Конечная

– В каком смысле «позволяет»? – переспросил Анишин. – Она ж мелкая.

– Мелкая-то мелкая… – Иннокентий многозначительно цыкнул зубом. – А только супротив ее воли и команда силачей ничего не сделает. Думал я карту составить – здание-то большое. Досоставлялся до того, что ум за разум стал заходить. Помню, одну и ту же комнату в пяти разных коридорах нашел. Или вот еще случай был: выхожу в экспедицию – спускаюсь по лестнице на два этажа, возвращаюсь – снова на два этажа вниз. Прохожу к себе, начинаю зарисовывать на память, и тут доходит…и Шелупонь тут как тут: «Не по правилам это, дяденька». Я вам, молодой человек, так скажу: не знаю, что она такое и какую роль играет, но коль захочет – на ровном месте заплутаешь. Не то восприятие наше мнет, как пластилин, не то само здание…

– И что, совсем ничего узнать не получается? – Леха выловил из котелка последнюю макаронину и с тяжелым вздохом блаженного переедания отправил в рот.

– Да так, то-се – обрывки, – Иннокентий поправил очки. – Но обрывки крайне любопытные. Как-то раз встретил коллегу-профессора. Разговорились мы об университетской жизни, и оказалось, что перед попаданием сюда он жил без малого за сотню лет до меня, а сам знавал тех, кто еще дольше. А еще он был уверен, что находится не в каком-то там общежитии, а в настоящем, хоть и скромном, пансионе. Наводит на размышления, а?

– Э-э-э… – Леха смущенно почесал затылок. – На какие?

– Есть у меня гипотеза, – Иннокентий сощурился и важно почесал нос. – Насчет местной традиции каннибализма. Что если здание существует уже не одну сотню, а то и тысячу лет, постепенно меняя форму, не слишком гибко, но подстраиваясь под новых жильцов? Что если оно – и законы, по которым оно живет – сформировались задолго до появления тех законов, по которым привыкли жить мы с вами?

Анишин почувствовал, что его голова пошла кругом.

– Тогда встает закономерный вопрос, – продолжал рассуждать Иннокентий. – А кто же тогда такая Шелупонь? Проводник этих самых законов или их автор? Что если изменения, что мы видим в здании, имеют источник в ее разуме? Она наблюдает за нами, учится – хоть и медленно – и меняясь сама, меняет нашу печальную новую действительность. Вот, молодой человек, к каким бредням способен прийти старческий ум от скуки и одиночества, – Иннокентий хрипло рассмеялся. – Но это все пустое. Я же хочу поставить один настоящий эксперимент. Возможно, последний в жизни.

– Это вы о чем? – Леха сглотнул нехорошее предчувствие, но оно упрямо поднялось снова.

– Вы, молодой человек, не интересовались, что ждет нас там, снаружи здания? Знаю, что интересовались, это каждому в голову приходит. А только чуть не в каждом блоке есть история, как люди голову теряли без возврата, просто вглядываясь в этот чертов туман. Я же хочу пойти дальше – разбить окно и попробовать спуститься.

– Может, не надо? – Леха снова сглотнул, а Иннокентий снова засмеялся.

– Как не надо? Где же ваш дух естествоиспытателя, молодой человек? Так или иначе, для себя я все решил – тошно мне здесь, как вы сказали. Присутствовать при этом я вас не заставляю. Попрошу о другом: встаньте снаружи у двери и слушайте. Если все хорошо, я подам голос. Если нет…бегите, не оглядываясь, и донесите это знание до других, может иного старого дурака оно убережет. Что скажете, сделаете для меня эту малость?

Поколебавшись, с тяжелым сердцем Анишин кивнул.

– Вот и славно, – Иннокентий в предвкушении потер ладони. – Ну-с, тогда расскажите мне напоследок, не встречалось ли вам в общежитии чего-то необычного?

– Более необычного, чем бесконечное здание, населенное каннибалами? – невесело усмехнулся Леха. – Ну, недавно я побывал в подвале…

– В подвале? – еще больше оживился Иннокентий. – Сделайте милость, расскажите подробнее. Я даже не знал, что здесь есть подвал!..

***

Леха стоял, приложившись ухом к бледно-зеленой деревянной двери и слушал. Прошел уже, наверное, не один час с момента, когда он услышал с той стороны бодрое «Р-раз!» и звон битого стекла. С тех пор по обе стороны двери стояла тяжелая, давящая тишина. Ни крика, ни вздоха, ни даже предсмертного хрипа. Будто профессор вместе со своим рюкзаком, очками и джинсовой курткой растворился в тумане без остатка.

– Жвачку будете?

Леха подпрыгнул, издав жалкое «И-ить», и развернулся. Перед ним стояла странно знакомая почти взрослая девица в вызывающе короткой юбке и протягивала початую упаковку жвачки со стертым до неузнаваемости названием.

– Я тут жду… – пробормотал Анишин, указав себе за спину.

– Чего? – Шелупонь насмешливо склонила голову набок.

– Там профессор, он… – Леха обернулся и обомлел.

Бледно-зеленая дверь исчезла. На ее месте была сплошная стена, покрытая неровной штукатуркой, и выглядела она так, будто никакой двери на этом месте вовсе никогда не было. Леха провел по стене рукой, легонько стукнул костяшками. Ничего. Какого черта?!

– Так будете или нет?

Леха, поколебавшись немного, снова повернулся к собеседнице и машинально протянул руку, но Шелупонь тут же спрятала упаковку за спину:

– А фигушки! Сначала – к Коменданту.

На языке Анишина крутились целые стаи вопросов, но взглянув в насмешливые глаза Шелупони, он проглотил их, не задавая, и почти безучастно ответил.

– Ладно. Веди.

***

Дорога заняла не так долго, как ожидал Леха. Может быть, Шелупонь знала короткий путь. Или он все это время ходил кругами. Или пространство общежития устроено так, что до Коменданта можно легко добраться из любой точки. Так или иначе, минут через двадцать Анишин уже стоял перед дверью с ярко-алой табличкой.

Отчего-то он чувствовал себя виноватым перед строгим усачом. Но, помявшись с минуту, все же решился – постучал и вошел в кабинет.

Теплое пятно света от настольной лампы. Сурово поблескивающий люгер. Бумаги со списками, усы и старинная форма. Все в точности, как в прошлый раз.

– А, Алексей… Образумились, стало быть, – добродушно проворчал Комендант. – Теперь-то оформитесь по всем правилам общежития?

– А у меня есть выбор? – вздохнул Леха.

– Ничего, – Комендант поднялся со своего стула и с хрустом размял затекшие от сидячей работы плечи. – Пообвыкнетесь еще. Поначалу тяжело, я понимаю. Но и вы поймите: раз попали к нам, значит, так было нужно.

– Кому нужно? – Лехин голос дрогнул и с губ сорвался наивный вопрос, который он, тем не менее, не мог не задать. – Почему вы людей едите?

Комендант задумчиво подкрутил ус, подбирая слова.

– Видите ли, – начал он медленно. – Шелупонь приводит сюда тех, кто утратит смысл жизни. Утратит предназначение – что-то, что связывает нас друг с другом и с окружающим миром. Это место живет по законам более древним, чем само человечество. Здесь каждый получает новое предназначение – пользу, которую он принесет остальным. И если своими действиями он эту пользу принести не способен, то должен стать для нуждающихся пищей. Поверьте, не сразу, но вы поймете – мало какая судьба может быть благороднее. Таковы правила общежития.

– Жестокие правила, – произнес Анишин с горечью и осуждением. – Зачем вы их такими установили? Их нужно изменить!

– О, их установил не я, – с не меньшей горечью отозвался Комендант. – И не в моей власти их менять. Я просто служу на этом месте силе, которую сам не до конца понимаю. Только вы и ее винить не спешите. Ведь она – покровительница потерянных – самая потерянная и самая несчастная из нас, потому как потеряла даже сама себя. Но довольно рассуждений. Вам, юноша, и так уже есть, что обдумать. Пойдемте, я покажу вашу комнату. У бабы Вари в блоке как раз недавно освободилось место, когда один товарищ к друзьям этажом выше перебрался. Думаю, вам полезно будет познакомиться с ней.

Перед мысленным взором Анишина вновь предстали седые космы и котел с чудовищным варевом, но он был слишком раздавлен, чтобы спорить.

Выйдя из кабинета, Леха увидел коротко стриженую детскую макушку, торчащую меж лестничных перилл напротив.