Разжигательница (ЛП)

Гектор выкрикивает приказы:

— Построились! Разбейтесь по парам и никакой пощады! Не думайте о синяках, птенцы. Никто и так не собирается целовать ваши морды.

Новобранцы недовольно ворчат. Слишком молодые. С каждым сезоном Правосудие посылает всё более молодых воевать и умирать.

Гектор сам был когда-то как эти дети. Он смотрит, как они сражаются по парам. Его маленький кусочек огромной армии короля Фернандо.

Тонкая фигура наблюдает за ним издалека. Давида сильно изменилась, её шрам через всё лицо и нежное горло только зажил. Она держит у бедра ведро с яблоками. Её глубокие карие глаза, кажется, всегда замечают, когда он смотрит на кронпринца. Эти глаза блестят от слёз, и Гектор задумывается, воспринимает ли она принца как опасного королевского сынка, каким он и является.

Она кормит противных чёрных птиц кусочками засохшего хлеба, надеясь отвлечь тех от яблок. Он всегда восхищался её добротой. Она всё так же прекрасна, как в тот день, когда он в неё влюбился. Её прикосновение всегда успокаивало его, как будто она разделяла его самые тёмные мысли и выводила его к солнцу. Конечно, это было до того, как он потерял кисть во время нападения. До того, как принц наказал её. Его гнев на принца вновь вспыхивает в груди, прорастая в сердце гнилым сорняком. Всё, что он когда-либо терял, было из-за семьи Фахардо. И всё же он знает, что не может поднять руку на мальчика. Его будущего короля.

И не может больше держать Давиду в своих объятьях. Возможно, когда-нибудь их раны заживут достаточно, чтобы они могли вернуться друг к другу. Когда-нибудь…

— Здравствуй, Давида, — кричит он ей.

Она вздрагивает при звуке его голоса и подносит ладонь к подбородку. Это значит «здравствуй», и она добавляет его имя. Мигель. Только она зовёт его так. Только ей можно.

Гектор хотел бы быть мягче, плавнее, не большим каменным болваном с одной рукой. Даже сейчас боль той битвы как свежая рана. Он никогда не переживёт это. Словно чувствуя его мучения, она касается его предплечья. Её пальцы, хоть и все в мозолях, всё равно нежные. Её прикосновение как освежающий ветерок в жаркий день. Это любовь всё ещё горит в её глазах? Потому что в его сердце поднимается волна смятения. Это как сотня цепей, завязанных в один узел. Он хочет забыть своё положение при дворе, забыть свой долг и обязанности; он хочет только пасть пред ней на колени.

И вдруг узел развязывается. Распадается, как слабо намотанная катушка в его руках. Пелена гнева растворяется. На долю секунды есть только он и Давида.

И как только он готов сказать ей больше, принц шагает к нему, а Давида убирает руки, вжимая голову в плечи, и убегает так быстро, как только может. Её отсутствие оставляет чувство, которое не описать словами, и в этот момент Кастиан останавливается перед ним, а злость возвращается в сердце.

— Гектор! Что всё это значит?

Гектор выравнивает своё дыхание. Он может быть генералом Кастиана, но Кастиан — всё ещё его принц. Убийца или нет.

— Что вы имеете в виду, ваше высочество?

Парень швыряет свой шлем на землю, и следом затупившийся меч.

— Это! Ты назначил партнёра каждому, кроме меня.

— Не вижу в этом проблемы, ваше высочество.

— Я твой лучший воин, — его голубые глаза так холодны, что Гектор содрогается, когда тот подходит на шаг ближе. Глаза монстра. Испорченного и сломленного. И тем не менее, Гектор не может не вспомнить лицо матери-королевы и её колыбельную, думая о том, как всё изменилось. Как он изменился. — Я почётный капитан войск. Или ты ждёшь, что я поеду в Риомар, не испытав свои силы на тренировках?

Ярость жжёт Гектора изнутри, и он отвечает:

— Почётные капитаны не участвуют в сражениях, ваше высочество. Как я могу допустить, чтобы сын короля пришёл на обед с членами совета с фингалом под глазом?

Он ждёт, что парень начнёт скандалить. Это было бы легче вынести. Но вместо этого, в его голубых глазах холодный расчёт, когда он смотрит прямо в глаза и отвечает мрачно:

— Я отвоюю Риомар и стану самым свирепым воином Пуэрто-Леонеса. И когда этот день настанет, в моём звании не будет ничего почётного, понятно?

Гектор кивает. Ему многое было понятно о принце, который всегда будет принцем, и, возможно, заслужит своё звание Лорда-командующего. Но для Гектора он навсегда останется мальчиком, утопившим собственного брата.

Гектор резко вдыхает, пробуждаясь ото сна. Он встаёт, прижимая к себе деревянную кисть руки, и делает шаг от меня. У меня так много вопросов, которые я бы хотела ему задать. Знает ли он, что Давида всё ещё прислуживает принцу? Интересно, нашёл ли он её в ночь вечеринки.

— Вы в порядке? — спрашиваю, хотя меня всю трясёт. — Я нашла вас на полу.

— Нет, — отвечает он, глядя сквозь меня. Его страх перед Кастианом ещё держится в моём сердце, и я стою как вкопанная на месте, наблюдая, как он дышит. — Не думаю, что когда-либо буду. Прошу простить моё неподобающее поведение, мисс.

Он никогда не говорил со мной так мягко или так долго. Хотя его злость из воспоминания накрыла меня как одеяло, кишащее муравьями, я хочу сказать ему, что чувствую то же самое. Что мне знакомо это ощущение, как будто ты никогда больше не будешь целым. Но мы вновь становимся чужими людьми, тенями, проплывающими мимо друг друга в темноту, которая поглотит нас обоих.

Я захлопываю дверь за собой. Воспоминания Гектора крутятся в моей голове. В последнем столько злости и ненависти. Единственный раз они исчезли, когда он увидел Давиду. После всего он всё ещё любит её. И то, как она прикасалась к Гектору, говорит мне, что она чувствует то же самое. По крайней мере, так было тогда. Сколько времени должно пройти, прежде чем любовь угаснет? Забуду ли я Деза через пять лет? Десять? Или я буду, как Гектор, заглушать свои чувства алкоголем, только подпитывая свою скорбь?

Мои глаза кажутся слишком распахнутыми и опухшими. Моё сердце сжимается, будто у меня приступ. Я иду в умывальную, чтобы плеснуть воду на лицо, затем забираюсь в кровать и заползаю под покрывала, пока моя голова пульсирует так, словно некое существо пытается вырваться из неё. Воспоминание выскальзывает из Серости, повторяясь раз за разом.

Пара серебряных игральный кубиков вращается по деревянному полу.

Дез кричит:

— Давай, нам надо спешить!

Но я не могу его догнать.

Это не похоже на то, каким мог бы быть наш побег из столицы. Мы едем на лошадях. Значит ли это, что я сплю? Мне кажется, я не засыпала. Но потом я превращаюсь в птицу и лечу к руинам Сан-Кристобаля, тогда я понимаю, что что-то не так с моей головой. Может, мой разум начал ломаться. Может, последнее воспоминание стало каплей, переполнившей чашу.

И потом я осознаю, в какую птицу я превратилась — в сороку. И я ем с руки Давиды.

Когда я просыпаюсь, я понимаю, кто является шпионом Иллана.

Глава 20

Я говорю Лео, что спущусь на кухни, чтобы заняться чем-то полезным и помочь в подготовке фестиваля. Я видела Давиду несколько раз после того первого дня во внутреннем дворике. Она помогала с готовкой и приносила еду прачкам. Она живёт во дворце уже не первое десятилетие. Она видела, как растёт Кастиан. У неё есть доступ ко всему, где бывают нужны слуги, даже к принцу.

В воспоминании Гектора только он и Кастиан заметили её. Было что-то в её прикосновении, казавшееся таким знакомым. Она дала ему передышку от его ярости. Не только потому что он был рад увидеть её. Я вновь обращаюсь к воспоминанию и погружаюсь в то умиротворение, которое он испытал. Я уже ощущала себя так прежде… когда Саида и Дез использовали на мне свою магию. Как будто ты тонешь, а потом получается всплыть и вдохнуть воздух.

К тому моменту, когда я оказываюсь на нижнем этаже, у меня не остаётся сомнений. Кто, кроме персуари, живущий во дворце, мог бы иметь доступ к информации, стоящей того, чтобы тайно передавать Иллану? Она кормила чёрных птиц, внимательно следя за Кастианом. Моё сердце бьётся так же часто, как их крылья. Крылья, в которых были и белые перья. Сороки. Ну мог ли Иллан найти лучшего шпиона, чем Давида?