Страница 14 из 24
– Министру докладывать будем? – поинтересовался вице-адмирал Насреддин Смол, также, как и его начальник, одетый по форме. – Ведь все-таки чрезвычайность ситуации…
– А кто, собственно, он такой, – резким окриком не дал ему договорить более высокопоставленный офицер, – что мы должны ставить его в курс наших военных планов?! – прозвучал недвусмысленный намек на то, что эта должность в Америке достается гражданским. – Пусть занимается хозяйственный деятельностью, да и тем более, оставаясь в неведении, он спать будет намного спокойнее, как, впрочем, и сам Президент, – озвучил главнокомандующий свою жесткую, крайне устойчивую, позицию и вперил гневный взгляд в своего подчиненного, словно бы это и не был один из его ближайших соратников, без долгих раздумий готовый ради своего командира на все, в том числе и на предательство интересов службы, и на любое превышение своих полномочий.
Да, как и все остальные, собравшиеся в этом просторном кабинете, где из мебели присутствовал только массивный стол, предназначенный для проведения совещаний, огромный телевизионный экран, бывший в плазменном исполнении, тридцать штук в основе своей металлических стульев, лишь на сиденьях проложенных поролоном, Смол давно уже попал под непререкаемое влияние Липкена и не имел никакого другого варианта, как согласиться со всем, что ему оным предписывалось. Когда-то, очень давно, этот, казалось бы, волевой мужчина, своей родословной уходящий к арабским, а возможно и берберским, корням, успел в свою молодую бытность поучаствовать в афганском конфликте, где проявил себя смелым и отважным бойцом; однако, достигнув высокого положения и пятидесяти-семилетнего возраста, стал более расчетливым, податливым и практически не обладающим собственным мнением. Мужчина этот давно поседел, оброс возрастным жирком и, если бы не морское обмундирование, представлялся бы «безличностным» обывателем, полностью удовлетворенным заработанным им положением, готовый, как говорят пираты, в любой момент спуститься на берег; об этом также свидетельствовало его обычно умиротворенное лицо, казавшееся круглым и не в меру упитанным, где, кроме остального, можно было выделить чрезвычайно карие, давно потухшие, «поросячьи» глазки, масленый от пота нос и пухлые губы; голова же его давно облысела и теперь представлялась гладкой, поблескивающей от влаги кожей и плотно прижатыми небольшими, ровными ушками.
– Так как же, мистер вице-адмирал, – на этот раз Джеральдин обращался лично к нему, словно не обращая внимания на остальных троих контр-адмиралов, – мы с вами, – имел он в этом случае в виду уже и других членов собрания, – дальше поступим?
В сложившейся ситуации подчиненному офицеру не оставалось ничего более или менее верного, как совершенно спокойно ответить:
– Необходимо узнать, какие у террористов требования и в последующем действовать соответственно их запросам, и то это если они, подчеркну, окажутся соразмерны нашим возможностям, ну, а там уже, собственно, и задумываться, стоит ли ставить в курс вышестоящее руководство. – Сказал он вроде бы и не о чём, размыто, но в то же время доходчиво.
– Вот именно это я и хотел услышать, – удовлетворенно кивнул высокопоставленный командир и в следующее мгновение обратился за одобрением и к остальным трем присутствующим, – все ли разделяют наше с заместителем мнение? – последовал тройной кивок одобрения. – Тогда мы, я и Насреддин, – оставшиеся будут прикрывать наши тылы на месте, а заодно и координировать наши действия – берем с собой четыре эсминца – полагаю, что этого нам вполне хватит? – и следуем выручать наше судно, – и уже чуть тише, предназначая последнюю фразу лишь для себя, – и в том числе моего неразумного сына.
***
В то же самое время, но только на борту «второй Независимости», пиратский капитан, пусть и удивленный в какой-то степени неожиданным способом общения, вместе с тем не утратил способности к логическому мышлению и, по крайней мере, смог сообразить, что только начавшиеся и еще незаконченные переговоры почему-то были прерваны именно его оппонентом – а не какими-то там непредвиденными событиями! – который, вопреки правилам хорошего тона, принятым среди джентльменов удачи, закончил разговор резко, внезапно, без надлежащих случаю объяснений.
– Куда он делся? – изумился кровавый разбойник, несмотря на существенный провал в своих знаниях все же сумевший определить, что от него сейчас просто-напросто, не в пример будет сказано, ненавязчиво «отбрыкнулись». – И почему твоя штука больше ничего нам не говорит? Твой отец, – установление этого факта тоже не явилось чем-то очень уж затруднительным, – что, решился шутки со мной, что ли, шутить? – острие клинка в эту секунду уперлось в нежную кожу адмиральского отпрыска, осуществив на горле едва заметный надрез, не замедливший в ту же самую секунду обозначится вытекающей кровью. – Никому не дозволено вести себя со мной таким образом.
– Нет, – буквально уже затрясся от страха сразу же окончательно протрезвевший повеса, молитвенно сложив перед собой руки, как бы взывая к пиратскому милосердию, – просто у американской армии такой порядок: на любые переговоры подобного рода необходимо получить верховное одобрение, ведь с Вами сейчас разговаривал не самый большой начальник, и ему, прежде чем что-то решать, нужно получить высшую консультацию, а вот когда все дальнейшие действия будут согласованы, тогда-то они с Вами, не сомневайтесь, снова в ту же секунду свяжутся.
Говорил все это молодой человек, отворачивая лицо, так как ужасный капитан не переставал почти вплотную приближать к нему свою отвратительную физиономию и дышать на него омерзительным запахом, копившемся внутри его гниющего тела на протяжении шестидесяти прожитых в грехах и распутстве лет, и притом словно бы специально для этого случая.
– Ты чего это воротишь от меня свое милое личико? – негодовал закоренелый разбойник, прекрасно осознавая, что ароматами он не пышет. – Тебе, что ли, богатенький, холенный выродок, не нравится, как от меня пахнет? Ты оскорбить меня хочешь?!
– Нет, простите… даже не думал, – старясь собрать всю свою волю, чтобы невольно не сморщиться, продолжал отпрыск высокопоставленного родителя дрожать всем своим, что не говори, великолепно сложённым телом, не чая для себя уже, что сможет невредимым выбраться из столь сложной и непредвиденной ситуации, – просто Вы, сэр, наводите на меня ужас и нагоняете страху, – не стал Липкен геройствовать и изображать то, чего и в помине не было, а именно отвагу и смелость.
– Тебе, действительно, страшно? – удовлетворенно и уже более миролюбиво провозгласил главарь отпетых разбойников, одновременно расплываясь в самодовольной и в чем-то даже благодушной улыбке и отнимая от молодого офицера свою остроконечную саблю. – Понагнали мы здесь кошмара?
– Правда, сэр, – чувствуя неловкость перед подчиненным ему личным составом, опустил молодой повеса книзу глаза, вполне закономерно стыдясь своего незавидного, больше сказать, трусливого положения и не зная при этом, что остальные члены команды напуганы нисколько не меньше.
– Понятно, джентльмены? – обратился главарь к сопровождавшим его членам пиратского братства, неприятно ощерившись и выставляя на показ два чудовищных, полусгнивших клыка, – Мы с вами страшные!
– Га, га, га, – было ему отвечено дружным, многоголосым гоготом, подхваченным почти сотней разбойничьих глоток.
– Тогда сотвори что-нибудь со своей штучкой, – так же внезапно, как вроде бы показал довольство, сделался Уойн невероятно озлобленным, – чтобы она снова мне показала твоего родителя – мне вдруг захотелось передать ему ряд интересных условий… Глядите, ребятушки, как, – необычайно ласково обратился он к своим преданным спутникам, повысив голос почти до крика, – можно даже не гоняясь за кораблями, через расстояние передавать властям наболевшие и выстраданные нами проблемы! Давай уже действуй, – переключился пират на современного офицера, понизив голос до зловещего полушепота, – не видишь, моя команда полна ожиданий скорой и обильной наживы?