Сестра Ноя

– Да знаю я! – засмеялся мальчик. – Мама сто раз рассказывала. А потом вы пошли в кафе, пили молоко с пенкой…

– Молочный коктейль.

– Да! И слушали итальянского мальчика…

– Робертино Лоретти.

– Ага,– кивнул он и вскочил, – так пошли в кафе, послушаем!

– Пошли! А что!..

Увы, на месте прежнего кафе «Молочное» сверкал зеркальными витринами дорогой ресторан и мы – что поделаешь! – пошли на берег реки. Я лишь рот открыл, чтобы рассказать о нашем «культовом месте», как Павлик подробно доложил о наших с Машей купаниях и даже о секретном месте в пещере обрыва. Он побежал вперед меня, доскакал до входа в пещеру и… замер. Подошел степенно и я. На расстеленном одеяле сидели Юра с Надей и смущенно улыбались.

– Как видишь, Арс, предугадать маршрут вашего путешествия было не трудно. Присаживайтесь.

– Павлик, это мой брат Юра, а это законная жена Надя.

– Очень приятно, – тряхнул головой в поклоне мальчик. – Мне называть вас дядя Юра и тетя Надя?

– Можно и так, – ответил брат.

– Вы тоже знаете мою маму?

– Конечно, Павлик, – смутился Юра. Надя все это время только молча кивала головой.

– А я понял, кто в нашей квартире убирался и приготовил обед, это вы, тетя Надя?

– Я, – кивнула она. – Вам понравилось?

– Очень! Вы хороший повар! А почему вы не живете с нами, если вы жена Арсения?

– Да, почему? – спросил я, пристально посмотрев Наде в глаза. – Или ты нас с Павликом разлюбила?

– Нет, что ты, что вы… – замотала она головой. – Я всегда!.. Да…

– Тогда бери вещи и переезжай. А мы тебе поможем. Правда, мой мальчик?

– Конечно! С тетей Надей нам будет в сто раз веселей!

– Тогда остается разобраться вот с этим дядей, – указал я подбородком на Юру, – и все будет в полном порядке.

– А что с дядей Юрой? – спросил Павлик, прижимаясь к нему, как бы защищая от моей возможной агрессии.

– Дядя Юра, а правда, что с тобой? – спросил я брата.

– Арс, ты это… – проскрипел он чужим голосом, – ты прости меня, хорошо?

– Павлик, как ты думаешь, мы с тобой дядю Юру простим?

– Ага, – с готовностью кивнул мальчик. – А что он разбил? Как я, китайскую вазу за сто тыщь?

– Примерно, Павлуша, – прошептал брат, пряча глаза. – Но я эту… вазу… склеил и обратно поставил. Честно! Так вы меня простите?

– Как, мой мальчик? Простим старого разбойника?

– Простим! Конечно, простим! – захлопал в ладошки мальчик.

– Значит, простили! Видите, дорогие мои, как у нас, у детей, все легко решается! Раз – и нету проблемы! Учитесь!

Павлик сидел между Юрой и Надей в обнимку, восторженно поглядывал то на одного, то на другую и улыбался всеми надраенными «жирафом» зубами. Надо будет и себе купить такую же, электрическую…

– Эй, вы мне ребенка там не затискайте! Тоже мне, телячьи нежности, понимаешь! Мы из мальчугана должны вырастить мужественного честного воина! Так что, посуровее там… Ишь, чо удумали... – ликовал я внутренне. Не думал, не гадал, что две мои самые большие неприятности разрешатся так быстро и безболезненно. А всё этот мальчуган! Всё он…

Наша жизнь потихоньку налаживалась. Надя следила за порядком в доме, готовила нам вкусные и полезные блюда, помогала мне ухаживать за ребенком. Я пытался передать мальчику свою любовь к тем людям, местам, книгам, которые помогали мне жить на этой прекрасной, ужасной земле. Мы втроем стояли в храме, где служил сын покойного отца Сергия – протоиерей Феодор. Надя снова ожила и открылась нам, сначала мальчику, потом и мне. Мы вместе ездили по тем городам и весям, где хаживал я, открывая себе самого себя; где молился, страдал и радовался, вспоминал прошлое и сеял семена будущего.

Больше всего меня интересовали впечатления мальчика, его незамутненный взгляд на вещи, которые с некоторых пор стали вполне обыденными. Ребенку удавалось разглядеть то, что не замечает взрослый. И наоборот, если меня учили сквозь мирские препоны, разрушительные материальные преграды – видеть сквозящий, проникающий, вездесущий свет благодати, я открывал это мальчику, и он всегда разделял со мной сакральную радость, пытаясь разглядеть свет в любой самой обычной вещи.

Например, в таких крепостях святости, как Троице-Сергиева лавра, Дивеево, Оптина – мне и самому приходилось отрывать внимание, липнущее к следам земного тлена, суете и толпам разнообразного люда, чтобы прочувствовать сердцем, или – как говорили святые, познать – нерушимую святость места. Для этого иногда приходилось войти в храм, встать в очередь к мощам хозяина обители – преподобного Сергия, или Серафима, или Амвросия – уйти внутрь, в самую глубину сердца, от души помолиться святому и, закрыв глаза, отключив слух, – распахнуть душу долгожданному откровению – и принять небесный свет, и стать «одним из малых сих», ищущим и обретающим. И только тогда садился на корточки перед мальчиком и делился приобретением. …И всегда удивлялся, насколько легко и гармонично Павлик подхватывал доброе и принимал чистым детским сердцем.

В старинных русских городах мы всегда посещали не только духовный и туристический центр, но обязательно пробирались к окраинам, где в почти средневековых трущобах жили столь любезные Спасителю нищие, обездоленные, убогие люди – и всегда среди вязкой, серой, полупьяной глины разыскивали бесценные бриллианты гениев смиренного духа. Например в костромскую Верочку мой Павлик влюбился и не отставал ни на шаг, пока мы гостили у них. Она по-прежнему и не думала выходить замуж, мечтая о монашеской келье. Мой вопрос: «Как поживает наш ярославский Павел?» – повис в тишине и только, обняв мальчугана, глубоко вдохнув его детский запах, взъерошив волосы на выпуклом затылке и заглянув в искрящиеся глаза, девушка вдруг смутилась и тихо прошептала, не поднимая глаз:

– Он очень хороший, правда?

Я кивнул:

– Да, Верочка, несомненно, к тому же верный друг, который не предаст.

– И тоже Павлик! – звонко добавил собственное наблюдение мой непоседа. Этому юному миротворцу всегда удавалось мирить и соединять взрослых.

Впрочем, с последствиями барских привычек и тропического происхождения мальчика мне все-таки пришлось сталкиваться и преодолевать позитивным опытом. В дороге на Черное море Павлик вдруг стал ныть: зачем туда, почему поездом, да что я, моря что ли не видел; да я вырос на берегу океана. Вырос!.. Но вот поезд остановился, мы сошли на жаркую платформу, накупили яблок, вишни, пирожков, жареной картошки с курицей – и он всё это разложил на старенькой газетке, отказавшись от тарелок, и всю дорогу утрамбовывал в себя, разглядывая пейзажи за окном. На следующей остановке поезда в наше пустое купе зашли бабушка с четырнадцатилетней внучкой, и наш юный мужчина мгновенно превратился в джентльмена, настойчиво предлагая станционные дары в качестве ужина, девочка его научила стоять в коридоре у распахнутого окна и «пускать рукой самолетики», бабушка выложила свои продукты и принялась рассказывать о своей жизни.

На море Павлика удивила… его близость во всех подробностях. Оказывается, камни, обросшие водорослями, рыбешка у самого берега, крабы и креветки могут вызвать щенячий восторг у «океанического жителя» доступностью и своеобразием. Мы ходили в одно и то же дальнее место в скалах, подальше от центрального пляжа, там встретили семью таких же любителей дикой природы, и мальчик подружился с детьми. Мы вместе ныряли на глубину, ловили крабов, срезали мидий и даже иногда ловили приличных ставридок. Аппетит у нас был «волчий» и после «самых сочных в мире аргентинских стейков» мы с Павликом с удовольствием хлебали харчо, жевали шашлык и люля-кабаб с ткемали и горкой зелени, персики и виноград, блинчики и чебуреки, ну и, конечно, свежие соки и мороженое!