Страница 12 из 17
– Чем мы разгневали Господа, что он покарал всех наших детей? – вздохнув, произнес Георгий. – Одна лишь Риточка грела нам душу. Красавица, сообразительная и ласковая, как котенок. Какой бес заставил меня соорудить эту проклятую качель? У Риты были толстые черные косы и большие серые глаза. Ей тогда только исполнилось девять лет… Я никогда не забуду ее хриплый крик и окровавленное платьице… Она, словно ангелочек, лежала на траве со сломанной, свернутой набок шейкой.
– Боже… Какой ужас… – вырвалось у Риты.
– Вот именно, ужас! А еще ужаснее было то, что потеря последнего из наших троих детей наверняка убила бы мою Леночку. После того, как утонул Боря, она и так сдала! У нее стало пропадать зрение, она почти ослепла. Лена дни напролет лежала в постели и редко выходила из комнаты. Врачи говорили, что все это у Лены от нервов и со временем может пройти, а может, и нет. Никакие таблетки не помогали. Ее прежнюю лучезарную улыбку я мог видеть только когда Лена общалась с Риточкой, а ведь она даже лица ее толком разглядеть не могла. Я, как больного ребенка, кормил Лену с ложечки, сам хлопотал по дому и заботился о Риточке. Я понимал, что Леночка не переживет смерти нашей дочурки. Я смотрел на бездыханную Риточку, а думать мог только о Лене и не знал, как помочь нашему горю. Я завернул мою малышку в простыню и спрятал ее тельце в погребе, а сам поехал в Ростов. Да-да, я вел себя как сумасшедший! – усмехнувшись, сказал Георгий, наконец, заметив полные ужаса глаза сидящей рядом побледневшей женщины. – Не смотри на меня так, умоляю! Я примчался в Ростов, чтобы посоветоваться со знакомым невропатологом, как мне быть с Леной, как рассказать ей все или, наоборот, вообще ничего не говорить. Я боялся сказать Лене правду, но ведь ей все равно пришлось бы узнать. Но я так и не доехал до врача, а нашел тебя, мое маленькое сокровище, и повез домой. Я вылечил тебя и сказал, что ты упала с качелей и ударилась головой, потому мало что помнишь. А ты, моя бедняжка, все просилась домой и звала своих родителей. Ты возмущалась, когда тебя называли Ритой, говоря, что тебя зовут Ульяной Паловской и ты живешь в Ростове на Подбельского.
– Боже… Папа, но как же так?! Я ведь ничего не помню из раннего детства… Должна же я хоть что-то помнить? Сколько мне тогда было? – сквозь слезы спросила Рита, начавшая уже сомневаться не только в собственном имени, но и своем существовании. – Я Ульяна Паловская? Мне это имя ничего не говорит. Может, ты что-то путаешь?
– Нет-нет! Ты Ульяна Паловская, а может, Павловская. Ты сама так себя называла. Я говорю, как понял твои слова. Наверное, это уже не важно… Прости меня, если сможешь, Риточка, то есть Ульяна! – в который уже раз сказал Георгий, в душе нисколько не веря, что его поступок мог иметь оправдание. – Уж и не знаю, как теперь называть тебя…
Не важно, что с того проклятого дня прошло больше тридцати лет. Георгий все эти годы ни о чем не забывал и даже не пытался себя простить. Да и можно ли такое простить?! Вырвать чужого ребенка из родной среды, навсегда разлучить с его родителями, навязать нескладно придуманную историю о падении с качелей и частичной потере памяти. Бедная девочка металась, как зверек в клетке, зовя своих родителей, но ее пичкали успокоительным и говорили, что все это ей чудится и является следствием полученной травмы головы. Она в бреду звала родителей, упоминала какие-то имена и названия. Со временем девочка начала верить тому, в чем ее так рьяно убеждали, позабыла родной дом, Ростов, папу с мамой, и даже свое настоящее имя. Она стала откликаться на имя Маргарита, очень привязалась к новому папе Георгию и с жалостью относилась к вечно болеющей маме Лене, такой доброй и такой грустной.
– Пойми меня или прокляни, но увидев на своих руках девочку, невероятно похожую на нашу Риточку, я словно обезумел. Я решил спасти мою Лену, да и что уж там греха таить, себя тоже, выдав тебя за нашу девочку. Тельце Риточки я ночью похоронил под той самой злосчастной яблоней. Ты так была похожа на нашу дочку, что даже соседи ничего не заподозрили. Тот же рост, тот же цвет волос, один возраст и даже фигурка похожа. Единственное, что тебя отличало от Риточки, это цвет глаз. У нее они были очень светлые, дымчато-серые, а у тебя зеленые, как морская вода. Я сказал, что у тебя повышенная чувствительность глаз к свету и заставил тебя ходить в золотистых солнцезащитных очках.
– Да-да, я помню эти мерзкие очки! Как же они меня бесили! – сказала Рита, вернувшись мыслями в свое детство и вспомнив скучную деревенскую школу, в которой она умудрилась поругаться не только почти со всеми учениками, но и с учителями.
Злые дети называли ее ушибленной на всю голову и вертели пальцем у виска. Рита передернула плечами от омерзения, вспомнив, как она чувствовала себя в детстве очень неуверенной в себе, невзрачной тощей девчонкой, от чего-то все время простужалась и была только рада лишний раз не ходить в школу, а отсидеться дома и пить чай с малиной.
– Нет, все, что сказал папа, просто в голове не укладывается! Так ведь не бывает?! Я не я? То есть, я считалась другим человеком!? А как же мои родные родители? Они что, вообще не искали меня? – думала она о заполненных пустотой, лишенных воспоминаний годах раннего детства.
– Я ведь ветеринар. Мне что сломанное копытце теленка лечить, что ручку ребятенку. Я вылечил тебя, мы с Леной окружили тебя заботой и любовью. Прости, если что не так, но мы старались быть тебе хорошими родителями, как могли старались… – сказал старик, с мольбой в глазах глядя на плачущую рядом женщину, которую после всего сказанного он не осмеливался назвать дочерью. – Лена все равно была немного не в себе. Она звала Риту, а увидев тебя, бывало, начинала биться в истерике и говорить, что ты не ее дочь, а бывало, она подолгу гладила тебя по голове и расчесывала гребнем твои длинные черные волосы. Тебе это нравилось… Прошло около двух лет, прежде чем ты перестала проситься в Ростов, звать своих родителей и лишь ночью, во сне, ты кричала и умоляла отпустить тебя домой.
– Как вы могли?! Это ведь так бесчеловечно, жестоко и гадко! – вытирая слезы, крикнула Рита. – Как мне теперь жить со всем этим?!
Ее голова кружилась от мыслей, каждая из которых казалась еще страшнее и нелепее предыдущей:
– Да, как мне жить?! Кто я? Я, оказывается, не Рита! Тогда кто? Ульяна Паловская? Но это чье-то чужое имя. Я давно не девочка! Какое теперь имеет значение, как звали меня в детстве. Единственные родители, которых я знаю, это папа Георгий и мама Лена. Я взрослая сорокалетняя женщина. Я Маргарита Георгиевна Скворец! Это единственное, что сейчас важно. У меня самой взрослая дочь Яночка, любящий муж Роман, и вполне счастливая, налаженная жизнь. Стоит ли спустя столько лет ворошить прошлое? А вдруг Роман разлюбит меня, если узнает, что я это не я? А как рассказать обо всем Яночке? Нет, ей я пока ничего не скажу, а вот Роме попытаюсь все объяснить.
Рита снова, как и в детстве, почувствовала себя потерявшимся ребенком, очутившимся под опекой совершенно чужих людей.
– Неужели никогда ничего так и не изменится?! – в отчаянии подумала она. – Я так и останусь потеряшкой по жизни?
– Бедная моя девочка! Прости… Хотя, о каком прощении я говорю?! Мы с Леной… Нет, я поступил, как последний эгоист! – не смея поднять глаз на приемную дочь, произнес Георгий. – Лена тогда показалась мне снова счастливой, ожившей… Казалось, она окончательно уверовала, что ты и есть наша дочь Рита, но я обманывал себя. Леночка ведь очень ранимая и добрая женщина! Она каким-то непостижимым образом все поняла, но ничего не стала говорить, только подолгу стояла под той самой яблоней и что-то шептала, глядя в землю. Стояла и беззвучно плакала… Лена ни словом меня не упрекнула, а тебя полюбила, как родную дочь. Ты ведь не можешь в чем-либо упрекнуть маму… то есть Лену?
– Нет, конечно! – горячо воскликнула Рита. – Помнишь, как я переживала, когда мамы не стало. Хорошо, что мы потом переехали в Белореченск, ты занялся пасекой, а я поступила в техникум. В той деревне я бы, наверное, и вправду спятила.