Страница 21 из 47
— Саманта Абрамс влюблена в меня? — Его брови изгибаются. — Она испытывает ревность?
— И что же ты обнаружил?
Он подходит ближе, так что кончики наших туфель соприкасаются. Его руки хватаются за лацканы пиджака, который сидит у меня на плечах, и он тянет меня к себе.
— Моя гипотеза оказалась верной. Эта фотография подтверждает это.
Наши груди соприкасаются, и тепло его кожи обжигает меня сквозь одежду. Я наклоняю голову назад, назад, назад, пока не смотрю прямо на него. Его большой палец тянется вверх, чтобы провести по моей нижней губе, и мне приходится подавить желание втянуть его в рот. Мне нужно знать ответ на извечный вопрос: каков Йен Флетчер на вкус? Его голова наклоняется еще на дюйм, и я чувствую его дыхание на своих губах. Это мятная свежесть. Мы собираемся поцеловаться. Это будет момент, о котором я расскажу своим внукам. Я высеку детали на камне и отправлю в Смитсоновский институт (прим. пер.: Научно-исследовательский и образовательный институт в США и принадлежащий ему комплекс музеев.).
Вместо этого Йен улыбается.
— Давай сыграем в игру.
Мои руки, о которых я совершенно забыла, сжимают его бедра. Я прижимала его к себе в течение последних... о, нескольких тысяч секунд. Какие маленькие шлюшки у меня руки.
— Хорошо.
— Игра «правда или поцелуй».
— Ты имеешь в виду правду или вызов? Ты что, совсем оторван? — я ухмыляюсь.
— Я переписываю правила. Я задам тебе вопрос, и, если ты не хочешь на него отвечать... Ну, ты, наверное, догадываешься, что тебе придется сделать.
Между нами двумя, это он главный, одетый в черное. Я? Я вдруг вспотела под этим пиджаком, сделанным для гигантов.
— Похоже на игру, в которую я предпочла бы не играть.
В мгновение ока Йен отпускает меня и делает шаг назад. Холодный кондиционер заменяет ему тепло. Как будто он только что погрузил меня в эту купальную кабину.
— Отлично! Ладно! — Я быстро смягчаюсь, надеясь, что он тут же снова приблизится ко мне, но он этого не делает. Йен прислоняется к моему столу и скрещивает ноги в лодыжках. Это зрелище бросает меня в яркое воспоминание о моей старой фантазии: мы вдвоем занимаемся сексом у этого стола. Мне приходится отвернуться, чтобы фантазия и реальность не начали сливаться.
— Начнем с малого. Тебя влечет ко мне?
— В общем смысле? — Я машу рукой кругами. — Разве пчел не привлекают цветы? Да.
Мой содержательный ответ неуместен. Я перевожу взгляд на него и вижу, что он скрестил руки. Йен выглядит сердитым, как будто хочет наказать меня, желательно линейкой. О, подожди, нет — это говорит фантазия.
— Если ты не собираешься отвечать честно, давай не будем играть.
— Да… Меня влечет к тебе, — я говорю это так, будто признаюсь, что ковыряю в носу. Это ужасная привычка, над которой мне действительно нужно поработать — влечение к нему, я имею в виду.
Он кивает, явно довольный ответом.
— Даже если я совсем не похож на тех парней, с которыми ты обычно встречаешься?
Я выпускаю струю воздуха, которая звучит как «ПУУФ».
— Конечно, ты совсем не похож на тех парней, с которыми я встречаюсь.
— Что это значит?
— Это часть игры?
— Да. — Самый кончик его рта изгибается вверх.
То есть, если я не отвечу, нам придется поцеловаться. Готова ли к этому? Его губы на моих? Я дрожу от этой мысли и смотрю на свои недавно накрашенные ногти, чтобы не наблюдать за его реакцией, пока я говорю ему правду.
— Потому что ты не в моей лиге, Флетчер, в прямом и переносном смысле. Ты никогда не встречался с женщиной ниже шести футов (прим. пер.: примерно 182 см). Все они были крепкими и высокими. Пьющие молоко с гормоном роста, если хочешь.
— Пьющие молоко?
— Мама всегда говорила мне, что если я не буду пить молоко, то не вырасту большой и сильной. Я предпочитала апельсиновый сок, и кто теперь смеется?
— Очаровательно. — Йен находит это маленькое озарение очень забавным.
Я хочу обхватить его руками за шею и доказать ему, какой не-очаровательной я могу быть, когда меня провоцируют. Лоскутная — это прилагательное, которое приходит на ум, когда люди пытаются описать меня. Я быстра в бою. Могу прокрасться под мышками и ударить тебя по почкам — по крайней мере, головой. Йен смотрит на меня так, словно не понимает всего моего потенциала. Я усмехаюсь.
— Знаешь что? Является ли эта игра двусторонней? По моим подсчетам, ты должен мне пятьдесят честных ответов.
— Или… альтернатива, если я не хочу отвечать.
Мои глаза широко распахиваются. Пятьдесят поцелуев?! Губы распухнут, посинеют, отвалятся. Его голубые глаза обещают мне, что, если я брошу ему вызов, мне не понравятся результаты.
— Прекрасно. Тогда продолжай задавать мне вопросы. — Я вздыхаю, сбрасываю туфли и сажусь задом на маленький стол позади меня.
— Когда ты впервые поняла, что тебя влечет ко мне?
Ха.
— В первый день. Следующий.
Его брови удивленно поднимаются.
— Ты когда-нибудь была близка к тому, чтобы сказать мне правду?
— Конечно.
— Когда?
— Может быть, месяца через три, когда ты только что порвал с тем дерматологом... Но потом парень, который мне вроде как нравился какое-то время, вернулся на сцену, и я захотела попробовать с ним. — Я пожимаю плечами.
— Мейсон, — уверенно говорит он. Темный блеск затеняет его взгляд. Если бы мы были в дрянном фильме, он бы произнес его имя, стуча кулаком по ладони.
— Да, он. Так или иначе, потом ты связался с адвокатом, женщиной, которая настаивала на том, чтобы называть меня Самантой, а потом сделала еще хуже, произнося каждый слог. Сах-ман-тах. Как будто у нее была мокрота в горле или что-то в этом роде.
— Карисса. Да, она отстой.
— Я знаю.
— Почему ты не сказала мне об этом после того, как я порвал с ней? Это был первый раз, когда мы были одиноки одновременно. — Его глаза сузились.
Тот факт, что он это знает, весьма красноречив. Если бы эта игра шла в обе стороны, я бы перебила его и спросила, не привлекала ли я его тогда тоже. Мое жалкое сердце едва может вынести возможность того, что так и было — или, скорее, есть.
— Сэм?
— Я не знаю. Мы привыкли к дружеской рутине. Это сработало, и я не хотела раскачивать лодку. — Я смотрю на кусок гипсокартона рядом с его головой.
— А теперь?
— Я все еще не знаю.
Вот почему я играю в эту дурацкую игру и отвечаю на его вопросы вместо того, чтобы позволить ему поцеловать меня. Конечно, я хочу этого поцелуя. Ты что, издеваешься?! Йен смотрел в зеркало? Сегодня он такой горячий, что, держу пари, у него возникнет искушение наклониться вперед и лежать на своем отражении, запотевшего стекла.
— Объясни, Сэм.
Я скручиваю пальцы вместе и ковыряю лак на ногтях. Обычно я никогда не пользуюсь лаком для ногтей, потому что снимать его слишком весело, как сейчас. Какая пустая трата тридцати долларов.
— На самом деле все очень просто: у нас в руках птица. Из нас с тобой получится отличный дуэт. Ты мой лучший друг. На самом деле, теперь, когда я думаю об этом, ты мой единственный друг. Все, с кем мы раньше тусовались, либо переехали, либо завели детей, но только не мы. Мы так и не выросли и не остепенились. У нас еще есть время на Западное крыло по средам, на вечера викторин и на тот месяц, когда я хотела заняться катанием на роликах и заставила тебя идти рядом и держать меня за руку.
Йен подавляет смех при воспоминании.
— Да, люди думали, что я твоя младшая сестра. Женщины пытались приударить за тобой, потому что считали тебя любящим старшим братом, который учит меня кататься на роликах. В любом случае, хочу сказать: я думаю, что мы установили, что это супер отличный сценарий, и если мы решим начать встречаться, есть шанс в девяносто девять процентов, что это не сработает, и что тогда? Я теряю парня и лучшего друга одним махом. Одна птица в руке стоит двух в кустах. Я не буду этого делать.
— Ты говоришь так, будто много думала об этом.