Сестра Ноя

– Так им, шакалам, и надо!.. – воскликнул юноша.

– Да простит тебе Господь эти слова, – грустно произнес монах. – Сердцу Божьего человека жаль всех, всякую тварь, животинку и травинку, а уж тем более человека, даже если он был твоим врагом. Ведь эти несчастные сильно страдают. Они тоже ведь жертвы, как и ты был… Господь тоже молился Богу Отцу о прощении тех, кто Его казнил, и нам завещал так делать. Давай поблагодарим Господа за твое спасение и помолимся о прощении этих несчастных людей.

И они оба, преодолевая усталость и обычное человеческое отвращение к убийцам, – бывший великий завоеватель мира Тамерлан и бывший его поклонник Тамерлан-младший – стали молиться о прощении заблудших. Стар и млад – просили пощады тем, кто сам был беспощадным, и на душе у них с каждым словом становилось чище и светлей.

Девушка от общества вдали

Проживала на краю земли

Михаил Светлов, «Выдумка», 1929

– …Ну вот, брат, а ты хотел сегодня умереть, – сказал отец Иоанн, когда закончил своё чудесное повествование. – Да у тебя дел еще на две жизни хватит.

– Надеюсь, отец Иоанн, вы не хотите сказать, что мне как вам, предстоит жить шестьсот лет?

– Нет, нет, – помотал он головой. – Такого я и врагу не пожелаю. Но тебе жить еще и жить, да не тужить. Сейчас с востока к нам приближается человек. Ты его не осуждай, он воин, а воинам приходится поступать не всегда красиво. Кровь она, знаешь ли, никого не красит. Но через него Господь вершит Свою волю, которой мы должны подчиняться. Ты пойдешь с ним. Он вернет тебя на твою дорогу. Ты в своем паломничестве набрался достаточно сил, чтобы пройти предназначенный тебе путь до спасительного конца. Ничего не бойся. Думаю, скоро ты познакомишься с одним очень хорошим человеком, которого ты называешь «мой мальчик». Бог да благословит тебя, брат Арсений.

– Арсений Станиславович, прошу вас пройти со мной в машину.

Не оглянувшись на говорящего, я уже знал, кто это. Но это было выше моих сил – оторваться от монаха и пойти с Макарычем в его «волжанку». Отец Иоанн легонько хлопнул меня по плечу и сказал: «Иди, Арсений! Так надо…» Я глубоко вздохнул и подчинился.

В машине Макарыч сказал:

– Арсений Станиславович, Виктор очень настоятельно просит вас приехать к нему. В связи с завершением операции, он переходит на нелегальное положение.

– Хорошо, я сегодня же вылечу. Только самостоятельно, один, хорошо?

– Ладно.

– Как мой брат Юра?

– Мы всё с ним решили. Он даже погасил… хм… задолженность заводу.

– Это каким образом?

– Я нашел человека, который купил его камни… простите, ваши камни… за бесценок, реквизировал и продал их нашему проверенному ювелиру, и таким образом погасил долг Юрия Станиславовича. Там еще кое-что осталось – так мы перевели на ваш счет. Юра стал начальником ЖЭКа в поселке «Ностальгия», более известном под названием «бараки». Тот заказ выполнили, получили от министерства новый. Так что у нас все нормально.

– Спасибо тебе, Макарыч.

– Арсений Станиславович, насчет Маши…

– Пожалуйста, ни слова! – взбрыкнул я. Не хватало еще с ним обсуждать любовь моей жизни. Этот человек меня по-прежнему раздражал.

– Хорошо… – он покорно опустил голову, как верный пес, получивший от хозяина удар плетью. Ну и выдержка у служивого, позавидовать можно! – Позвольте я посажу вас в самолет?

– Хорошо. Только в Буэнос с… этим самым… Айресом я сам полечу.

– Вот билеты, документы, адреса и телефоны. – Полковник протянул мне конверт.

– …Явки, пароли, валюта, секретные коды… – съязвил я напоследок.

– Пожалуйста, поторопитесь, у них там прорыв, всё очень серьезно.

– Хорошо. Я все понимаю. Едем!

Из Костромы первым же рейсом я вылетел в Москву. Разумеется, о том, чтобы заехать домой, не было и речи. В чём и с чем был – так и полетел из Шереметьево в Париж. Пару часов побродил по стеклянным трубам аэропорта Шарля де Голля, пытаясь хоть краем глаза увидеть Париж, но до самого горизонта тянулись зелено-бурые поля, растворяясь в сизой дымке горизонта. В баре, где пил кофе, глянул на себя в зеркало – нечто потрепанное и заросшее как «хиппи волосатая». В одном из магазинчиков переоделся в приличный дорожный костюм, в парикмахерской побрился-постригся и стал похож на подвижника последних времен, то есть, внешне ничем не отличался от окружающих.

А тут пришло время садиться в Боинг-777 компании «Эйр Франс» до Буэнос-Айреса. Во время 14-тичасового перелета, больше частью спал и молился. Наконец, сквозь молитвенный шепот, сонные грезы, чтение Борхеса, шум двигателя, паутину широт и меридианов – прорвался голосок стюардессы: мы притопали, ребята, обуйтесь в ремни безопасности, приготовьтесь ко всему.

Наш самолет, похожий на огромную белую касатку, лег на правое крыло и по длинной круговой траектории стал снижаться. В иллюминаторе сверкнул горчичный край океана, вода плавно покачивала на поверхности карту города, похожую на мозаичный тротуар с проросшей между белыми плитками травой. По мере снижения на лике мегаполиса прорастали стеклянные небоскребы, тенистые ущелья улиц, широкие ленты проспектов, квадраты дворцов и парков. Даже с орлиной высоты стала заметна роскошная красота города.

Только мой взор устремлялся дальше, за смазанную голубоватой дымкой линию горизонта – туда, где на вольных просторах пампы бурлила латиноамериканская экзотика. Туда, где в тонких руках креолок стрекотали кастаньеты, под грубыми мозолистыми пальцами мулатов бряцали гитары, бил по груди рокот барабанов, вздымали рыжую пыль стада черных быков, гонимые бесшабашными гаучо… Туда, где по влажной сельве, опутанной лианами, длинными острыми мачете прорубали тропы конкистадоры, индейцы, рабы кофейных плантаций; где пальмы и секвойи подпирали выцветшее от жаркого солнца небо, а соленый океан лизал корни мангровых зарослей по краю материка.

О, эти воспоминания мятежной юности, напитанные сочными романами Жоржи Амаду, запустившему в Россию сотню романистов-латиносов, фильмы – как их, вроде «Зорро», так и наши, к примеру, «Звезда и смерть Хоакина Мурьеты», с погружением в латинскую экзотику! И всё это – от Мексики до Аргентины – как нечто единое, бурлящее, щемящее – где загорелые мачо в сомбреро с ножами за поясом танцуют танго с креолками в цыганских юбках, а затем, нарубив сахарного тростника, собрав корзину кофейных зерен, обедают под пальмовым навесом, запивая кашасой и мускатом жареное мясо со жгучим красным перцем. В импортированной южно-американской культуре мы сквозь пропагандистские мучения трущобных воришек и проституток разглядывали очень ценные для нас – белозубое веселье и головокружительную свободу «угнетенных масс трудящих», привычно занимающих места в огромных кабриолетах, несущихся по идеально-гладким дорогам навстречу пенистой океанской волне, ну в крайнем случае, – на гнедом мерине – с богатого колониального ранчо на многотысячный ковбойский праздник – родео. И вся эта тропическая романтика напоминала коктейль из терпкого вина с ананасовым мармеладом, обдающий жаром яркого солнца и кипящей потом страсти.

Откуда в парнишке южно-американская грусть!..

На серо-белый асфальт аргентинского международного аэропорта Пистарини я вышел уже в сопровождении шофера в традиционно-сером костюме, который, взяв меня под локоть, энергично проводил до черного автомобиля марки «мерседес» и посадил на заднее сиденье. Как только автомобиль тронулся, стеклянная перегородка между водителем и мной поднялась, мне на плечо опустилась легкая рука Маши. Она стала еще красивей и светлей. Она улыбалась той самой доброй девичьей улыбкой, от которой всегда таяло сердце. Голос звучал по-прежнему мелодично: