Страница 10 из 11
Сибарски снова к ней приблизился и снова отстранился, он начал себе позволять некую куртуазную элегантность в движениях, он производил какие-то дикие церемонные па, приближался и опять отдалялся, так что всё это вместе взятое с течением времени оформилось в нечто цельное и стало похоже на менуэт - сверхъестественно изысканный и гротескный танец. Но каждый раз приближаясь, настоятель приближался всё ближе, всё плотоядней дышал журналистке в лицо, всё настойчивей напирал ей на грудь.
- Да что ты, ма-лень-ка-я что ли? - это "маленькая" он буквально пропел в ушко своей избраннице. - Я ведь не зверь какой. Давай так: я забуду, что ты шпионила, а от тебя взамен - поцелуй. Всего один, ничего не значащий поцелуй и всё, в качестве примирения. Один несчастный маленький поцелуйчик, а завтра с утра ты улетишь на свою Землю и всё растает, как сон. Ну как, договорились? Я ведь немногого прошу, согласись, мог бы и больше, а так один несчастненький поцелуй. Один единственный всранный чмок.
И Сибарски, вытянув губы дудочкой, потянулся за причитающимся ему лобызанием. Расставив руки в стороны и словно приседая в реверансе, он был готов вот-вот клюнуть в губы свою строптивую партнёршу. Но не тут-то было: Ольга, чувствуя, что время приспело, что отступать более некуда, и что отвертеться уже не получиться, со всей дури залепила ему размашистую оплеуху. Давно она об этом грезила и наконец-то свершилось, сбылась мечта идиотки. Оплеуха получилась смачной и увесистой; в открытую дверь кабинета её, наверное, было слышно на другом конце коридора. Она прозвучала, как раскатистый выстрел из мортиры. Клацнув челюстью, лицо Сибарски резко передёрнулось.
- Ах ты, сучка - зашипел он подобно пресмыкающемуся и, уже не играясь, не виртуозничая, серьёзно и прямиком двинулся вперёд; двинулся, словно в штыковую. Он ринулся на женщину всей тушей и, сбив с ног, повалил её на пол. - Я тебе покажу, сучка дранная. Ты думаешь, что куда-то улетишь - хрен ты куда у меня улетишь. Я тебя паскуду скормлю некроморфам, ты меня ещё умолять будешь... - о чём она будет умолять, так и осталось недосказанным.
"[статья из одного эзотерического журнала] Представьте себе картинку: рыбы и люди нашли общий язык. Неплохо, да? Два вида, наконец-то, начали бы полноценно общаться, обмениваться информацией. Поверьте, рыбы смогли бы много чего нам рассказать, много чего интересненького, и на много что открыли бы нам наши чисто сухопутные очи. Например, на судьбу Атлантиды, или на тайну Бермудского треугольника. Ведь рыбы - это не только рыбы, которые живут сейчас, но и всё их поголовье за предшествующие миллионы лет. Каждая рыба - это вся история рыб, начиная с первого неясного малька, а возможно и с первой клетки студенистой протожизни. Вы только представьте себе ту умопомрачительную перспективу, которая открывается, если в пропасть прошлого смотреть рыбьим оком. И всё это развернулось бы перед нами, как на ладони, будь мы людьми, нашедшими с рыбами общий язык.
Но то, что справедливо для рыб, справедливо и для некроморфов. Древностью своего вида некроморфы нисколько не уступают рыбам, наоборот, - превосходят, и превосходят на многие и многие миллиарды лет. Ведь некроморфы - это форма существования смерти, её источником является косная материя, бытие которой ограниченно лишь возрастом самой Вселенной. По сути, некроморфы по праву могут считаться древнейшими существами Универсума.
А теперь представьте себе другую картинку, не менее, на мой взгляд, захватывающую: люди и некроморфы научились друг друга понимать. Вот сидит на скамеечке человек - рядовой земной обыватель, а рядом с ним на скамеечке сидит некроморф и они беседуют, как ни в чём не бывало ведут приятельский разговор. Трудно такое представить, но ещё труднее представить те бездны, который некроморф мог бы развернуть перед внутренним взором человека. Дело уже не касалось бы какой-то там Атлантиды, что Атлантида - дребедень, тьфу и забыли. Некроморф мог бы нам поведать тайны, которые лежат гораздо глубже и которые от нас сокрыты в структурах неорганической памяти. Возможно речь шла бы о первом толчке жизни, или даже о первом дне творения, о начале всего сущего, о том миге, когда возник первый атом материи, от которого некроморфы, бесспорно, ведут свою родословную. Некроморфы всегда опрокинуты лицом в бездну, к началу начал всего абсолютно. И об это они могли бы болтать с простым обывателем, сидя в парке на деревянной лавочке.
Что уже говорить о той подноготной чисто человеческой истории, которая также им известна. Ведь некроморфы - это не только некроморфы, но и люди тоже. То есть им известно всё, что известно всем поколениям мертвецов. Все умершие прочно связаны в одно, подобно горной породе и, связанные, они составляют монолит. Каждый некроморф - это все мертвецы вместе взятые, сколько их ни было в истории человечества. Это и Платон, и Аристотель, и Магомет, и Мао Цзедун. Нет мертвеца чья подноготная была бы неведома некроморфу. И сидя рядом на парковой скамеечке, он мог бы раскрыть перед нами все карты Мироздания, найди мы с ним общий язык."
Ольга пробовала кричать; она выдавливала крик, словно зубную пасту из тюбика. Он не хотел вылазить наружу, получалось что-то слабое, глупое и неубедительное. Слишком вяло, разве так орут о помощи. "Кричи, кричи - шептал Сибарски, - так будет ещё смачнее". Настоятель с остервенением рвал на журналистке верхнюю одежду. Он как будто разрывал многослойную упаковку, чтобы дорваться до вожделенного подарочка. Лоскуты рванного тряпья подлетали к потолку и там какое-то время парили, подхваченные током воздуха, который гонял по верху архаичный кондиционер.
Ольга лежала на полу и отчаянно боролась за себя. Её насильник оказался массивным малым, килограмм девяносто не меньше, кто бы мог подумать, такой тяжёлый клоун. Придавленная его клоунской тушей, женщина что есть силы сопротивлялась. Она изворачивалась, царапалась, билась, словно в припадке, непривлекательно дрыгала ногами. Ей казалось, что время остановилось и то что с ней сейчас происходило, будет происходить вечно. Неужели с ней ЭТО случится тоже: очередная жертва очередного насильника. И имя им, как не крути, легион - и тем и другим. Я тебя выебу, горячей вонью изо рта хрипел Сибарски. Его лицо было так близко перед ней, что уже потеряло всякие человеческие черты, ни носа, ни бровей, ни подбородка, всё смазывалось в одну бредовую кашу. Ольга задыхалась, она чувствовала как силы вероломно её оставляют, предают в самый ответственный момент.
Женщина слабела на глазах. Рука Сибарски уже елозила у неё между ног, она растягивала женские трусики, стараясь дорваться до святая святых. "Всё равно выебу, всё равно выебу" - кто-то, зациклившись, хрипел из глубины Сибарски; кто-то жарко вонял из его пасти, какое-то неведомое гнойное существо, которое там угнездилось и смердело, ожидая своего звёздного часа.
И вдруг Сибарски умолк ("ёк-к-к" - сказал он неуверенно) и что-то горячее и густое хлынуло сверху на журналистку. Целая волна крови низринулась на неё с высот человеческих, как будто над женщиной прорвало дамбу.