Сестра Ноя

«В Откровении Иоанна Богослова мы встречаемся с двумя свидетельствами о храме в Горнем Иерусалиме. В одном месте апостол Иоанн говорит: "Храма же я не видел в нем (Горнем Иерусалиме), ибо Господь Бог Вседержитель – храм его, и Агнец" (Откр.21:22). Но в ряде других мест Откровения ясно говорится о некоем таинственном "храме Божием", который "отверзается на небе" (11; 1:19; 15:5-8) и в котором есть "престол Бога и Агнца", на престоле этом – "Сидящий" – Господь, рядом с Его престолом находятся двадцать четыре малых престола для "старцев" – "священников", перед престолом Вседержителя горят "семь светильников", далее стоит "золотой жертвенник" (4:2-5; 8:3) и окрест всего этого совершается определенное Богослужение (15:6; 4:8; 19:1). Следовательно, в Горнем Иерусалиме нет храма в земном смысле, как особого здания для молитвенных собраний, но некий таинственный "храм Божий" там все-таки есть!»

Да, земное и Небесное, временное и вечное, суета и мир – вошли в сердце Ивана и стали соседствовать там, на огромной глубине раскрытого истиной сознания. Очищение души в таинстве исповеди, причастие Тела и Крови Сына Божиего, непрестанная чудотворная молитва и всегда желанный пост – мало-помалу сделали своё дело. «Никто не может служить двум господам; ибо или одного будет ненавидеть, а другого любить, или одному станет усердствовать, а о другом нерадеть. Невозможно служить Богу и мамоне» – эти слова, будто семена упавшие на почву души со временем проросли, и случился долгожданный кризис: Иван бросил прежнюю жизнь и всё переиначил. Так он купил автобус и стал возить паломников в святой град – Новый Иерусалим.

Вот они – чем-то похожие, чем-то разные и каждый по-своему уникален – сидят за его спиной и вместе с ним едут в земной Иерусалим, Новый Иерусалим – символ небесного. Как-то духовник обители сказал Ивану, что в последние времена каждый верующий христианин на себе сорок неверующих в рай поднимет. Иван сразу представил себе автобус, едущий по земным ухабам в Небеса. Он сидит в кабине водителя за рулем, он знает куда и как ехать, каким образом уберечь людей, потому как имеет благословение священника и его непрестанное молитвенное содействие. За его спиной люди, спящие, слушающие слово Божие или рассеянные, мужчины и женщины, дети и старики, бодрые и унылые, веселые и печальные, преступники и законопослушные – такие разные люди. Что их объединяет? Что привело в один автобус? Как-то Иван прочел у замечательного святого простеца – преподобного Силуана Афонского: если Бог положил тебе на ум желание молиться за человека, это значит, Он хочет спасти этого человека твоими молитвами.

Иван автоматически управлял автобусом, краем уха отмечал как вдохновенно сегодня рассказывает Маша, перед глазами неслась под колеса дорога, слева и справа – леса, поля, поселки; сверху по синему небу их сопровождал эскорт белых облаков, сыпало солнышко яркими лучами, а там – еще и еще выше – «над небом голубым» он видел таинственным образом сверкающий прекрасный «город золотой» – Новый Небесный Иерусалим. Именно туда направлялся их автобус, по земле – в Небеса.

Иван посматривал иногда в глубину салона, чувствуя прилив любви к людям, иногда пробегал глазами по списку пассажиров, вплетая в Иисусову молитву их святые имена. И если Бог через его молитву хочет спасти этих людей от адских мучений и привести в Своё совершенное блаженство любви – то до последнего дыхания будет Иван молиться за людей и вести свой оранжевый автобус по земному пути-дороге в Царство Небесное.

Грех спрашивать с разрушенных орбит!
Но лучше мне кривиться в укоризне,
чем быть тобой неузнанным при жизни.
Услышь меня, отец твой не убит.

И. Бродский, «Сын! Если я не мертв, то потому…»

Мальчик мой, с этой минуты я стану обращаться к тебе чаще и чаще.

Не кажется ли тебе, что внутренние монологи, которые слоятся и закручиваются галактическими спиралями в моей несчастной голове… Не кажется ли и тебе, что обращение к моему пока незримому собеседнику, почти ангелу, только во плоти ребенка – привнесет в мыслительный хаос столь желанную направленность, стремительный вектор, указующий путь к истине?

Что я знаю о моём мальчике? Пока ничего определенного… Хотя, знаешь, ведь если я обращаюсь к тебе, это значит только одно – ты есть. …Ну, хотя бы в моем воображении. Впрочем может статься, ты существуешь в некотором отдалении и оттуда придешь ко мне, когда потребность в тебе станет невыносимой, как муки совести. И тогда ты своей крохотной ручкой с пухлыми пальчиками притронешься к моему раскаленному лбу и скажешь что-то вроде «не бойся, я с тобой» – и отпадет окалина ржавчины с души, и мы с тобой… (чем обычно занимаются с детьми? Ну, скажем,) …выйдем из дома и пойдем, куда глаза глядят, только чтобы идти и смотреть по сторонам и видеть траву под ногами, кусты сирени, деревья в цвету, синеву неба, вдыхать чистый ароматный воздух. А я постараюсь всё это видеть твоими глазами и чувствовать твоими органами чувств, не отравленными ядами цивилизации, прозрачными для восприятия добра, изначально заложенного в людях, животных, птицах, растениях.

О, я еще помню, как сам крохотным мальчиком ходил по земле, держась за мамину руку. Случались мгновения, когда без видимых причин накатывало счастливое волнение, до спазма в горле, до слез, до улыбки во всё лицо – это невидимый Бог через созданную им природу дарил мне радость земной жизни. О, я помню, как в такие минуты словно распахивались врата небесные, и оттуда изливался в сердце светлый поток Божией любви на крохотного человечка – на меня, а он, человечек – я, то есть – тянулся всем существом к небесным вратам и обнаруживал отсветы вселенской любви на каждом листике, травинке, песчинке, камешке, облаке небесном, волне речной, капле дождя…

Мальчик мой, я всё это великолепие в себе давно растерял, а ты храни его, храни в маленьком своём огромном сердце. Потом и к тебе придут заботы взрослой жизни, эти малоприятные понятия: работа, деньги, приготовления пищи, общение с неприятными людьми, без которых не обойтись, предательства друзей и девушек, болезни и ощущение томительного одиночества.

Вообще-то одиночество – наш всеобщий пожизненный крест. Как ты думаешь, что толкает людей друг к другу, что принуждает их общаться, чтобы еще и еще раз понять, насколько окружающим всё равно, что у тебя на душе; а те мысли, от которых ты спать не можешь, их интересуют так же, как снег той зимой, когда Пушкин писал «Онегина», – помнишь? – «снег выпал только в январе». «Ну и что?» – такие слова ты будешь слышать всё чаще и чаще, пока не поймешь, что ты одинок чуть ли не с самого рождения и до последнего дыхания. Что ж, если так надо, к этому необходимо просто привыкнуть, как к прозаической необходимости дышать, есть, спать.

Конечно, были и у меня минуты прекрасного общения, когда сердце заполняла любовь – с мамой, отцом, братьями, Машей, но если сложить минуты в часы и в дни, может и наберется их за долгие годы с месяц, а остальное время – один… И соседство с человеком или коллективом вовсе не означает, что одиночество уходит, просто оно не так заметно.