Страница 9 из 106
-Знаю, - Максимилиан подтвердил его подозрения. – Гойер начал ее портрет еще во время судебного заседания. Они очень мило беседуют.
-Может быть…- Луи помялся, - не стоит ее допускать к общению с людьми?
-Почему? – Робеспьер глянул ясно и Луи понял, что ни один его аргумент не будет принят. Он и сам не мог понять той причины, по которой хотел, чтобы Шарлотту казнили как можно скорее.
Робеспьер подождал пару минут и, увидев, что Сен-Жюст не продолжает своей явно готовой фразы, продолжил сам:
-Суд постановил, что ее казнят в красной рубашке.
Луи поднял голову. Ему показалось, что он ослышался:
-Что?
-Красная рубашка, - повторил Максимилиан спокойно, - ее казнят в красной рубашке, как казнят наемных убийц и отравителей. Это будет последним приветом для такой фигуры. Мы начнем процесс над жирондистами после того, как она сложит голову.
***
Шарлотта Корде в день своей смерти была весела. Она ожила. Это было иронично и, если честно, даже жутко. Ее глаза – ввалившиеся на осунувшемся лице, оживились, заблестели.
От исповеди она отказалась, о чем сразу же донесли.
-Чёрт с ней, - пожал плечами Кутон, - за ее душу мы не в ответе.
Сен-Жюст промолчал. Им владели странные чувства.
Облачаясь в красную рубашку, принесенную специально для ее казни, Шарлотта вдруг весело воскликнула:
-Моя одежда смерти, в которой я иду в бессмертие!
Когда донесли об этой ее фразе до Сен-Жюста, он с облегчением понял для себя, что Корде – сумасшедшая.
***
Она держалась мужественно. Провела весь путь в позорной телеге стоя, хотя трясло по дороге.
-Это ненадолго, - она рассмеялась, отказываясь от табурета.
На гильотину же Шарлотта и вовсе засмотрелась, так как прежде не видела ее никогда и оглядывала с настоящим, почти детским, любопытством.
Голова Корде слетела в половине восьмого вечера семнадцатого июля 1793 года на площади Революции. Луи не был свидетелем самой казни, Робеспьер тоже избежал своего присутствия.
Позже Сен-Жюст узнал, что один из плотников, что помогал устанавливать гильотину в тот день, ударил по щеке отсеченную голову Корде.
-А смысл? – Кутон пожал плечами, - она уже мертва.
-Гнев, - коротко ответил Сен-Жюст, - небывалый энтузиазм гнева.
Робеспьер и вовсе не отреагировал на это сообщение – он готовил новую речь для выступления, в котором должен был финальным аккордом обвинить жирондистов в убийстве Марата.
***
Шарлотта Корде дала повод превратить Марата в мученика, и дала возможность истреблять политических противников.
Стихийный культ почитания Марата возник по всей стране. Луи снисходительно реагировал, когда выставлялись его бюсты, переименовывались улицы, площади и города, но когда его начали сравнивать с самим богом, не выдержал:
-Интересно, они сами себя слышат?
-Неважно, мы их слышим. Они жаждут почитать Марата и наказать виновных в его гибели. Мы откликаемся, - мгновенно отозвался Максимилиан. – гражданка Корде не должна стать фигурой мученицы. Она должна остаться гордячкой, не имеющей принципов и желающей прославиться на манер Герострата…
-Я понял, - Луи кивнул.
Но Корде не терялась в народе, несмотря на все оскорбительные сочинения в ее честь и карикатуры. Люди, подражающие её доблестному поведению на эшафоте, не позволяли ее имени кануть в небытие.
Подобно ей – они пытались быть мужественными, перед смертью нередко вспоминали ее имя, не давая про нее забыть. И призрак Корде витал в народе, неразделимый с призраком Марата.
И сам Луи Сен-Жюст, оказавшись в позорной телеге вместе с Робеспьером, поддерживающий его ослабленное состояние, его, истекающего кровью и измученного болью, вдруг вспомнит слова осужденной Шарлотты на допросе, когда будет проезжать через толпу, к площади Революции…
-Кто внушил вам столько ненависти?
-Никто, мне хватило своей.
Примечания:
Мари Анна Шарлотта Корде д‘Арман – казнена якобинцами за убийство Жана Поля Марата 17 июля 1793 года в возрасте 24-х лет.
Луи Антуан Леон де Сен-Жюст – деятель Французской Революции, робеспьерист, казнен 28 июля 1794 года в возрасте 26-ти лет.
Друг Народа – Жан Поль Марат – деятель французской революции, врач, журналист, известный под прозвищем «Друг Народа» - в честь газеты, которую он издавал. Убит 13 июля 1793 года в возрасте 50-ти лет.
Робеспьер Максимилиан – деятель Французской революции, казнен 28 июля в возрасте 36-ти лет.
Кутон – Жорж Огюст Кутон – адвокат, политик, деятель Французской Революции, казнен 28 июля 1794 года в возрасте 38 лет, страдал параличом обеих ног.
Пьер Корнель – драматург, отец французской трагедии (1606 – 1684), умер в нищете, в Париже, и лишь Великая Революция 1789 года принесла ему посмертную славу.
Фукье-Тенвиль - Антуан Кантен Фукье де Тенвиль – юрист, общественный обвинитель Революционного Трибунала, казнен 7 мая 1795 года в возрасте 48 - ми лет. Фукье-Тенвиль был противником Робеспьера, но арестован как робеспьерист.
6. Наш Марат мёртв
Улицы Парижа превратились в очередной раз в безумие. Толпа, кажется, сошла с ума от переполнявших ее чувств. Народ был в каждом проулке, дворе и проходе. Кто-то был растерян, кто-то плакал, молил небо или же ругался…
Были и те, кто, впрочем, улыбался, но осторожно, боясь, что его улыбку заметят. И, разумеется, замечали.
Толпа переговаривалась, шумела.
-Неужели он, правда, мертв?
-Наш Марат мёртв!
-Это невозможно! Это обман, ложь! Так не может быть! – какая-то женщина всерьез была близка к истерике. В ее глазах плясала какая-то странная боль. Нет, Марата она ни разу не видела, но любила его всерьез за все то, что он делал и то, как говорили о нем на улицах.
-Дрянь… убить ее мало! Чёртово дворянское отродье!
С болью тяжело смириться, ее легче заменить ненавистью, запутать, отсрочить. А сегодня на улицах Парижа боль: предательски убит любимец народа Жан-Поль Марат.
Марат – непримиримый враг рабских цепей, циничный и неколебимый, пришедший давно к борьбе за права человеческие, сумел сделать так, чтобы его любили. И его действительно любили, обожали, называли его Другом Народа, и он издавал газету с названием от этого же прозвища…
Говорили, что он обитает в полуподвалах, и Марат действительно там обитал, когда скрывался от преследований за свои статьи и безумную жажду деятельности. Впрочем, привычки своей он не оставил и после того, как пришла Революция и, наверное, полуподвалов никто по сей день не знал лучше, чем он.
Говорили, что он знает всё и обо всех. Может быть, это было и преувеличено, но стоило, к примеру одному хоть сколько-нибудь видному деятелю непривычным маршрутом пройти по улице, чтобы завернуть к знакомому по какому-то пустяковому даже делу, как Жан-Поль уже знал об этом, и, если требовалось применить это знание для падения этого деятеля, слова приходили тут же. Если же было крайне нужно – находились и улики.
Конечно, Марат не был единственным пауком, что сплел какую-то ему одному ведомую шпионскую сеть. У Робеспьера тоже были шпионы и в Комитете общественного спасения, и в Революционном трибунале и в Коммуне…
Но Робеспьер непозволительно упускал народ. Он был больше сторонником глобального, а Марат знал, что приходится успевать всюду, даже если слова в Коммуне, Комитете и Трибунале не отличаются от того, что говорят возле пекарни или цветочницы.
-Я люблю всё знать, - отшучивался Марат, когда Робеспьер строго и темно взирал на своего вынужденного союзника и врага одновременно. Максимилиан прекрасно понимал, что Жан-Поль один из тех людей, которых лучше переоценить, чем недооценить, так как опасность, исходящая от них, слишком велика.