Наследство для безумцев

Кто-то.

И зачем-то.

Соображения свои Кайл, разумеется, держал при себе, лишних вопросов не задавал и вообще занимался собственными делами, а с Далрой пускай Аштаркам носится. Но грядущие месяцы обещали стать… занимательными. Всегда находился какой-нибудь придурок, жаждущий через Далру добраться до хозяина «Пьяного Черепа», да и сама сказительница с удовольствием впутывалась в разнообразные приключения. И это не учитывая происшествия с Советником Амбиоглом, которому Кайл собирался уделить пристальное внимание.

Интересно, могла ли Далра быть причастной и к этому?

Да нет, глупость какая. Она ведь заявилась в Падашер уже позже.

Или всё-таки?..

Одна из окраин Гадюшника выходила прямиком к портовым складам. Господа из таможни, конечно, бурчали, ибо традиционно часть товара неведомым образом уплывала из-под их бдительного ока, но прочих всё устраивало. Эта часть Гадюшника оставалась относительно целой, ибо поселились здесь люди рачительные, хозяйственные, заинтересованные в получении прибыли. Дома позволяли эту самую прибыль получать в неплохих объёмах. Размещались в них бордели, гостиницы, разнообразные заведения — от солидных, для купцов средней руки, жаждущих пропустить после удачной сделки чашу-другую вина и потискать пышнотелую красотку, до трущоб, где узенькие комнатёнки были забиты нищими, а трёхэтажные нары сдавались почасово.

Некоторые ночлежки существовали не больше торгового сезона: затем начинались шторма, и владельцев заведения, похоже, уносило ветром и проливными дождями куда-то в хмурую осень. Другие гостиницы, напротив, стояли десятилетиями, просто время от времени меняя владельцев.

К числу последних относилась «Трещина».

Здание было небольшим, двухэтажным, а сдававшиеся внаём комнаты на втором этаже — так и вовсе крохотными. Зато цены здешний хозяин не заламывал до небес, а помещения содержал в чистоте. Поэтому и получал исправно доход от матросов, путешественников и даже небогатых торговцев, которые экономили каждый медный диск и не могли себе позволить остановиться в более роскошной гостинице. Воришек в «Трещине» не слишком-то жаловали, и постояльцы могли расслабиться настолько, насколько это возможно в таком месте, как Гадюшник.

В одной из комнатёнок «Трещины», крепко обнявшись, лежали двое: крепко сложенный русоволосый юноша с необычно светлой для здешних мест кожей и весьма миловидная девица с пышными формами, пикантным личиком и огромными карими глазами в пол-лица. Рука юноши гладила пышные каштановые кудри подруги.

В комнате царило молчание, нарушаемое лишь дыханием влюблённых. Оно было не холодным или натянутым — нет, обычное молчание двух уставших после постельных игр любовников. Эти двое явно чувствовали себя хорошо рядом друг с другом и хотели продлить время, проведённое вместе.

Девушка заговорила первой. Она со вздохом разомкнула объятья и произнесла:

— Эйнар, мне пора.

Парень не ответил, лишь покрепче обнял возлюбленную, а вторая рука ненавязчиво спустилась с волос на грудь. С лёгким вздохом девушка покачала головой:

— Нет, милый. Отпусти меня, родители и без того ни за что не поверят, будто я задержалась у Халиба так долго. Этот жирный боров даже поцеловать женщину толком не может! Уже поздно, мне следовало вернуться домой ещё час назад.

Эйнар подчинился, но видно было, что он делает это с явной неохотой. Девушка примирительно улыбнулась, легко поцеловала своего возлюбленного в губы, вспорхнула с кровати и начала одеваться. Эйнар с тоской следил за ней, и наконец не выдержал:

— Послушай, мне не нравится, что ты растрачиваешь свою молодость и нежность на скотов, недостойных целовать следы твоих ног. Амирана, прошу, ты должна прекратить это занятие! Сама ведь знаешь, до добра оно не доведёт.

Печальный взгляд был ему ответом. Затем девушка неохотно проронила:

— У меня нет выбора, милый…

В прекрасных больших глазах, которые несколько поэтов уже успели сравнить с газельими, блеснули слёзы. Были ли они правдивыми? Амирана, признаться, не знала этого и сама.

Благороднорожденной сложно жить, когда за спиной перешёптываются, когда некоторые открыто тычут в неё пальцем и презрительно бросают: «Вон идёт шлюшка». Амирана научилась не слышать то, чего не хотела слышать, не видеть брошенных на неё презрительных взглядов и улыбаться ласково тем, кто вытирал об неё ноги. Всё равно потом придут за тем, за чем мужчины всегда приходят. Мужчины, ничего не поделаешь.

Она привыкла не сразу, но всё-таки привыкла. С тех самых пор, как в тринадцать лет юная Амирана увидала красавчика-раба и позволила ему увести себя «поглядеть на водопад», её жизнь, в сущности, закончилась. Она правда думала, что они будут любоваться красивыми видами, хотя сейчас уже понимала, почему никто не поверил.

Раб потом бежал, его нашли и казнили… вроде бы. Амирану это уже не касалось. Она позволила невольнику то, что порядочная девушка должна позволять только мужу. И не сопротивлялась, когда он это с ней проделывал. Амирана плакала, рассказывала, как закаменела от страха, как умоляла раба прекратить, но всем было наплевать. Никто из приличных мужчин не захочет в жёны обесчещенную девицу, никто не пожалеет её и не поймёт её страданий. Отец, благороднорожденный Куддар, объяснил это юной Амиране очень хорошо. А ещё сообщил, что она, конечно, позор рода и беспутная тварь, но так и быть, он, Куддар, не станет убивать её во имя чести имени и даже выдаст замуж в провинцию… когда-нибудь потом.

Иногда Амиране казалось, что лучше бы убил. Лучше бы урна с её прахом покоилась в фамильном склепе или даже была бы брошена в море, как это делают с недостойными людьми. Но интересы рода Куддар всегда ценил выше благополучия дочери. И интересы рода требовали… покровителей в некоторых сферах деятельности. Влиятельные люди не оказывали подобных услуг просто так.

А вот за молодое и податливое девичье тело в сочетании с внушительной взяткой — оказывали.

Теперь Амирана куда реже думала о смерти, чем в самом начале, когда отец подложил её под первого своего «хорошего друга». Она действительно привыкла. Если во всём повиноваться отцу, слушаться его во всём, не перечить, то он будет добр и даже ласков. Может, действительно купит впоследствии мужа и отправит непутёвую дочь в провинцию…

И тут появился Эйнар. Прекрасный и пылкий Эйнар, тайный любовник и первая истинная любовь.

Амирана не знала, что делать. Ей хотелось быть с ним вечно и никогда его не видеть, ведь мужчины рано или поздно предают, исключений не бывает. Хотелось прижаться к нему и залить грудь слезами и в то же время оттолкнуть: он так хорош! Она его недостойна.

Почему его лицо не кривится в презрительной гримасе, когда он узнаёт об очередном её любовнике? Почему его глаза по-прежнему теплы и нежны? Боги, где здесь подвох, покажите — или лучше не показывайте никогда!

Она ведь рассказала Эйнару историю своего падения, надеясь, что тот покажет истинное нутро! Почему же он не отвернулся от неё, почему принялся бранить Кудара, ведь не Куддар же пошёл за рабом в тот страшный день? Почему Эйнар так добр к ней, в чём причина? Ведь не может же он действительно любить такую распутную девку, как Амирана!

Или может?

Эйнар, разумеется, не догадывался о терзаниях девушки. Он обдумывал последнюю её реплику. Лицо его потемнело, брови нахмурились:

— Из-за отца, да?

Амирана горько вздохнула. Ну вот как объяснить пылкому влюблённому, тому, кто дороже жизни, что не из-за отца, а из-за неё самой? Она недостойна столь светлого чувства, её путь лежит во тьму…

— Есть выход, — продолжал тем временем Эйнар, — и я тебе о нём говорил уже не раз! Выходи за меня замуж, Рани! Мы уедем ко мне в замок. Ну да, там холодно, но я велю топить зимой все камины и укутаю твои плечи медвежьей шубой! Этого медведя я победил сам, но поскольку сердце моё принадлежит тебе, то и шубу из его шкуры я должен сделать для тебя, таков обычай!