Упавшее небо

Майор выглядел именно так, как должен выглядеть человек, вкалывающий уже тридцать пятый час подряд: бледное лицо, налившиеся темные отёки под глазами, словно лет десять возраста прибавил. Он явно не чувствовал ни вкуса, ни температуры чая, принесенного бойцом, временно исполняющим роль адьютанта — но при этом как-то умудрялся не засыпать прямо там, где сидит. Взгляд так и вовсе заставил меня мысленно поежится.

— Жаров, извини, заставил ждать, — он махнул мне рукой, одновременно и указывая на видавший виды пластиковый стул и заранее отметая все те бесполезные слова, что мы говорим друг другу при встрече из вежливости и ради хорошего тона. — Давай сразу к делу. Насколько про энерго-антенну чужаков — важная информация? Мне нужно срочно формировать группу с оборудованием, чтобы они пробились к точке подключения оптоволокна и передали твои выводы наверх?

Я чуть помедлил с ответом, потому что именно этого вопроса не ожидал.

— В том объеме, что мне известен, информация о системе энергоснабжения чужаков для других исследователей мало что даст, — осторожно сформулировал я. Увидел, как страдальчески поморщился собеседник, поправился, отбросив всякий лишний политес: — Если б была видеозапись моей атаки — вот это был бы важный материал. А так… Многие даже в вашем штабе не поверили очевидцам — хотя отчет каждый из находившимся в тот момент в гражданском убежище написал и половинки окта сюда притащили. Уверен: сформированная правительством группа ученых, отвечающая за изучения пришельцев, сразу запишет сообщение в фэйки. Учитывая ситуацию, на них сейчас груда вообще противоречащих друг другу сообщений сыплется.

— Игорь перестраховался, личные регистраторы “Ратника-три” дают засветку в инфракрасном диапазоне, — дернул щекой командир. — Потому эти блоки были только у тех его ребят, кто непосредственно в убежища лез, да и те перевели в режим ручного срабатывания.

И потому все три камеры именно в нужный момент смотрели мимо меня либо вообще выключены были. Бывает. Самое обидное, что предосторожности ничуть не помешали восьминогам собрать тогда очередную кровавую дань. Им даже искать жертвы свои не пришлось…

— В любом случае, все равно нужно повторить эксперимент и добиться того же эффекта, — вздохнул я. — А потом показательно заснять на камеру и хоть какие-то замеры и параметры приложить, чтобы уже научная группа с ними начала работать. Что само по себе не так просто будет, даже когда мне восстановят меч. Иначе случаи замыканий у киборгов уже десятками фиксировали.

— Час от часу не легче, — Алексей Михайлович потер глаза — и, кажется, с трудом после этого разлепил веки. — Я правильно понял, что мне нужно будет специально под тебя выделить несколько разведчиков с машиной, чтобы вы устроили охоту с мечом на одиночных октов?

— Видимо, иначе никак, — прикинув так и эдак, вынужден был согласится я. — Клинки-плазморезы точно так же придется испытывать на целых живых пауканах прежде, чем налаживать их производство…

— Каримов мне всю плешь проел, доказывая, что ничего не получится по твоему чертежу, и вообще идея дрянная, — хмыкнул хозяин кабинета. — Сначала прямо на планёрке, после того, как ты ушел, потом еще и после пристал. Это командир группы технического обеспечения нашего батальона, он тебя уже заочно очень “любит”.

— Любит, не любит — главное, дело должно двигаться, — равнодушно пожал плечами я.

Возможные разборки меня ни на йоту не волновали — в коллективах работников науки подобные “высокие отношения” возникают постоянно и держаться даже не годами — десятилетиями. Особенно в отношении тех, кто целенаправленно делает карьеру, “по головам идет” — вот типа меня. Волей-неволей пришлось освоить науку управлять теми, кто тебя терпеть не может.

— С “делом” могут возникнуть проблемы. Я тебя для того и позвал лично, — майор сосредоточился, и перед его волевым усилием недосып и прочие телесные слабости отступили. Словно и не было тех тридцати часов непрерывного труда — даже темные круги под глазами уменьшились, пусть и пропали совсем! Уважаю. Даже если не учитывать остальные заслуги этого человека — такая сила воли сама по себе показатель. — Жаров… Александр. На чистоту: я тебя очень плохо знаю и не очень шарю в делах вашей учёной братии. Но если человек без колебания, с одной железкой в руках, бросается спасать людей и умудряет не просто не убиться зазря, но добиться своей цели — это что-то да значит. А ты как минимум дважды смог это повторить.

Взгляд Семенова почти ощутимо-физически давил, вызывая желание разорвать зрительный контакт. Думаю, некоторых из его подчиненных аж трясти начинало после вот таких вот приватных бесед.

— Потому я поставил на тебя, сказав Каримову, чтобы любое твое указание воспринимал как подписанный лично мною приказ. Это кроме собственно приказа о максимальном содействии. Мне нужна защита для моих людей. Кто бы мне не твердил, что это невозможно сделать, — закончил майор. — Не справишься — еще куча людей погибнет.

— За “невозможным” — это вы точно по адресу, — чувствуя, как губы сами собой складываются в невеселую усмешку, подтвердил я.

— Невозможно! Плазма не режет диэлектрики, невежа! Учёный липовый, втирать он мне тут пришел!!! Кому другому свои “эскизы” показывай, мы тут заняты все по уши!

Общение не сложилось сразу же. Семенов сознательно не стал переводить меня в военнослужащие, поскольку максимум, даже чуть вылезя даже за границу своих полномочий, майор мог присвоить мне звание младшего лейтенанта — и то не совсем полноценного. Кажется, у англоязычных стран подобная практика называется “полевой патент”, или что-то вроде того — по окончанию военных действий его нужно подтверждать, пройдя необходимое обучение.

Оставив меня вне иерархической лестницы но приказом придав максимальный вес моим словам, Алексей Михайлович тоже провернул трюк, за который комбата в мирное прямо под руки повели бы в трибунал. Только вот мирное время необратимо кончилось. К сожалению, осознали этот просто факт далеко не все.

Для капитана Каримова, дядьки, кстати, одного возраста с Семеновым, мир не рухнул — он тупо пересидел обе атаки октов в боксах с военной техникой, где, собственно, и базировалась техслужба. Да, несколько восьминогов туда вломились и кого-то из его людей убили, да, он сам видел разрушения вокруг, когда его эвакуировали из расположения, видел братские могилы… Но времени, чтобы осознать произошедшее, почувствовать — не хватило. Или экскурсии в усеянный разорванными гниющими тут и там трупами город.

Вот военный инженер и пользовался вовсю, как ему казалось, оставленной полученным приказом “дырой”: я находился вне субординационной лестницы, значит, мне можно было грубить. Я, честно говоря, думал, что этот тип станет мне ставить палки в колёса совсем по-другому — “неправильно понимая” указания, например. В штабе он мне показался достаточно адекватным, чтобы пойти на диалог, но мужик себя, похоже, изрядно накрутил. Что ж.

— Мне нужен кусок дерева для демонстрации, молоток и гвозди, — спокойно дождавшись, пока поток криков иссякнет, попросил я.

— А ножки тебе не поцеловать, а? — теперь уже перемежая оскорбления матом, пошел “на бис” придурок. Так, ладно.

Повторно я вернулся к техникам через полчаса и уже с военным портативным видеорегистратором на груди — разведосы весьма охотно им поделились, даже Ильина не стали дергать, так дали. В их несколько обособленном от остального личного состава мирке я после спасения переговорщиков в бункере приобрел статус если не хорошего друга, то боевого товарища — точно.

— Чё нада? — тон разговора не изменился, а так маленькая коробочка с объективом и микрофоном сотворила настоящие чудеса.

— Для начала хочу провести небольшую демонстрацию, доказывающую, почему предложенная мною схема плазменного клинка сработает на октах, — я показал кусок панциря, который загодя отпилил. — Для этого мне потребуется молоток, деревяшка и несколько гвоздей.