Хроники Дариона Россайна

Дарион даже не успел осознать смысл сказанного, когда вампир оттянул ворот его плаща, разорвал рубашку и резко впился клыками в его шею. Дарион вскрикнул, ощутив страшную боль, потом широко распахнул глаза и, вцепившись руками в плечи демона, громко закричал. Но кричал он не от боли, нет, а от дьявольского наслаждения, охватившего его.

Демон пил его кровь жадно, с трепетом, не скрывая своей страсти, сильнее вжимаясь в податливое тело, приносившее ему поистине невероятное наслаждение.

Дарион кричал, сжимая в пальцах его волосы, разум полностью покинул его, он не мог думать ни о чем, кроме близости этого тела, сладости этого запаха… Он чувствовал себя частью этого необыкновенного существа. Испытывал бурлящий восторг, которому не хотелось сопротивляться. Это были невероятные ощущения, странная схожесть, будто он знал этого вампира всю свою жизнь.

Слабость, которая неумолимо овладевала им, только усиливала потребность в столь жуткой близости. Да, Дарион хотел его, хотел и даже, похоже, нуждался в нём. Странным образом вампир уничтожил всю боль, что жила в его сердце, будто забрал ее вместе с кровью. Дарион полностью утратил над собой контроль, он забыл о своем прошлом, забыл о своей ненависти, забыл даже о том, что именно от рук вампиров погиб его отец, это существо поглотило всю его жизнь, оставив только сладкую слабость и жгучее желание.

Когда вампир отстранился и отпустил его, юноша медленно осел на пол. Ему хотелось выть от разочарования, кричать от злости, но он был так слаб, что не мог даже пошевелиться. Вампир смотрел на него, дрожа от возбуждения, еле сдерживаясь, чтобы не завладеть им вновь, но его недаром прозвали холодным демоном. С огромным трудом он справился с собой, и лицо его озарила удовлетворенная улыбка.

– Отдыхай, Дарион, – хрипло произнес он. – Думаю, ты найдешь меня очень скоро.

Сказав это, он исчез. Исчез, словно его и не было. Дарион ничего не видел перед собой. Он мог думать лишь об одном, только одна мысль крутилась в его голове, изнуряя и убивая: почему он остановился?

Нашли его только к утру. Норберт и Флориан застыли на месте от ужаса, увидев его побелевшую кожу, заостренные, неестественно красивые черты лица и длинные клыки, выглядывающие из-под приоткрытых губ.

Слова были не нужны.

Глава 2

Очнувшись, Дарион сразу же ощутил сильную боль во всем теле. Он медленно слез с кровати, кое-как поднялся на ноги и недоуменно посмотрел в окно. Шторы были отдернуты, и комнату освещал яркий солнечный свет. Обычно это не доставляло ему неудобств, но сегодня что-то изменилось. Он не на шутку встревожился, когда обнаружил источник своей боли.

Его мучил свет. Сияние солнца вгрызалось в его тело острыми иглами, изнуряло и лишало сил. Он ничего не мог понять. Раньше с ним никогда такого не происходило. Солнце, так редко появлявшееся в их столице, всегда было его лучшим другом, горячие лучи придавали ему сил, наполняли надеждой и решимостью.

Теперь же он ощущал только боль. Жгучую, пронзительную боль, которая неумолимо разрасталась по мере того, как он стоял, освещаемый утренним светилом. Ему хотелось только одного – облачиться в свой черный плащ и покинуть это место. Покинуть солнце, внезапно ставшее ему врагом.

Ничего не понимая, он оделся и вышел из комнаты. В коридоре замка стоял полумрак, и это, как ни странно, принесло ему громадное облегчение.

Направляясь в обеденный зал, он старательно пытался вспомнить, что же произошло вчера. Они ведь собирались схватить главаря, почему он не помнит, чем закончилась экспедиция?

Войдя в зал, он осознал, что всем странностям, обнаружившим себя с самого утра, существовало объяснение. Он застыл на месте, похолодев, ошеломленно глядя на мать.

Винона сидела в кресле, стиснув руки на коленях, и в глазах ее плескалась непередаваемая боль. Дарион отлично помнил, когда в последний раз у нее было такое выражение лица. Ровно девять лет назад, когда погиб его отец. Но что так мучило ее теперь? Он чувствовал, как страх стальными нитями охватывает его сердце. Что могло произойти? Что он пропустил? И почему… почему мать смотрит с такой болью… на него?

И тут он заметил графа Годфри. Тот стоял рядом с креслом матери и смотрел на него с плохо скрытой тоской. Дарион запутался окончательно. Он ничего не мог понять. Что, черт возьми, здесь происходит? Что за необъяснимые взгляды? Почему они смотрят на него, не отрываясь, и молчат?

Кое-как справившись с собой, он медленно произнес:

– Что произошло?

И тут же замер, пораженный звуком собственного голоса. Господи, он стал совсем другим. Когда-то звонкий и хриплый, теперь он был низким и глухим. Как такое возможно?

Дарион обхватил горло обеими руками и тут же замер, парализованный ужасом. Медленно опустил руки и широко раскрыл глаза. Хотел он в это верить или нет, но его ногти удлинились, стали острыми, как осколки хрусталя, и окрасились в непроницаемый черный цвет. К сожалению, он лучше кого бы то ни было знал, у кого бывают такие ногти.

Испытывая какое-то ледяное оцепенение, он медленными шагами двинулся к расположенному в конце зала зеркалу. Он уже предполагал, что там увидит, но все еще не оставлял надежды, что это лишь безумный сон, который закончится, как только он закричит от страха. Но, к сожалению, это был не сон. Это была явь, та явь, которой он предпочел бы самый жуткий кошмар.

Свет дернулся в его глазах, когда он увидел свое отражение. Дарион думал, что сходит с ума, но не мог надеяться даже на это. Реальность смотрела на него из зеркала искрящимися темно-синими глазами. Он едва узнавал себя.

Его лицо, когда-то живое и румяное, обрело мучную бледность, черты лица стали необычно тонкими и изящными, волосы, раньше пушистые и золотистые, стали жесткими и обрели оттенок ссохшегося пепла. Были также изменения и в фигуре. Дарион никогда не отличался особой грацией, теперь же его тело поражало совершенством. Тонкое, изящное, величественное и в то же время неизмеримо сильное.

Он был прекрасен. Прекрасен, как вампир.

Не в силах контролировать эмоции, он отпрянул от зеркала в порыве небывалого потрясения. Наружу выступили длинные клыки, от одного вида которых внутри у него все скрутилось в тугой узел. Ужас, охвативший его, был настолько сильным, что он почти не мог его вынести.

Боль, ярость, отчаяние – все это разом нахлынуло на него, выбивая дух из тела. Ему хотелось кричать, рушить все вокруг, испепелять, уничтожать… и даже убивать. Делать все, чтобы хоть как-то унять эту боль, эту отчаянную беспомощность. Дарион был бы счастлив, окажись, что он всего лишь сошел с ума, но искаженное болью лицо матери не давало ему возможности схватиться даже за эту надежду. Он был побежден, окончательно и бесповоротно.

Да, его тело изменилось, странно, что он не заметил этого раньше. Оно стало непривычно легким, словно было сделано из пуха, в то время как окружающие предметы вдруг показались ему необычайно хрупкими. Казалось, стоит ему коснуться стола, как он рухнет под несуществующим напором его пальцев. Он чувствовал внутри себя огромную мощь, мощь, которой раньше определенно не было.

Она разливалась по его телу ледяным огнем и каким-то непостижимым образом делала его невесомым. Да, это была вампирская мощь, та самая мощь, которую он всегда так ненавидел. Конец, если быть точнее. Конец. Полный крах. Моральное уничтожение.

Дарион медленно обернулся и бросил взгляд на мать. Только теперь он обратил внимание на то, что его глаза не хотят видеть ничего, кроме ее шеи. Вампирское зрение было невероятно острым, так что он отчетливо видел, как дергается на фоне белой кожи соблазнительная голубая жилка… Такая призывная, манящая… ароматная…

Он не помнил, как добрался до своей комнаты. Не помнил, как швырял вещи в чемодан, пытаясь справиться с болью. Он помнил только одно: багровые глаза черноволосого вампира. Он вспомнил все. Все, что произошло вчера ночью. Но почему-то теперь, когда его жизнь была разрушена, когда пылающая ненависть сжигала его изнутри, ему на ум не приходило ничего, кроме воспоминаний о его губах…