Страница 23 из 30
– Вы здравомыслящая женщина. Я рад, что познакомился с вами, – проговорил он, серьезно глядя на неё.
На какое-то время оба замолчали. Гиммер поглядывал по сторонам, иногда задумчивым взглядом – на неё, впрочем, не делая больше попыток с ней заговорить. Она сидела внешне спокойная, но в душе её поднималось странное невольное волнение. Мужчина, сидящий рядом с ней, был не просто красив, – в его облике было что-то магнетическое. Он был физически привлекателен, образован, благороден, мужественен. В нём сквозила какая-то особенная стать. У него был такой же, как у Ивана прямолинейный решительный взгляд, приятный и звучный баритон, черные глаза.
Их молчание неприлично затянулось, и он первый прервал его. Стал расспрашивать её о каких-то пустяках, о театре, потом спросил, где обычно она гуляет с детьми. Она отвечала. И вскоре, забыв о неловкости, они снова непринужденно болтали об известных московскому обществу событиях и пустяках: кто на ком женился, чего добился в звании, и даже о нашумевшей в этом сезоне театральной постановке, о том, что пишут газеты, о ценах на базаре. И в какой-то миг, когда она, смеясь над только что сказанной им шуткой, взглянула на него, – неожиданно вдруг поймала на себе его обжигающий и полный восхищения взгляд. Она замерла, прочитав в его взгляде неприкрытую страсть и вопрос. Её бросило в жар.
Но и она сама какое-то время не могла оторвать свой взгляд от него. Так они, молча и безотрывно глядели друг другу в глаза, как будто пили молодое вино из одного опьяняющего волшебного сосуда и никак не могли напиться…… Найдя в себе силы, она оторвала от него свой взгляд и, испытывая непонятное смущение, граничащее со смятением, отвернулась.
А Яков Михайлович, как ни в чем не бывало, взял графин с вином, разлил в два бокала и протянул со словами:
– Предлагаю выпить за наше знакомство, и за то, что мы начали разговаривать. Надеюсь, что бог пошлет нам ещё не одну такую встречу, – голос его прозвучал мягко и настойчиво. Он не скрывал, что открыто, любуется её заалевшим от смущения лицом.
– За вас, Ольга Андреевна. Благодарю вас за то, что позволили оправдаться, – серьезно и просто сказал он и поднёс свой бокал к губам.
Она тоже пригубила вино, испытывая мучительное смятение и непонятный страх.
– Ага, …. вот вы где, любезный Яков Михайлович…, – раздался у них за спиной елейный и вкрадчивый голос незаметно подкравшейся к ним хозяйки дома Софьи Ильиничны, – а мой-то Михаил Евграфович вас обыскался, и во дворе, и в комнатке вашей…. Найти не может…. А вы оказывается, с нашей милой гостьей любезничаете…, – протянула хозяйка дома со слащавой улыбкой, за которое явственно ощущалось скрытое недовольство. Ольга встала из-за стола и сказала:
– Спасибо за вечер, любезная Софья Ильинична. Все было чудесно, и угощенья, и музыка. Но мне пора уже уезжать.
– Да, да…Ваш муж стоит на крыльце вместе с Михаилом Евграфовичем, провожают гостей.
Гиммер поднялся, сдержанно произнес:
– Не стоит обо мне беспокоиться, Софья Ильинична. Ведь, мне уезжать не надо. Пойду, поработаю над чертежами. Ах, да. Сегодняшний вечер удался на славу. Ваш именинник был на высоте. А вы сегодня – само очарование.
Круглое лицо Софьи Ильиничны расплылось в довольной улыбке. Но разговор не клеился. Обменявшись с Ольгой Андреевной ещё парой ничего не значащих фраз, она с напыщенным видом кивнула им и удалилась.
Гиммер проследил за ней веселым взглядом и обернулся к Ольге Андреевне:
– До свидания. Надеюсь ещё увидеться с вами. Смею ли я надеяться?
– Почему бы и нет, – отвечала та.
– Позвольте на прощанье поцеловать вашу руку, – и прижался губами к её руке.
После этого они до самого рождества не встречались. Но уже после праздников, в один из солнечных морозных дней, когда она гуляла в парке с дочерями, – она снова неожиданно увидела его, идущего к ней навстречу по запорошенной снегом аллее. И пройдя мимо неё, на расстоянии вытянутой руки, и он обрадовано и по-дружески с ней поздоровался. Она же, поймав его внимательный и теплый взгляд, и тоже поздоровавшись, снова почувствовала, как забилось её сердце.
После этого, она стала всё чаще его замечать в тех же местах, где любила гулять: на катке, или на горке, и куда приходила кататься с детьми на санках или коньках.
Здороваясь с ней, или кивая из отдаления, он пытливо глядел на неё и всё доверчивей улыбался. И видя такую его искреннюю и сердечную улыбку, она также тепло улыбалась ему в ответ.
Они долго не виделись, и однажды вдруг поймала себя на мысли, что вспоминает о нём чаще, чем следовало бы и даже ищет его порой глазами в толпе среди прохожих. Она стала думать, что с ней происходит, и вывод, к которому пришла, – ей совсем не понравилось. Однако изменить что-либо, она уже не могла, даже если бы захотела. А она и не хотела.
На Рождество они снова увиделись. Он подошел и заговорил с Иваном Кузьмичем о делах на заводе, сделав и ей комплименты. Ольга Андреевна заметила, как неприязненно блеснули глаза Ивана. Но дома муж ничего ей не сказал.
А потом в конце зимы между ней и мужем, вспыхнула та ужасная ссора из-за его любовных похождений. К их дому неожиданно пожаловала его любовница Сытова Варвара. И хотя Ольга приревновала мужа, к своему стыду она вдруг обнаружила, что испытывает в душе какое-то странное и мстительное торжество, зная, что и у неё теперь появился тайный поклонник, о котором он не знает. И всё же она относилась к происходящему с ней легкомысленно. Пока в одну из ночей не проснулась из-за того, что ей приснился Гиммер и она сама, и она чуть не сгорела со стыда из-за картины, которая ей приснилось. И в тот же миг с ее глаз будто пелена упала. Лежа в темноте, она с ужасом перебирала в памяти обрывки своего сна. Отчего-то ей пришло в голову сравнить себя с крохотной песчинкой, которая по неизведанным ей причинам вдруг оказалась в бурной реке и теперь несётся к краю пропасти бешеным потоком.
После той ночи она дала себе слово не думать о нём, но все равно продолжала думать. Иногда среди ночи, когда муж, утолив свой естественный голод, мирно засыпал у неё на плече, могуче храпя на весь дом, она осторожно отодвигалась, отворачивалась к стене и с грустной негой погружалась в мысли о Якове Михайловиче. Их встречи казались теперь ей вспышками молний среди грозы.
Якову Михайловичу же сразу стало понятно, что между ним и так понравившейся ему с первого же взгляда прекрасной и нежной женщиной промелькнула та самая божественная искра, которая никак не попадает под определение банальной симпатии между мужчиной и женщиной. Но его любимая женщина была чужой женой и имела двоих детей. А муж её являлся его директором завода, на котором он служил.
И Яков Михайлович, и Ольга Андреевна уже давно перешагнули тот невидимый порог житейской зрелости и мудрости, когда сразу же ясно и четко осознаёшь смысл любого жизненного явления, с которым приходится сталкиваться. Оба понимали, что так неуклонно и неотвратимо надвигается на них. И оба догадывались, какую цену возможно придется им заплатить за свое безрассудство.
Поэтому сопротивляясь затягивающему его, будто в бездну, водовороту чувств, Яков Михайлович перестал ходить туда, где мог её повстречать. Сделать это оказалось легко, так как работы в тот момент на него навалилось много: одновременно с наладкой станков в уже работающих цехах, получением, исполнением и отгрузкой заказов для начинающих сельских работ, когда московским семьям, готовящимся к летним посевным работам, вдруг понадобилось заказывать садовый и огородный инвентарь в неисчислимом количестве, и их кузнечный цех работал в три смены, к тому же приходилось ещё и доделывать ремонт на последних этажах заводского корпуса.
Миновала зима, и за ней стремительно наступила весна. И Ольгу Андреевну закружили совсем другие заботы: она собиралась выехать со своим семейством на дачу, и ей необходимо было перед отъездом привести свой дом и хозяйство в порядок. Оказавшись на даче, она окончательно успокоилась, наивно полагая, что окончательно забыла и вычеркнула из сердца так сильно заинтересовавшего ее человека. Она надеялась, что навсегда одела свое сердце в крепко сшитую ею броню безразличия.