Человеководы

   - Ну да, ну да, - закивал Сечин, - почему не послужить? Харчи хорошие, работой особливо не нагружают - что ж не служить?

   Профессор задумчиво покивал. Сечин напряженно ждал.

   - Вот что, рязанский крестьянин Бартанов, - сказал наконец профессор, - никакой вы не рязанский крестьянин. Это вы Чарткову очки втирайте, а я, простите меня, не первый год психотехникой занимаюсь. Итак, кто вы?

   Сечину вдруг стало весело.

   - Вы правы, Илья Иванович, - сказал он, поднимаясь со стула. От былой гнусной расслабленности в нем не осталось и следа - он был подтянут, собран и четок в движениях. - Позвольте представиться: прапорщик 5-го Гусарского Александрийского полка Российской Армии Сечин, Алексей Петрович. - Он коротко, по-военному кивнул и щелкнул пятками.

   - Вот так-то лучше, Алексей Петрович, - отечески проблеял профессор. - Да вы садитесь. Курите, если желаете. И - рассказывайте, рассказывайте!

   Сечин сел и закурил.

   Он нервно и горько усмехнулся.

   - Новейшие теории говорят, что до нашей Вселенной была другая. Я это знал без всяких теорий. В той другой Вселенной я был романтиком, носил котелок и курил сигарки. Потом романтика кончилась, и я, хоть и числился по-прежнему гусаром, попал в разведку. Вам приходилось когда-нибудь участвовать в допросах? Не приведи, Господи! И я не выдержал и бежал... бежал в Африку. Африка! Вечная и изменчивая, как женщина... Дьявол дернул меня вернуться. Вы не поверите, Илья Иванович, ночами просыпаюсь - и плачу.

   Сечин, вытянув губы, задумчиво посмотрел прямо перед собой, папироса тлела в его пальцах.

   - Что привело вас сюда? - спросил профессор. - Хотя можете не отвечать. Вас подослало ко мне бело-грузинское подполье. Небось, сам господин Тетерин? Не удивляйтесь, он уже пытался связаться со мной. Но год назад я еще не разочаровался в Советах...

   - А теперь разочаровались?

   - Меня мало интересует общественное устройство, Алексей Петрович. Меня интересует наука, расширение границ человеческого познания. До Октябрьской революции наука была скована религиозными предрассудками. Октябрь открыл перед ней новые возможности.

   - О каком же разочаровании вы тогда говорите? - удивился Сечин.

   Лицо профессора на мгновение обмякло, он несколько раз моргнул.

   - Я уже старик, господин Сечин. Иногда мне бывает трудно отрешиться от старых отношений. Можете обвинить меня в непоследовательности, но... меня пугает прагматичность Советов. Наркомздрав предложил мне, если опыты по гибридизации человека и антропоида увенчаются успехом, создать опытную станцию по разведению обезьянолюдей. Этакая новая отрасль народного хозяйства - человеководство. - Он произнес это слово с сарказмом. - И они, наша молодая смена, человеководы с холодным рассудком и стерильными руками... Есть в этом что-то отталкивающее.

   - Илья Иванович, дорогой, почему же вы не плюнете на все и не махнете в Париж? С вашим именем...

   - Париж! Я третий год пытаюсь опубликовать свои работы в научных журналах Парижа и Берлина. Меня приглашают в Америку читать лекции. Японцы безуспешно добиваются разрешения посетить питомник. Я скован по рукам и ногам. Эти красноармейцы... Чартков этот... вы думаете, они для моей охраны? Они следят, чтобы я, не дай Бог, не вздумал улизнуть. А вы говорите: Париж! И потом... у меня здесь дочь.

   - Так что передать Тетерину? - спросил Сечин.

   Профессор Иванов помедлил с ответом.

   - Передайте, что я подумаю, - сказал он наконец. - И всё! Идите уже, мне нужно закончить речь для товарищей из Наркомздрава.

   "Товарищи! Вы знаете, в каком непростом положении находится наша Родина - именно сейчас, когда Англия разорвала с нами дипломатические отношения, а опасность контрреволюционной войны против СССР является самой острой проблемой текущего периода. В этих условиях становится особо важным дело создания Нового Человека. Этим важнейшим делом мы и занимаемся, товарищи!

   С первых шагов научной деятельности, товарищи, я пытался осуществить постановку опытов скрещивания человека и антропоидных обезьян. В свое время я вел переговоры с бывшими владельцами знаменитых зоопарков, бывшим попечителем института экспериментальной медицины г-ном Тобосским. Однако страх перед Святейшим синодом оказался сильнее желания пойти навстречу этому начинанию. Наука оказалась заложницей религиозных предрассудков.

   Между тем, товарищи, опыты эти могут дать чрезвычайно важные факты для выяснения вопроса о происхождении человека. Получение гибридов между различными видами антропоидов более чем вероятно. Можно почти ручаться за получение этих новых форм. Рождение гибридной формы между человеком и антропоидом менее вероятно, но возможность его далеко не исключена. Мои попытки в дореволюционное время наладить работу в этом направлении не имели успеха. С одной стороны, мешали, как я уже сказал, религиозные предрассудки, с другой - для организации этих опытов требовалась исключительная обстановка и значительные средства.

   Советская власть, товарищи, дала нам и то, и другое!

   Я верю, что опыты по гибридизации приматов в конце концов увенчаются успехом. По аналогии с такими гибридными формами, как мулы, зеброиды, бизоноиды, можно ожидать, что, скрещивая антропоморфных обезьян двух различных видов, мы получим гибриды, превосходящие своих родителей по силе, выносливости, устойчивости. Если же удастся скрестить антропоида, например шимпанзе, и человека... Трудно даже вообразить себе, какие возможности в практическом плане это даст, товарищи!

   Я уже сейчас предвижу создание в стране десятков, сотен станций для производства новой, улучшенной породы человека. Возникнет новая отрасль народного хозяйства - человеководство. И мы - человеководы - будем направлять развитие человеческой расы в нужном, научно обоснованном направлении. И тогда у нас будут тысячи, десятки, сотни тысяч быстро созревающих, развивающихся и самовоспроизводящихся обезьянолюдей: рабочих, бойцов, ученых!.."