Страница 1 из 6

Сердце

Кивеля Малин

Малин Кивеля

Сердце

Malin Kivelä

HJÄRTAT

Published in the Russian Language by arrangement with Rights & Brands.

У меня тонкая, тонкая кожа. Сквозь нее видно всё. Лопнувшие сосуды вдоль голени и под носом. И на переносице: как будто от тесной оправы очков, которые долго не снимали. Бирюзовые, широкие, вьются по рукам вены, вверх и вниз. В таких местах тайная система каналов моего тела становится явной. Подняв лицо к лампам дневного света на потолке, вижу свои веки изнутри. Крошечные капилляры сплетаются в сети, абсолютно симметричные в своей асимметрии. Каждую секунду они наполняются кровью из сердца, каждую секунду. Вот сейчас, и сейчас, и сейчас. Я сижу на пластмассовом стуле, в руке стакан воды. За автоматической стеклянной дверью стоит скорая. Никуда не спешит. Рядом человек в красно-желтой униформе, курит. Я наливаю в стакан еще воды. Жду. Сигаретный дым проникает в фойе. Я закрываю глаза, откинувшись на спинку стула. Всё вокруг приходит в движение: вихри света, звука, волны тепла.

I / Предсердия

ЧТО-ТО в легких, чего НЕ ДОЛЖНО БЫТЬ.

В тот раз я шла по берегу залива, была зима. Минус двадцать два, вдоль пушистой набережной свисали покрытые инеем ветви берез. Иней был на каждом дереве, плел замысловатое кружево на концах ветвей. Навстречу попадались только юные: мягкие раскрасневшиеся щеки, локоны из-под вязаных шапок. Все они смотрели прямо мне в глаза, улыбались. Вот я снова одна из них, так я думала. Почти одна из них. Скоро стану. Совсем скоро. Может быть, я уже казалась одной из них – если скользнуть взглядом, не присматриваясь. В тот раз, когда я шла по берегу залива, была зима. Ничего красивее я в жизни не видела. Помню, так и думала: в жизни не видела ничего красивее.

Люблю, когда во рту ранки. Крошечные, ноющие язвочки: на деснах, иногда на внутренней стороне щеки. Люблю пузырьки на коже, синяки. Наверное, они дают мне понять, что я – это я. Я знаю, как саднят мои ранки, именно такие, именно на мне. Они со мной всю жизнь. Например, трещинки в уголках рта – как мне говорили, от нехватки витамина С. Они возникали часто, особенно в детстве. Смородина и апельсины не помогали. Вот опять губы потрескались. Стоит подняться – мир шатается, в глазах темнеет, краем глаза ловлю светящихся червячков. Всё как всегда. Как всегда. И в этом есть утешение. Вокруг меня очерчен круг – это я.

В тот раз я шла по берегу залива, была зима. Но это был другой раз. Это было давно, в какой-то другой жизни. Сейчас не то, что тогда. Сейчас всё иначе. Сейчас птицы сидят на ветках рябины вокруг парковки – явные, как черные кляксы. Как тогда уже никогда не будет. Сейчас есть сейчас, наступил новый год, все меня успокаивают. Есть профессиональные знания, есть статистика, есть электричество, есть неотложная помощь. Солнце шлепает лучами по грязному окну. Всё можно исправить, всё уже исправили. Я выхожу.

Чуть тронешь – и у меня уже синяк. Иногда я нахожу у себя огромный синий кровоподтек, даже не зная, откуда такой взялся. Постепенно он становится лиловым, с прожилками – особенно если на бедре, где жир крепко стиснут мышцами. Потом зеленеет, желтеет. Под конец сливается с окружением, делая вид, что его никогда и не было.

В детстве у меня часто шла носом кровь. Стоило легонько удариться – текла рекой. Все приходили в ужас, не понимая, что для меня это обычное дело, ничего страшного, это просто я как есть. Тогда я и стала догадываться, что люди не мыслят рационально, особенно взрослые. Я видела страх в их глазах – и всё из-за какой-то там крови. А она лилась и лилась рекой – и когда я подросла, и когда стала совсем взрослой. Люди вокруг удивлялись всё больше, но мало-помалу удивление стало сменяться отвращением. Его перестали скрывать. Во время беременности кровь прямо-таки хлестала из носа. В метро, в магазине, на пешеходном переходе.

Я люблю сухие губы. Их четкую текстуру. Люблю только что проснувшихся людей. Зевающих, в сонной испарине или чуть озябших. Тянущих руку за теплым свитером. Меня завораживает их особая бледность, особые мешки под глазами, легкая дряблость кожи. Атопический дерматит, шелушение вокруг носа. Люблю промокших под дождем, что не успели еще собраться, надеть на себя внешность. Их мягкость вокруг глаз, поновевшую кожу. Намек на истоки тела: сколько бы ему ни было лет, в теле всегда есть изначальное. Чем обнаженней, тем ближе. Тем новее. Тем виднее следы уязвимости. И пупырышки на тонком. Складки. Знаки, следы.

Может быть, меня влекут щели? Где щель – там может быть и дыра. Прореха, разрыв. Проходы. Ямы, в которых неизвестно что, ход в темноту. Пропасть, где происходит нечто невыразимое словами. Ущелья, где таится наше незнание друг о друге. Где может случиться всё что угодно.

Но на самом деле меня, как и других, пожалуй, всё же тянет к гладкому, удобному, надежному. Есть предел несовершенству. И он близок. Слишком много ссадин в неудачных местах. Старческая забывчивость. Дрожь в руках в самый неподходящий – и даже неопасный – момент. Большинство пятен. Неприятный запах, который непрошеным гостем растекается повсюду.

Та прогулка у воды. Самые холодные дни той зимы. Приглушенные звуки, как будто всё вокруг было обито войлоком. Рукавицы, рты, легкие кружащие снежинки. Мои осторожные шаги. Я шла под березами, превращенными тяжестью снега в ивы, и вдруг увидела стеклянное дерево.

Над открытыми водами залива клубился морозный пар, будто море кипело (на самом деле – наоборот). Вечно черное небо. Темно-синее, в черноту. Около часа пополудни – короткий проблеск света в больничном окне. Я вышла около семи. Обледенелые рты памятника Сибелиусу безмолвствовали в заснеженном парке. Отъезжали последние автобусы с туристами, вскидывались последние вспышки фотокамер.

Каждый день я старалась дойти до кафе, что за катерами на приколе и купальней моржей. Сейчас понимаю, что пройти надо было от силы километр. В последний вечер я подобралась так близко, что почувствовала запах кофе и свежих булочек, увидела желтоватый свет в окнах, юных посетительниц кафе и их бойфрендов, уловила звон посуды, нимбом окружавший домик. Тело живет, пока самая слабая часть не подведет. Может, через сто лет, а может, еще до рождения. Или прямо сейчас. Прямо там. Мороз крепчал. Шаги мягких подошв на перине из ледяных кристаллов. Где-то на высоте далекий звон: мокрые ветки, должно быть, застыли мгновенно. Температура резко упала, и капли воды на кончиках остекленели. Каким же резким должен быть перепад, чтобы такое осуществилось? Было безветренно. Откуда же перезвон? Откуда эти скользящие тона? Я остановилась, широко раскрыв глаза, разинув рот. Прямо посреди дорожки. Прохожим пришлось меня обходить. Не подпуская ни единой мысли, я лишь смотрела и смотрела.

Стоит подумать, что я в безопасности, – и неприятности тут как тут. Стоит подумать о том, какая я здоровая, пусть даже с благодарным удивлением, как меня настигает болезнь. Порадуюсь, что, по крайней мере, герпеса нет – спустя пару часов на губе зудит пузырек. Или дело в тайных нейронных связях: какой-то нерв уже чует беду и шлет сигналы в мозг, заставляя думать именно о герпесе? Надо научиться кричать мыслям «нет». Стоит расслабиться – и смерть тут как тут. Твоя – или того, кто еще важнее.