Быт Бога

–– Я маленький, я тупой, но вот ты меня и не достанешь!

Начальник, Начальник который, он тут, в Здании, в его большом кабинете:

–– И я, и ты в органах – а вот ты меня и не достанешь!

Из радио:

–– Я глупа, я така, но вот я веду передачу, голос мой ты можешь уменьшить или заткнуть совсем – но вот ты меня и не достанешь!..

И как бы – о-о! – мне сейчас прогнать, не допрашивать этого моего "человека"!..

Клава, Клава пришла!

Я смотрел – я видел: Клава пришла. – Как я, оказывается, ждал её, Клаву!

Бойкая, всегда и всюду с губами растянутыми: словно знающая о моём вчерашнем с кем-то поцелуе.

Смело, почти не позорно, велел я Веретенникову прийти завтра, – правда, спеша, не сказал ему время.

Уж она-то, Клава, – там, где она, – по-всегдашнему с делом у груди, везде наверняка и сегодня поспела!..

Но Клава хоть как раз и на меня глянула, да только от самых дверей… И, растягивая губы и больше на меня не глядя, значительно равнодушно вышла…

Мечты, мечты!..

Поздоровалась ли она? – Нет… Тяжело мне стало попадать пальцами в нужные клавиши от оставленного тут, в Кабинете, Клавой намека:

–– Всё я знаю!.. Не вздумайте же подумать, что не знаю!.. Пораньше и получше других знаю всё.

Как я раньше красиво думал: люди вместе не тогда, когда они рядом и тесно, а тогда, когда они, хоть и врозь, смотрят в одну сторону!.. Или: одиночество моё – нормальное состояние; оно лишь для того, чтобы учиться выразительно сказать об этом.

Я живу в мире, в котором живу я. Не в котором я – живу. А именно – в котором живу я!..

Пошли на обед – быстры или долги были эти полдня? – Маня Кабинет стал запирать сам: всегда-то я запирал… А я, чуть шагнув, в коридоре ощутил волнение идущего по одной доске – волнение от скрытого волнения: ведь буду сейчас, в столовой, у всех на глазах!..

Там, и верно, ощутил: на каждое моё телодвижение – по целому кодексу.

Сели с Маней, само собой, за один столик – но он, перед тем как поднос свой поставить, покосился-таки на столик соседний…

Маня в начале, было, стал меня дисциплинировать: хоть и не пьёт и не видно, что выпивает, но намекал на "бутылку" и на мои вопросы по работе отвечал, для значения, паузой. Я же начал демонстративно спрашивать у всех входящих, и он стал победно отвечать первым, чуть не раньше моего вопроса.

В столовой были бряк и стук, бряк и звон… В тарелке моей было всего лишка…

Всё казалось, что всем слышно, что я думаю.

Я бы тоже болтал:

–– Теперь такое расхлябанное время, умудряющее…

Не бывает никакого "такого времени"!.. Есть всегда одно время, одно – в котором живу я, в котором живу я!

Маня раньше ложку салфеткой протирал и всё про гарнир – сегодня же молчал, а протирая, покраснел… И ел как-то умело.

И будто на всю столовую говорилось сейчас: ведь я – пусть и сам лишь для себя – Маню зову Маней: его, Статова Михаила Михайловича, старшего лейтенанта, зову Маней! Так – по мне – вернее, правдивее. А Березину зову Томная. В себе-то. Свищёва, правда, Свищёвым… Но уж вон того тактичного Милонова – Выхоленком… А у кого-то, вон у того, даже и фамилии не знаю: для меня он то Ляпин, то Авосюшкин… Имена и названия новые почти всему и всем тут подобрал. И не только тут…

Маня – там, где он ел, – убежал, не доев… Все – там, где были все вокруг, – силились на меня не смотреть…

Поодиночиться чтобы, я надумал повестку, что ли, на завтра одному "человеку" домой отнести.

И, одевшись, не на мартовский снег и ветер вышел, а именно – после начала Крена вышел…

По твёрдой Планете пошёл ощутимо.

И то, что сейчас случится, интересно уж мне теперь было до волнения…

Прохожий так называемый – он там, где он по своему, по его делу, как он думает себе, идёт… Во-он! Далеко он ещё… "Прохожий"! Слово-то какое… И вот, шагов за пятьдесят, уж, вижу, чуть глянул он вперед, будто бы просто так, сам того даже не заметив, а всё-таки – на меня, на меня… Мол, кто там, впереди-то, кто?.. И идёт себе опять и идёт, словно и не глядел только что и словно не предстоит сейчас ему сблизиться со мною… Но шага за три до меня – подымет глаза! Подымет, небось… Подымет сейчас…

Какое всё ж таки строгое приказание – сегодня впервые ощутил – слышат и мои верхние веки!..

Вот он и поднял.

А как же иначе!.. Он ведь всего-навсего считает, что вышел по какому-то там делу. А оказывается, он – как и все – для того лишь и выходят на улицу, для того лишь и ходят по Городу, чтобы – посмотреть, посмотреть на меня, на мои глаза!..

Целовались вот на остановке девушка и парень ртами, а когда разомкнулись – таки поглядели в сторону-то, на меня-то!..

О, как мне всё ведомо…

Самое больное это нынче моё больное!.. Только тут, на улице я, признаюсь и признаюсь, и посмел подумать так.

Посмотреть друг другу в глаза означает целый поступок совершить.

Будто бы просто мельком брызнул вот этот на меня своим взглядом: чего уж, мол, там – все мы одной разрешимости. Сам же он, лукавя от всех и от себя, сказал мне, да, сказал: вот – я, я – вот, видишь ли меня? – в жизни, как, вероятно, и ты, и я попал сюда, в жизнь, для одного – побывать, побывать, и что это значит – не знаю, и я занят только одним – перебываю, перебываю жизнь, и для спокойствия – как большинство, но верно ли перебываю – не знаю; так вот хотя бы сверюсь, глянув тебе в глаза, по тебе: а ты – для того-то лишь ты мне и нужен! – как, ну, а ты, как ты?!..

Мало того: я, прохожий случайный, хоть и не знаю, почему и зачем живу, я ещё и из своего мирка посягаю на тебя – призываю жить по-моему!..

И миг единично-ценный у меня отымают.

Такой-то он, Прохожий, тотчас забывшийся!..

Это лукавство меня раздражает, досадит!.. Я уж нарочно, в отместку, нарочно гляну в сторону – и он… туда же, дурдур, повернётся.

Толкают меня, задевают меня, кричат на меня, говорят мне, косятся на меня, шепчутся обо мне, оглядываются на меня, подслушивают меня – это я знаю-чувствую с самого мальчишества раннего…

Разве есть у меня какая-то дума, знание, догадка?..

О, вроде бы я ко всему и ко всем всерьёз всегда – и от всюду и от всех всегда ухожу.

Не люблю транспарантов, теле и газет: все-то их в миг в этот лапают глазами!..

Люблю – идти, идти – люблю: в ходьбе слышней моё право на одиночество.

Ветер, ветер какой сегодня новый!..

Она – она сегодня ко мне опять заходила. Зашла, вышла. Пусть и так.

Самое великолепное явление природы – счастливая женщина.

Или я, почему-то виноватный сегодня, оправдываюсь?..

Я заслан не в Город и даже не на твёрдую Планету – я сам есть и орган, и город, и планета, – а я заслан в тело, которое почему-то моё.

Побывать, перебыть…

Далось же мне так это: ходил дворами, дворами ходил.

И голова поначалу, было, от этой очевидности закружится.

Увидел я тут, как собаки, метались, замирали, и одна – величиной с кота.

Не хочу я это видеть!..

На фото в киосках теперь запросто могу я видеть: двое – голые и отличаются только тем, чем отличаются, и занимаются они, двое, тем, чем отличаются…

Да не хочу я этого видеть!..

Мир делится не на страны, а на странные души.

Вернее – не на стороны, а на сторонние души.

И бреду, чую, сквозь дымки чужих душ.

И всё я теперь через дворы, всё наискосок, всё – прямо. Даже – сквозь иной дом, который с аркой. То-то, матёрый горожанин.

А поначалу – смех: ходил по улице до перекрестка.

Дойти до угла – до угла дойти так: тарелку – доесть, книгу – дочитать, вуз – окончить, для распределения – жениться, для квартиры – родить, для должности – перевестись, для следующей – вступить в партию, для стажа – терпеть.

Ходить же дворами – быстро и… невидимо.

Встал я тут и загорелся ощутимо…

На обыске недавно – и увидел я на полке корабль, и с парусами… в бутылке… О, в бутылке!..