Страница 5 из 6
Смеялись над его горячностью, исступленными порывами, пылкими признаниями и по-детски наивными, искренними поступками.
Смеялись, наконец, над его мыслями, словами, делами, над курносым носом, нарочитой царственной осанкой, военной походкой.
Смеялись в лицо и за спиной.
Верный друг – жена
В день 20 сентября 1772 года Павлу Петровичу исполнилось восемнадцать лет. Многие думали, что отныне управление государством полностью или хотя бы частично перейдет к тому, кому царский трон принадлежит по праву рождения и по допетровским законам престолонаследия. Но мать и ее окружение не собирались делиться властью с кем бы то ни было. Поэтому день совершеннолетия цесаревича прошел незаметно, без торжеств, наград и назначений. Ожидали переворота, бунта. Но великий князь не только не стал застрельщиком в дворцовых интригах, но продолжал испытывать уважительные и даже нежные чувства к матери.
«Во вторник я возвращаюсь в город с моим сыном, – пишет Екатерина 24 августа 1772 года госпоже Бьельке, – который не хочет уже оставлять меня ни на шаг, и которого я имею честь так хорошо забавлять, что он за столом иногда переменяет записки, чтобы сидеть со мною рядом».
Вскоре, однако, началось очередное охлаждение между матерью и сыном из-за его ненависти к ее фавориту графу Г.Г. Орлову. Екатерина, приметив это, не только не отдалила от себя графа, но даже потакала его оскорбительным выходкам по отношению к великому князю.
Павел Петрович все больше замыкался в себе, болезненно переживая равнодушие матери, насмешки близких к ней вельмож и отсутствие верных друзей. Он становился мнительным и печальным; всюду искал любви, сердечности, привязанности, а натыкался на холодное презрение или лицемерие. Одиночество пугало, но ничего иного для него не оставалось. И если возле Павла Петровича появлялся, на его взгляд, искренний человек, он готов был без размышления броситься к нему на шею.
«Дружба наша, – признавался цесаревич в письме графу А.К. Разумовскому, – произвела во мне чудо. Я начинаю отрешаться от моей прежней подозрительности. Но вы должны продолжать быть настойчивыми по отношению ко мне, потому что вам приходится действовать против десятилетней привычки и вести борьбу против того, что боязливость и обычное стеснение вкоренили во мне».
Шекспировский принц Гамлет почувствовал страх, что после убийства отца он стал в королевстве второстепенным, никому не нужным человеком. После долгий раздумий Гамлет решил вступить на путь борьбы если не за свои права, то хотя бы против коварством добившегося величия отчима. Гамлета спасало то, что трагедию жизни он ощутил уже будучи взрослым юношей, и, значит, умевшим думать не только сердцем, но и разумом. Великий князь Павел Петрович с семилетнего возраста жил с гамлетовским комплексом. И мать, наконец, поняла, что надо дать ему что-то взамен трона, чем-то заинтересовать его. И она решила: женой! После долгих раздумий императрица остановила свой выбор на семействе ландграфа Людвига Гессен-Дармштадтского и, списавшись, послала за ними особую эскадру.
Павел Петрович считался завидным женихом не только благодаря своему титулу наследника российского трона. «Великому князю есть, чем заставить полюбить себя молодой особой другого пола, – пишет в середине 1773 года граф Сольмс своему другу Ассебургу. – Не будучи большого роста, он красив лицом, безукоризненно хорошо сложен, приятен в разговоре и в обхождении, мягок, в высшей степени вежлив, предупредителен и веселого нрава. В этом красивом теле обитает душа прекраснейшая, честнейшая, великодушнейшая, и в тоже время чистейшая и невиннейшая, знающая зло лишь с дурной стороны, знающая его лишь настолько, чтобы преисполниться решимости избегать его для себя самой и чтобы порицать его в других. Одним словом, нельзя в достаточной степени нахвалиться великим князем, и да сохранит в нем Бог те же чувства, которые он питает теперь».
Ландграфиня Гессен-Дармштадсткая в сопровождении трех дочерей – Амалии, Вильгельмины и Луизы – прибыла в Гатчину 15 июня 1773 года, и оттуда перебралась на временное жительство в Царское Село. Павел Петрович при первой же встрече выбрал принцессу Вильгельмину. Брака с нею желал и его воспитатель граф Н.И. Панин, и, главное, германский император Фридрих Великий, мечтавший о крепкой дружбе с Россией.
«Удовольствия, танцы, наряды, общество подруг, игры, наконец, все, что обыкновенно возбуждает живость страстей, не затрагивает ее, – характеризовал Вильгельмину Ассебург. – Среди всех этих удовольствий принцесса остается сосредоточенной в самой себе и, когда принимает в них участие, то дает понять, что делает это более из угождения, чем по наклонности. Есть ли это нечувствительность или руководит ею в этом случае боязнь показаться ребенком? Не знаю, что сказать, и простодушно признаюсь, что основные черты этого характера для меня еще покрыты завесой. Никто на нее не жалуется, ей оказывают такое же доверие, как принцессам – ее сестрам. Ландграфиня отличает ее, наставники выхваляют способности ее ума и обходительность нрава. Она не выказывает капризов, она, хотя холодна, но равна со всеми, и ни один из ее поступков еще не опровергнул моего мнения, что сердце ее чисто, сдержанно и добродетельно, но что его поработило честолюбие».
После миропомазания 15 августа 1773 года принцессу нарекли Натальей Алексеевной, и бракосочетание состоялось 29 сентября того же года в Казанском соборе.
«Почитая по справедливости и по всесветному обыкновению воспитание великого князя тем само собою оконченным», императрица, наконец, смогла удалить от сына его обер-гофмейстера графа Н.И. Панина, про которого знала от приближенных, что он ждет передачи Павлу Петровичу от нее царского престола или, по крайней мере, допущению его к управлению государством.
Радостные свадебные торжества длились две недели, конец которых омрачило известие о появившемся мятежнике Пугачеве, назвавшим себя Петром III, будто бы уцелевшим и решившим вернуть себе незаконно похищенную женой царскую корону. Придворные бросали любопытные взгляды на Павла Петровича: он-то что думает о появлении самозванного отца?
Но наследник российского престола в эти страдные для отечества дни был полностью равнодушен к государственным делам и благу отечества. Он находился наверху блаженства, обретя в жене верного друга, которому можно поверять свои тайны, мечты и разочарования.
Императрица, довольная, что ее сын не помышляет о власти, всецело погрузившись в радости семейной жизни, на все лады расхваливала невестку: «Я обязана великой княгине возвращением мне сына, и отныне всю жизнь употреблю на то, чтоб отплатить ей за услугу»; «Эта молодая принцесса наделена прекрасными качествами, я ею крайне довольна, муж ее обожает, и все ее любят».
Присматривать за молодыми Екатерина приставила, вместо своевольного графа Н.И. Панина, своего верного слугу и фискала генерал-аншефа Николая Ивановича Салтыкова (1736–1816) – приветливого и набожного вельможу, твердо знавшего придворную науку и умевшего в нужный момент быть мстительным.
«Он будет представлять вам иностранцев и других лиц, – писала о новом назначении мать сыну, – он будет заведовать вашим столом и прислугою, смотреть за порядком и внешностью, требующейся при дворе. Это человек, преисполненный честности и кротости, которым были довольны везде, где он был употребляем, поэтому я не сомневаюсь, что вы поладите, и что он поведением своим постарается заслужить ваше благорасположение, которое прошу вас ему оказывать.
Ваши поступки очень невинны, я это знаю и убеждена в том. Но вы очень молоды, общество смотрит на вас во все глаза, а оно – судья строгий. Чернь во всех странах не делает различия между молодым человеком и принцем. Поведение первого, к несчастью, слишком часто служит к помрачению доброй славы второго. С женитьбою кончилось ваше воспитание, отныне невозможно оставлять вас долее в положении ребенка, и в двадцать лет держать вас под опекою. Общество увидит вас одного, и с жадностью следить будет за вашим поведением. В свете все подвергается критике, не думайте, чтобы пощадили вам либо меня. Обо мне скажут: она предоставила этого неопытного человека самому себе на его страх, она оставляет его, окруженным молодыми людьми и льстивыми царедворцами, которые развратят его и испортят его ум и сердце. О вас же будут судить, смотря по благоразумию или неосмотрительности ваших поступков. Но подождите немного. Это уж мое дело вывести вас из затруднения, и унять это общество и льстивы, и болтающих царедворцев, которые желают, чтобы вы были Катоном в двадцать лет, и которые стали бы негодовать, коль скоро вы бы им сделались. Вот что я должна сделать: я определяю к вам генерала Салтыкова, который, не имея звания гофмаршала вашего двора, будет исполнять его обязанности, как увидите из приложенной записки, в которой я подробно перечисляю его обязанности. Сверх того, приходите ко мне за советом так часто, как вы признаете в нем необходимость, я скажу вам правду со всей искренностью, к какой только способна, а вы никогда не оставайтесь недовольным, выслушав ее. Понимаете!»[4]
4
Катон Младший – республиканец в Древнем Риме, противник Цезаря.