Тающее отражение

— Конечно, конечно!

— Как хорошо-то… За что? Я вор и убийца…

— А я грязный блудник…

— А я тщеславный, как идиот…

— Ни за что — даром, потому что дар свыше.

Размазывая слезы по щекам, мы лепетали как дети, как безумные, как…

Наконец и это стихло, и мы замолчали. Оглянулись, промокнули щеки, глаза и понесли в себе нечто таинственное, что дар свыше, что не объяснить, не пощупать, не увидеть.

Когда мы спускались вниз к серебристому зеркалу озера и перед нами проплывали горы, помнящие Христа, я снова «ушел под кожу», отстранился, испытывая тот же восторг, только тоньше, без всплесков эмоций, тихую светлую радость в самой глубине сердца. Я благодарил Бога за возможность видеть все это, ходить здесь, дышать этим густым пряным воздухом, принимать в свою грешную душу эту светлую благодать и молча в восторге замирать в благодарственной молитве...

Вот в таком высоком состоянии духа мы сходили с автобуса к реке Иордан, где нам предстояло окропить лицо и голову святой иорданской водой, омывавшей много лет назад тело и душу крестившегося от Иоанна Крестителя моего Иисуса Христа. Моего Господа…

На заросшем невысокими деревьями берегу тихой реки толпились разноязычные паломники. Они набирали святую воду в бутылочки, умывались ею, окропляли волосы, одежды. Многие переодевались в белые до пят рубахи. Сверкали вспышки фотоаппаратов, некоторые снимали на видеокамеры.

В нашей группе была беременная женщина лет сорока. В каждом храме, где мы до этого находились, она на коленях горячо молилась. И сейчас на берегу Иордана она умывалась святой водой — и ее бледное болезненное лицо становилось красивым и просветленным! Я тогда подумал, счастлив будет ее ребенок, уже в утробе матери посетивший эти святые места. И дай ей Бог родить здорового малыша — плод ее столь поздней любви.

Я тоже подошел к воде, приятно пахнувшей речной тиной, и увидел множество больших и маленьких рыб, абсолютно безбоязненно сновавших между людских рук. Помолился и окропил себя этой чудотворной водой. Будто помолодел на десяток лет! В груди учащенно забилось, запульсировало, снова разлилось внутри меня какое-то неземное тепло (о, сколько бы я отдал, чтобы посмотреть на себя со стороны в тот миг). Юра с Сергеем не удержались, шаловливо по-детски обрызгали друг друга. Совсем не хотелось уходить, шумные паломники разошлись, сошла блаженная тишина, но уже смеркалось, гид и шофер нервничали, и мы поспешили домой.

В автобусе мое блаженство еще долго теплилось в груди. Я смотрел за окно на огни сельскохозяйственных киббуцев и пограничных застав с электронной границей — за рекой темнели горы, принадлежавшие Иордану — соседнему государству. Видел горы и долины, разбросанные довольно плотно огни поселков и городов, и краем уха слушал Анну, которая, будто извиняясь за свой народ, рассказывала почему иудеи не приняли Христа. Упустим эту версию из-за ее абсолютно беспомощной нелепости.

Мои друзья затихли, погрузился и я в то чудесное состояние души, которое по старинке называется Любовь. Передо мной проплыли, пронеслись лица друзей, родичей, соседей, священников, монахов, начальников, бандитов. О, чудо, не стало у меня врагов! Не заметил в душе ни единой царапины, ни боли, ни страха — а только любовь, безграничная, светлая, уходящая за горизонт — океан блаженной любви.

Не хотел я в тот миг ни осуждения, ни обсуждения — совсем другие мысли ожили в моей голове. Я восторгался этой землей. Благодарил за возможность ее посещения, за те прекрасные чувства, которые она всколыхнула в моей усталой душе. Я восторгался ее народом, построившим в раскаленных безводных пустынях уютные зеленые города. Тогда я на время стал его частью, и я имел право сказать: «Да, это мой...Израиль!»

Более четырех часов мы неслись в шикарном автобусе по вечерним трассам среди гор, россыпи ярких огней городов и поселков, слившихся в одну гирлянду. Я вдруг увидел эту уже не чужую и не чуждую, как раньше для меня страну, — как весь наш земной мир в разрезе, в препарированном, так сказать, виде. Да, здесь ярко и многогранно проявлены все земные человеческие достоинства и недостатки, великие грехи и великие одухотворения. Здесь люди среди камней и песков героическими усилиями воздвигают оазисы и восстанавливают памятники духовных прозрений. Сажают цветы и рощи. Выращивают овощи и фрукты. Здесь молятся Богу и своим богам миллионы людей — здешних и приезжих. Здесь живут бок о бок великие праведники и великие жулики. Паломники стяжают здесь небесную благодать — а их безжалостно обворовывают, как туристические фирмы, так и лавочники и карманники. Здесь учат и обманывают. Любят и ненавидят. Убивают и лечат. Воюют и мирятся. Милосердствуют и грабят. Живут ожиданием Христа — и предают Его позорной жестокой казни. Веками возделывают благодатную почву для прихода Спасителя человечества, а Его, явившего свои чудеса и благодать, из зависти объявляют лжепророком. Эта земля рождает святых апостолов и продажных иуд. Таков Израиль. Таков человек!

Господи, прости всех нас, грешных и заблудших, но обязательно страдающих и истово жаждущих любви. Прости нас и дай нам частицу Твоего терпения и Света. Господи, спаси нас и сохрани!

Автобус остановился непонятно где. Вышли в темноту, огляделись. На остановке приметили темнокожих людей, жмущихся друг к другу. Обратились к ним по-английски. Они испуганно замотали головами. Пошли наугад по грязной улочке с планирующими обрывками бумаги. Почувствовали дыхание моря, пошли на запах и оказались на неосвещенном участке набережной. Вдалеке блеснул неоновый свет. А вот и наш отель, только с другой стороны. Молча разбрелись по номерам, заснули как младенцы.

А утром — все как обычно: душ, завтрак, минивэн до аэропорта, час на прохождение таможни, четыре часа полета — и мы дома. Только по большей части, тихо, молча, «чтобы не расплескать».

В нас чувства лучшие стыдливы и безмолвны,
И все священное объемлет тишина:
Пока шумят вверху сверкающие волны,
Безмолвствует морская глубина.

Дм. Мережковский

Почему-то ввалились гурьбой именно ко мне домой, в мою московскую студию. Видимо, продолжало держать нечто общее, сцепляющее. Мы сидели напротив друг друга, молчали, пряча глаза, снова и снова, мысленно возвращаясь на Гору Блаженств. Весело звякнуло в прихожей, на пороге в нерешительности застыла… в нерешительности?.. что-то новенькое!

— Кто-то не закрыл дверь?

— Прости, задумался.

— Тогда встречай гостью.

И она не замедлила появиться — рот до ушей, прическа, шелковое платье, туфли на высоком каблуке, бусы — это что-то новенькое. Юра пребывал на своей глубине, Сергей же во все глаза разглядывал непрошенную гостью, она — его. Неужели сбылись мои сокровенные мечты! Как говорится, леди с дилижанса… и так далее.

— Вы прекрасны, как чайная роза в капельках росы! — прошептал Сергей.

— А вы подобны прекрасному принцу на белом коне, — зачарованно произнесла Маришка.

Ну, понеслось… И откуда у них взялся такой набор банальностей! А впрочем, когда вот внезапно накроет влюбленность, еще и не такое в голову взбредет. Тут даже Юра очнулся и подозрительно глянул на застывшую парочку.

— Э-ей, Сережа, ты бы того… полегче, — предупредил он, зная бесшабашность Марины.

Только они уже ничего не слышали. Взялись за руки и ушли туда, где трепещут алые паруса, сверкают радуги и щебечут соловьи.

— А если это любовь, — предположил я.

— Я по наивности думал, что там, — произнес Юра задумчиво, — на Горе Блаженств нам показали, что есть любовь истинная.