Страница 2 из 4
2Ботвинья, ростбиф, с поросёнком каша…Проездом заглянула генеральша,С хозяйкой состоящая в родстве.Прелестна. И мечтает о вдовстве.И благоволит к ссыльному поэту.В Михайловское возвратясь к рассвету,Трепал по гриве аргамака он,Как никогда – и счастлив, и влюблён.3Мы все ханжи. И с ревностным испугомПодглядывать готовы друг за другом.Но, ежели утешился поэтС женой чужою, возражений нет.Сочувствуем, конечно, генералу,А шалуна простим мало-помалу,Как будто на почтенных наших жёнИзвестные права имеет он.4Уздою крепкой осадив с галопаИ под присмотром сонного холопаГнедого в пене бросив жеребца,Являлся Пушкин с заднего крыльцаВ господский дом, пропахший дёгтем, краской,Где пол грозил любовникам оглаской,А полотна льняного сладкий духЩадили сквозняки столетий двух.И горы нашинкованной капустыМерцали в хрустале наборной люстры.5Тут, выйдя в парк, вы созерцать могли бВерсаль газонов и аббатство липИ на кругу с цветочными часамиМеняться с эхом звучным голосами,И ласкам тайным находить приют,И навещать заречные туманы…Узнав, как близко Пушкин жил от Анны,Я ощутил блаженнейший уют.6Но к нашему несчастью (или к счастью?)Интрига всех романов такова,Что верх берут на собственность права,Ленивой не оспоренные страстью.Влюблённость, как простудная болезнь —Чихнул, и нет, и след не обнаружу.Жена покорно возвратиться к мужу,А хахалю – с тоски хоть в петлю лезь.7Но тут хозяйка (предположил кто бы?)Поэта, как беспутного зятька,Приревновала. Равно неудобныСтаруха пылкая и мылкая пенька.Захлопнув недочитанную книгу,Поправив нервно съехавший бандаж,Сказала Анне: «Выезжаем в Ригу!» —И удалилась собирать багаж.8Фортуны баловень и чадо славы – Пушкин,Потягивал метель из винной кружкиИ нянюшки своей веретеноТак слушал, как другому не дано.А утром, ледяной отведав ванны,Грыз ногти, перья; ждал письма от Анны,В котором обсуждалось, например,Кузен милее или офицер?И, визави распутного кузена,Не сомневался Пушкин: тут – измена.9И снова принимался грызть перо.Так наша жизнь устроена хитро,Что от желудочного несвареньяИ то, глядишь, родишь стихотворенье.Но перлами ярчайшими, увы,Обязаны обманутой любви,А не прокисшей на окне ватрушке.Вскочив с постели, одевался Пушкин,10Коня седлал!.. А некуда скакать.И в сюртуке бросался на кроватьК виденьям, что роились в изголовье,Невыносимым для арапской крови:То генерала, то кузена с ней,Поди, представь и думай, что тошней.Не был ли сам он ширмой образцовойРаевскому с графиней Воронцовой?И тоже в генеральском чине муж,И тоже ссылка, бестолочь и глушь.11На выдумку не очень жизнь богата.Но прихоти любовного развратаИ вовсе на фантазию бедны —Опустошенье прочат нам они.И Пушкин, в череде своих любовейЕдва кокетку в Анне угадал,Как помирился с дряблою Прасковьей,Раскинув: «И старушка – Божий дар!»12
Тригорское!.. Как будто дуновенье,
Прошелестело чудное мгновеньеИ ласточки стремительной крылом,Мелькнув над садом, юркнуло в пролом.Тригорское!.. Не жди его к обеду.Он оплатил над ревностью победу,С лицом открытым встав под пистолет,Как волен всякий поступить поэт.Письмо другу
Павел Воинович[1], милый!Грустно, горько, тошно мне,Будто я перед могилойПриготовленный вполне.И при сабле, но без уса,И при глотке, но хрипим,И играл, да весь продулся,И люблю, да нелюбим.Что за бестолочь такая?Сроду не было скучней.Шепчут все, не умолкая,Всё о жёнке, всё о ней.Кто с издёвкой, кто с насмешкой,Кто жалея, кто браня;На зуб каждому орешком,Бедная, пришлась она.Пёсьи морды, а не лица,Шерсти вздыбленной клока.Окружают. Не отбиться.Тут Господняя рука.Ну, да пусть! Развязка скоро.То-то лаю по степи,Если всех нечистых свораС адской спущена цепи.Лишь с тобою, мой сердечный,Я утешился бы вдруг.Но в Москве своей, конечно,Бед моих не знаешь, друг.Прикатил бы – умный, добрый.На ошибки не пенял —Тихой ласкою бы обдал,Боль тоскливую унял.Укрепил бы светлой силой,Не подмяли б нас оне…Павел Воинович, милый,Одиноко, пусто мне.вернуться1
Павел Воинович Нащокин – друг Пушкина.