Страница 4 из 11
Лоре с наследственностью повезло больше: лицом она удалась в мать, а умом и хитростью в отца. Лора – начинающая актриса, красавица и папина любимица. Естественно, и материальных благ ей перепадало больше, чем остальным детям. Наверное, генерал считал, что только она и могла оправдать хоть какие-то его надежды.
Речь последнего оратора изрядно затянулась, народ совсем заскучал: все уже поглядывали на часы, негромко переговаривались. Степан с интересом изучал соседние могилы, Эдик вертел лопоухой, коротко остриженной головой, Рита зевала, прикрывая рот ладошкой в чёрной кожаной перчатке. Алла о чём-то шепталась с пожилой женщиной в коричневой шубе, Лора переминалась с ноги на ногу. Только Татьяна стояла неподвижно, и её пухлое лицо с двойным подбородком выражало искреннюю печаль.
Инна Николаевна закашлялась и на некоторое время прервала свои комментарии.
Наконец последний оратор завершил таурную речь. Наступил момент прощания. Татьяна дёрнулась, зарыдала, и я испугалась, что сейчас она с криками кинется на гроб. Но этого не произошла: первую бывшую схватила за локоть бывшая вторая. Алла что-то шепнула Татьяне, и та смолкла. Похоже, вторая жена имела некоторое влияние на первую.
Крёстная снова заговорила, но так тихо, что я с трудом различала слова.
Алла была женщиной самостоятельной и работала директором универмага. Впрочем, это не мешало ей пользоваться милостями бывшего супруга. Оно и понятно: двое детей требовали серьёзных расходов. Степан был студентом, Эдик ещё учился в школе, но, по словам крёстной, уже проявлял склонность к выпивке и дракам.
– Не похоже, что вдова очень уж убивается, – ядовито прошептал за моей спиной женский голос. – А Греков-то, смотри, так возле неё и вьётся. Пытается всучить ей таблетку. Так я и поверила, что ей плохо с сердцем! Небось, рада до смерти, что от мужа избавилась.
– Тише ты, – оборвал её сердитый мужской голос.
Я догадалась, что Греков – это Пётр Алексеевич, знакомец Инны Николаевны. Он и в самом деле не отходил от Анны, заботливо поддерживал её под локоток и что-то шептал. А потом вынул руку из кармана, скорее всего, там у него было припасено какое-то лекарство. Но вдова лишь отмахнулась и покачала головой. Всё это время она стояла с каменным лицом, и единственным видимым проявлением чувств стали белые розы, положенные ею на гроб.
Тот же ехидный голос у меня за спиной опять зашептал:
– А Танька-то, Танька! Для кого комедию ломает, непонятно!
Татьяна Михайловна опять попыталась заголосить, но на этот раз её одёрнула Рита.
Могилу забросали землей, уложили венки, установили временный памятник. Прогрохотали автоматные очереди, оркестр заиграл что-то смутно знакомое. Кто-то из мужчин достал бутылку водки и начал разливать в пластиковые стаканчики. Молодёжь оживилась и потянулась к ним озябшими руками. Алла набросилась на своего младшего, тоже протянувшего руку. Тот вяло огрызнулся. Откуда-то вынырнул Юрий, вероятно на запах водки. Я завертела головой в поисках племянника и, заметив, что он разглядывает надпись на соседней могиле, успокоилась. Отвернулась, и тут же опять оглянулась – что-то меня привлекло. Чуть дальше Никиты, за чёрным гранитным памятником, стоял парень в странно надвинутой по самые брови вязаной шапочке и слишком внимательно наблюдал за происходящим. Заметив мой взгляд, он отступил на несколько шагов назад, потом метнулся в сторону и исчез за пушистой елью. Я пожала плечами и отвернулась. И тут же забыла о нём.
Галдящей толпой люди двинулись к выходу с кладбища. Хотя мороз был не сильный, долгое стояние на одном месте оказалось малоприятным. У меня закоченели ноги и замёрз нос. Крёстная тоже зябко поёживалась, хотя и была тепло одета. Я окликнула Никиту, и мы побрели к машине.
Сидя в «тойоте», мы ожидали Юрика, но тот всё не появлялся. Только что был тут, водку пил вместе со всеми – и вдруг словно сквозь землю провалился. Катафалк давно уполз, чуть раньше уехали солдаты. Убыли музыканты, погрузив в автобус инструменты, легковушки тоже разъехались, а нашего великовозрастного балбеса всё не было. Никита крутился на переднем сиденье, Инна Николаевна обеспокоено смотрела сквозь запотевшее стекло и все порывалась выйти из машины. Наконец Никита, уставший ёрзать на одном месте, осведомился:
– Ну, и чего ждём? Все уж уехали давно.
– Юру ждем, – ответила я.
– Так он давно укатил. С каким-то мужиком в машине. Я отлично их видел.
– А чего же молчал?
– Откуда ж я знал, что он вам нужен. Я думал, вы знаете, куда он делся, – протянул Никита.
Я страшно разозлилась. Этот кретин Юрий, не мог сказать, что не едет с нами! Все давно уехали, сидят теперь в тепле, и только мы ещё торчим возле кладбищенской ограды.
Въезжая в посёлок, я попыталась спровадить племянника домой, но он взбунтовался.
– Ни разу ещё не был на поминках! Почему это я должен скучать один дома, когда все будут развлекаться, – ворчал он, – и трескать вкусную еду. В генеральском доме плохого не приготовят.
– Нашёл развлечение! Поминки – не вечеринка, детям там абсолютно нечего делать. И вообще, ты же не знаешь родных генерала!
– Почему это не знаю, тётю Аллу знаю, и Эдика со Стёпкой тоже. Между прочим, остальных ты и сама не знаешь. Имей совесть, Ксюха! Я хочу посмотреть на генеральский дом изнутри. Интересно, там он такой же чудной, как и снаружи? Других событий всё равно не предвидится в ближайшее время.
– Оставь его, Ксюша, пусть пойдёт, – попросила крёстная. – Мы ведь ненадолго, посидим чуть-чуть, да и домой пойдем.
Если б я только знала, чем обернутся эти поминки! К сожалению, я в тот момент даже не догадывалась, что в генеральском доме мы застрянем надолго.
***
Мы так долго прождали Юру на кладбище, что подъехали к генеральскому дому, когда народ уже потянулся по домам через распахнутые ворота. Но в громадной комнате, где был накрыт поминальный обед, всё ещё было полно народа.
Собрались в огромной столовой за двумя большими столами. Алла заметила нас, подошла к Инне Николаевне и указала два свободных стула. Я оглянулась на Никиту и увидела, как его ухватила за руку незнакомая тётка и куда-то потащила. Племянник не упирался, а Алла объяснила, что всех детишек собрали в одной комнате, чтоб не мешали взрослым разговорам.
– Не беспокойтесь, мальчика накормят, – успокоила меня она.
Столы были плотно заставлены закусками, люди ели, пили, вели оживлённые разговоры. И вспоминали генерала, как заведено. Я с удивлением узнала, что был он человеком широкой души и большой щедрости, заботливым родителем и хорошим другом. Это совершенно не вязалось с рассказом крёстной, но оно и понятно: о покойнике – только хорошее. Татьяна Михайловна поглощала бутерброд за бутербродом и поддакивала каждому оратору. Теперь она уже не пыталась рыдать и пребывала в самом благодушном настроении. Алла будто вообще никого не слышала, она следила, чтобы перед каждым стояли тарелки и рюмки, хватало приборов, вовремя подавали блюда. Одновременно присматривала за младшим сыном. Настоящая же хозяйка дома, вдова, сидела напротив меня и казалась гостьей на этом поминальном обеде. Только теперь отрешённое выражение на её лице сменилось обеспокоенностью. Она нервничала, кусала губы, а когда к ней кто-то обращался, заметно вздрагивала, и даже уронила на пол вилку. Мне даже показалось, что в её уставших серых глазах притаился страх.
Крёстная вполголоса беседовала с дамой в красной кофте. Я прислушалась. Женщина говорила, что в замороженных грибах, лежавших в холодильнике, обнаружили бледную поганку. Странные вещи болтают люди.
– А кто грибы-то собирал? – полюбопытствовала Инна.
– Именно про эти – не знаю. А вообще-то покойник сам любил за грибами ходить.
– Неужели, сам собрал и отравился? – удивилась Инна. – Не похоже на Степаныча, опытный грибник был, с большим стажем.
Дама в красном пожала плечами. Разве ж теперь узнаешь, кто полгода назад набрал поганок? Ведь никто и не вспомнит. Да и не нарочно их сорвали. Каждый год столько народу травится! И в этот раз не один Орлов отравился. Но остальные не померли. А генералу просто не повезло: слишком много ел, да пил всякое, а тут поганка на грех попалась. Вот печень и не выдержала. Да и врача не соглашался позвать. Покойник врачей не жаловал, а все болезни лечил одним средством – самогонкой. Её и употреблял при любых недомоганиях, внутренне и наружно, в виде компрессов. Вот и долечился!