Страница 33 из 36
Вопрос, как провезти борфиму и не попасть при этом в лапы пограничников, встал ребром. Если я запихну кожаный мешочек в чемодан и набросаю сверху кучу вещей, проблемы это не решит. Как только багаж окажется на ленте транспортера, на сцену выйдет Его Величество Интроскоп, и пиши пропало! Пока я буду с пеной у рта доказывать, что у меня даже близко не было намерения тайно пронести на борт авиалайнера запрещенные предметы, мой самолет взмоет в небо, и поминай, как звали. Стоимость билета мне никто не вернет, на стыковочный рейс в Париже не успею, и мне придется заново начинать всю эту эпопею. Таким образом мне ни при каких обстоятельствах нельзя было допускать повышенного интереса к моему чемодану, и, по-моему, я догадывалась, как Интарсу удалось обойти таможенный контроль. Наверняка он хладнокровно надел амулет на шею и с невозмутимым выражением лица миновал все этапы досмотра – ну, нравятся человеку хендмейд –украшения, пусть носит на здоровье. Может, и мне абсолютно незачем изобретать велосипед, а всего лишь нужно перебороть гремучую смесь из гадостного омерзения и панического ужаса и успешно воспользоваться проверенной схемой? В своем нынешнем состоянии амулет неактивен, и если забыть, из какого набора органических компонентов он был изготовлен, контакт с кожаным мешочком не причинит мне ни малейшего вреда за исключением сугубо психологического дискомфорта. Но уж лучше я буду передергиваться от отвращения, чем препираться с дотошными пограничниками, поэтому была ни была, терять-то мне всё равно толком нечего…
Из-за того, что в Америке борфима была подвергнута лабораторным исследованиям, она нуждалась в определенной реставрации, и хотя мне было противно даже прикасаться к кожаному мешочку, я устроила на дому импровизированный кружок кройки и шитья и постаралась вернуть амулету первозданный вид. Я не надеялась, что в результате моих манипуляций кожаный мешочек будет выглядеть истинным произведением прикладного искусства и составит конкуренцию трендовой бижутерии – моей целью было привести амулет в относительный порядок и замаскировать под модный кулон или на худой конец под мусульманский оберег. А что здесь такого? У нас в стране действует свобода вероисповедания, вон, мои многострадальные друзья Ляля и Паша в индуизм ударились, правда, ничем хорошим вегетарианство, распевание мантр и особенно самоубийственная поездка в Индию на последних сроках беременности для них не обернулись, но это уже нюансы. Невзирая на мою стойкую нелюбовь к рукоделию, за которую меня так презирал бывший муж, с починкой амулета я справилась на ура, и если специально не рассматривать мои стежки под микроскопом, в глаза ничего особо не бросалось. Если в процессе досмотра меня вдруг спросят, что за ерунду я на себя нацепила, буду прикрываться религией и ненавязчиво цитировать выдержки из статьи об оскорблении чувств верующих. Лично я всегда считала, что в светском государстве подобные формулировки звучат несколько абсурдно, но сегодня впервые по достоинству оценила выгоду от принятия данного закона.
Видимо, я с таким усердием штопала злополучный амулет, что у меня неожиданно прорезался аппетит. Я разогрела в микроволновке остатки вчерашнего ужина и за считаные минуты опустошила тарелку. Интарс до сих пор не звонил, но я почему-то была уверена, что он скоро объявится. Я вылетала из Столицы рано утром, и у меня еще оставалось время дособирать чемодан и для подстраховки забронировать номер в более или менее приличной гостинице в Конакри. О степени приличности я вынуждена была судить по отзывам туристам, но у меня невольно складывалось впечатление, что сильно обольщаться мне однозначно не стоило. Если Интарс не встретит меня в аэропорту, без крыши над головой я не останусь, а дальше будет день, будет и пища. Деньги у меня есть, мозги вроде бы тоже, да и мотивация всем на зависть. Был в наличии у меня и сертификат о вакцинации против желтой лихорадки, только вот иммунитету еще только предстояло сформироваться, и в свете этих тревожных мыслей я очень хотела верить, что Фортуна и впредь будет мне непременно покровительствовать.
ГЛАВА XXXVI
Я изначально была не склонна верить обещаниям Интарса, но сегодня интуитивное чутье меня не подвело, и ближе к ночи в моей квартире наконец раздался телефонный звонок. Впрочем, дальше одного гудка дело не пошло –по всем признакам, Интарс посчитал в корне нецелесообразным брать на себя расходы по оплате международных переговоров и красноречиво намекнул, что нести финансовое бремя должен тот, кто больше всего заинтересован в продолжении разговора. Я всегда ценила в людях здоровый прагматизм, да и сама придерживалась аналогичной позиции, поэтому без сомнений перезвонила по отобразившемуся на дисплее номеру, параллельно прикидывая, на какую сумму мне надо пополнить баланс, чтобы до покупки сим-карты гвинейского оператора иметь возможность пользоваться услугой роуминга. Я была морально готова к отсутствию нормальной связи и отвратительному качеству интернет-соединения, но надеялась, что за деньги ситуацию можно будет хотя бы немного улучшить, однако, если судить по устойчивым помехам, неизменно сопровождающим каждую нашу беседу с Интарсом, питать иллюзии в данных обстоятельствах было несколько наивно.
–Извини, что так поздно, я только что освободился, – сквозь уже ставший привычным треск и писк голос Интарса доносился словно из бочки, а непрерывное фоновое эхо подхватывало обрывки фраз и значительно ухудшало и так неидеальную слышимость. Не знаю, что заставило Интарса снизойти до извинений, но я увидела в этом добрый знак, и тоже не стала понапрасну обострять обстановку.
–Всё в порядке, я не сплю, – успокоила своего далекого собеседника я вместо плавного логического перехода резко переключилась на животрепещущий вопрос, – я вылетаю завтра утром. Точное время прибытия в Конакри я отправлю тебе SMS-сообщением. Ты же меня встретишь?
–Не волнуйся, если у меня не получится приехать в аэропорт лично, я обязательно пришлю кого-нибудь вместо себя, – не стал отказываться от предварительной договоренности Интарс, – мне не нравится эта спешка. Что с прививкой?
–Поставила, – лаконично ответила я, – я догадываюсь, о чем ты хочешь спросить. Да, сертификат о вакцинации датируется числом десятидневной давности. Я знаю, что рискую заразиться амариллезом раньше, чем иммунная система выработает антитела к возбудителю заболевания, но и ждать так долго я не могу.
–Врач, подписавший сертификат – государственный преступник, – принципиально не попытался смягчить подчеркнуто жесткую формулировку Интарс, – на что только люди не идут за деньги! Похоже, очередное дно успешно пробито.
–Давай обойдемся без дешевой патетики, ладно? – попросила я, – я четко представляю, на что иду. Это было мое решение, и я полностью осознаю его последствия.
–Ничего ты не осознаешь, Мика! – мрачно осадил меня Интарс, – настоящее осознание наступает лишь в тот момент, когда ты обнаруживаешь у себя на теле характерное покраснение от комариного укуса. Москиты в Африке сильно отличаются от наших подвальных комаров, которые сразу прячутся, как только ты включил свет. У нас и лесные комары ведут себя по-другому – летит, гудит, потом сел и основательно примеряется, куда бы воткнуть свой хоботок. Здешние твари могут виться вокруг тебя бесконечно долго, но, если ты не успеешь поймать москита и позволишь ему сесть, кусает он сразу. А там уже вариантов масса: четыре вида малярии, желтая лихорадка и еще куча всяких вирусов, которыми Африка натуральным образом кишит. Цены на лекарства астрономические, толковые доктора и продвинутое медицинское оснащение есть только в гуманитарных миссиях и закрытых клиниках для экспатов, но даже при надлежащем лечении, иностранцы в Гвинее мрут, как мухи. Кстати, малярией можно заражаться и болеть снова и снова, пока в один чудесный день у тебя не отвалится печень. Я как-то около недели пролежал в лёжку с диким ознобом, температурой под сорок и невыносимой ломотой в суставах. Лечили меня классическим способом – хинином, и у меня трое суток не прекращались галлюцинации. Мне повезло, и я оклемался достаточно быстро, а вот одному моему приятелю повезло меньше, и он уехал домой в мешке. Местные тоже поголовно болеют, «Врачи без границ» и прочие организации лечат их целыми племенами, но это сущая капля в море. Пять лет назад в Западной Африке вспыхнула эпидемия лихорадки Эбола, в Гвинее было объявлено чрезвычайное положение, и я до сих с содроганием вспоминаю, какой ад на земле тогда здесь творился. Государственная граница была закрыта, авиарейсы отменены, и я застрял в эпицентре распространения вируса на неопределенный срок. Часть сотрудников нашего посольства экстренно эвакуировали по дипломатическим каналам, а для оставшихся в Гвинее ввели строгий карантин, экспатов тоже оперативно вывезли спецбортами, но меня с моим полулегальным статусом все эти меры естественно не коснулись. Первое время в стране действовало всего два лечебных центра, в Конакри и в Гекеду, позже французский красный крест открыл отделение в Масенте. Никто не знал, что это за болезнь, как она передается и чем лечится. Среди местного населения началась паника, которая постепенно переросла в чистое мракобесие. Дошло то того, что бригады, занимавшиеся ликвидацией очагов заболевания, вынуждены были скрываться в лесах, опасаясь за свою безопасность. Я находился тогда в Форекарии – шахтерском поселке на западе Гвинеи, вблизи границы со Сьерра-Леоне. Летальность среди зараженных вирусом Эбола достигала 80%, причем, число заболевших и умерших врачей также составляло пугающую величину. Но самое страшное заключалось в другом. Люди в Форекарии будто обезумели, они нападали на медработников, на распылявших хлорную известь дезинфекторов, на эпидемиологов ВОЗ, крушили оборудование, жгли автомобили, а самый вопиющий случай произошел, когда разъяренная толпа атаковала добровольцев Красного Креста прямо в ходе захоронения тела умершего от Эболы. Останки были излечены из могилы, вытащены из герметичного мешка и спрятаны где-то в поселке! Суеверные гвинейцы всерьез полагали, что врачи ответственны за появления вируса в общинах, семьи умалчивали о заболевших родственниках и тайно проводили погребальные обряды под покровом темноты, по всей стране одна за другой возникали «теневые зоны», куда был заказан вход иностранным докторам. Врачам не удавалось даже установить цепочку контактов – местные категорически отказывались называть имена супругов, детей или соседей, считая, что тем самым они автоматически обрекают их на верную гибель. В таких условиях бороться с вирусом было невероятно сложно, и обстановка в Гвинее стремительно ухудшалась. Лидеры общин уничтожали даже школьные аптечки и не пускали медиков на территорию поселений, люди продолжали целовать покойников, поедать мясо летучих мышей и пренебрегать элементарной гигиеной вроде мытья рук, хотя по мнению специалистов остановить эпидемию можно было, просто соблюдая нехитрые правила. Вирус Эболы не сильно живуч и не передается воздушно-капельным путем, но антисанитария, приверженность традициям и враждебное отношение к врачам привело к катастрофе. Поначалу я отчаянно искал способы покинуть Гвинею, но соваться в посольство было нельзя, а других вариантов мне упорно не подворачивалось. В приграничных государствах дела обстояли еще хуже, например, в Сьерра-Леоне улицы были усеяны трупами… Бежать мне было некуда, смерть неотступно следовала за мой по пятам и едва меня не догнала. Скажу только, что я ее обманул, но и лучше не спрашивай, как мне это удалось. Поверь мне, цена была очень высока… После долгих месяцев кошмара эпидемия усилиями международных организаций понемногу пошла на спад, я смог вернуться в Столицу, но Африка меня так и не отпустила. Когда меньше года спустя я вновь приехал в Форекарию, я столкнулся с тем, что выжившие после Эболы стали изгоями в своих общинах. Родственники шарахались от них, как от прокаженных, боялись к ним прикасаться, считали их проклятыми… Этих несчастных людей никто не брал на работу, они голодали, им отказывались продавать товары на местном рынке, свои же близкие выгоняли их из дома. Я дал отверженным работу – изнурительную, низкооплачиваемую, но для них и это было спасением. Тогда я лишний раз убедился, насколько жестоко устроен мир, но именно в Африке концентрация жестокости превосходит грани разумного. Это чувствуется повсюду, я бы сказал, жестокость витает в воздухе, здесь и поныне господствует модель «хищник-жертва», эдакий закон джунглей, слегка адаптированный под современные реалии, и если ты вдруг окажешься в роли добычи, не жди пощады от охотника.