу причин не разделить твою точку зрения.

–И что нам делать? – перевела разговор в практическое русло я, – торчать здесь, пока в небе не появится указующий перст?

–Нет, – Урмас попытался было отрицательно помотать головой, но так как пребывание в петле не прошло даром для его шеи, ничем, помимо боли, его попытка привнести в диалог невербальный компонент предсказуемо не увенчалась, – уйдем с рассветом. Я сдамся полиции в Мендзыгуже и напишу чистосердечное признание.

–Ты уверен, что бог спас тебя именно для этого? – недоверчиво прищурилась я.

–Ты сама только что сказала – я должен искупить свой грех, – снова закашлялся второй пилот, -раз господу не угодна моя смерть, значит, ему нужна явка с повинной, публичный процесс, и пожизненное заключение в тюрьме, если меня признают вменяемым. Ты вправе поступать по своему усмотрению, но для себя я уже всё решил… Спасибо, что открыла мне глаза! Клянусь, твои имя никогда не прозвучит в зале суда!

–Урмас, на моей совести лежит ничуть не меньший груз! – воскликнула я, -хочешь сдаться, без проблем, пойдем и сдадимся вместе. Земного суда я не боюсь, а вот Страшного…Сколько бы ты меня не оправдывал, я виновата, прямо ли, косвенно, но все равно виновата, и не стану бежать от наказания. Решено, утром идем в Мендзыгуже, и не отговаривай меня, пожалуйста. Если я этого не сделаю, то рано или поздно чувство вины загонит меня в петлю, а мы ведь с тобой уже поняли, что у бога на нас другие планы.

–У тебя еще есть время подумать, проанализировать все за и против,– пальцы Урмаса неожиданно коснулись моей ладони, и я по обыкновению не сумела справиться с бурным эмоциональным всплеском. Бесчисленные мурашки отчаянно устремились по моей коже, я всем телом подалась Урмасу навстречу и спрятала лицо влажное от слез лицо у него на груди.

–Если бы я была склонна к раздумьям и анализу, ты бы до сих пор висел на люстре, – прошептала я, – будь что будет, Урмас! И знаешь еще что, пусть меня лучше проклинает весь мир, чем оплакивает моя мама!

ГЛАВА XVII

На экране телевизора беззвучно шевелили губами специальные корреспонденты ведущих новостных агентств, квалифицированные эксперты в области гражданской авиации, правительственные чиновники и толком ничего не соображающие родственники погибших пассажиров, а мы с Урмасом по-прежнему сидели в обнимку на полу и не спешили добавлять громкости. Совсем скоро наши изображения заполонят весь шокированный мир, и на нас шквальным огнем обрушится всеобщая ненависть, наше чудесное спасение целыми днями напролет будет обсуждаться в прямом эфире, высоколобые умы начнут искать рациональные объяснения нашему чудесному спасению и проводить бесчисленные эксперименты, доказывающие, что выжить в авиакатастрофе подобного масштаба даже теоретически невозможно. Нас поместят под стражу, затаскают по изматывающим допросам, а когда рано или поздно станет понятно, что мы сами знаем не больше остальных, нас осудят показательным судом и до конца жизни заточат по одиночным камерам без права переписки. Наша судьба фактически предрешена, но такова расплата за то чудовищное преступление, которое мы совершили, и в одном Урмас, безусловно, прав: если небеса великодушно даровали нам второй шанс, значит, смерть – не достаточно суровое наказание для убийцы ста пятидесяти человек и его невольной соучастницы, и не нам спорить с высшими силами. Мы должны смиренно принять заслуженную кару и не пытаться трусливо сбежать от ответственности, потому что бегство от себя еще никому по-настоящему не удавалось.

Сколько раз я мечтала вот так положить Урмасу голову на плечо, слушать биение его сердца и, замирая от счастья, сознавать, что мы отныне неразлучны… Как бы то ни было, сегодня моя мечта сбылась, и, хотя я понимала, что мы никогда не будем вместе, и сейчас второй пилот тянется ко мне исключительно по причине пребывания в пограничном состоянии, а вовсе не по большой любви, мной владело всеобъемлющее ощущение безудержного счастья. Я жадно впитывала каждый миг этого противоестественного наслаждения, густо замешанного на чувстве вины и изрядно сдобренного страхом, и не могла заставить себя отстраниться от Урмаса. Мне полагалось его ненавидеть и презирать или на худой конец испытывать к нему снисходительную жалость, как обычно жалеют сирых и убогих, но я всё также страстно и отчаянно задыхалась от любви. Я едва не потеряла Урмаса, и одна только мысль о том, чтобы оказаться один на один с его бездыханным телом, свисающим из петли, вызывала во мне панический ужас, сильный и непреодолимый, застилающий рассудок и сводящий с ума.