Этика под ключ

Как раз именно этим, пусть с разным размахом и разным успехом, занимаются художники свободных стихий. Иногда тот или иной день из жизни Александра Пономарева (хотя, конечно, не все дни и не всякий день) выглядит как сплошной ноктюрн на флейте водосточных труб. А вольные и невольные свидетели получают магическое воздействие, которое может быть передано дальше по цепочке преобразований. И вот уже, глядишь, в беспросветном царстве инерции и жлобства появился очаг иноприсутствия, способный к дальнейшей иррадиации во всех направлениях…

Таким образом, речь идет об исполнении миссии художника в ее предельном метафизическом понимании – как освобождение мира из-под власти Духа тяжести и пробное обустройство его на новых основаниях. Важно еще раз подчеркнуть, что изнутри эта деятельность художника отнюдь не носит характера чистой аскезы (хотя элементы аскезы неизбежны), она в ключевых точках подключена к принципу наслаждения и отчасти напоминает «удовольствие от текста» Ролана Барта, только выплеснувшееся за пределы текста в классическом понимании этого слова.

Пока это лишь тезисы этики, предлагаемой под ключ, они предназначены для жизни, руководствующейся принципами странствий и удивления. Они носят пробный характер. Эта этика еще не готова, ее тезисы во многом интуитивны и не могут быть сгруппированы в какой-нибудь моральный кодекс. Но поскольку современный мир открыт потокам этического творчества, для обживания этики удивления и странствий есть хороший шанс.

III

Онтология пролетариата и его этика

Посвящение в этику пролетариата необходимо начинать с метафизики, иначе все нравственные принципы покажутся просто висящими в воздухе и непостижимо меняющимися в зависимости от конкретной ситуации. Следует определить именно основание для мировоззренческих суждений и деяний – попробуем его эксплицировать.

Жанр спекулятивной метафизики имеет право на существование, хотя этим правом с наибольшей выгодой пользуются критики, оттачивающие свою язвительность в выискивании механистических параллелей.

Спекулятивная конструкция под условным названием «Онтология пролетариата» такова. Всмотримся в очередной раз в знаменитую формулу Эйнштейна E = mc2. Среди прочего формула утверждает, что во всяком веществе, обладающем массой, содержится колоссальное количество энергии. Ее наличные, кинетические проявления, с которыми мы имеем дело, – всего лишь капля в океане. Согласно меткому сравнению Билла Брайсона любой человек средней комплекции содержит в себе энергию, равную тридцати огромным водородным бомбам, ему только не хватает динамичности для ее высвобождения. Однако сказать, что всё обладающее массой вещество есть, по сути, связанная энергия, было бы неверно. Скорее можно предположить, что «стационарное вещество» состоит из двух компонентов: связанная плюс отработанная энергия (собственно m). Впрочем, можно сказать и так: инертная масса есть энергия, пребывающая в режиме stand by, в состоянии гравитации. Пока еще просто никто не знает универсального способа переключения из этого фонового режима в какой-нибудь из действующих. Найти такой способ означало бы осуществить пересотворение мира. Но к физике, к устройству фюзиса, мы еще вернемся, пока же обратимся к по-своему не менее знаменитой формуле Маркса K = c + v + m, где К – капитал (совокупный), с – постоянный капитал, v – переменный капитал, а m – прибавочная стоимость.

Формулы Маркса и Эйнштейна, при всех структурных различиях, опираются на некоторую общность принципа. Овеществленный, осажденный в средствах производства труд субстанционально тот же, что являет себя и в живой процессуальности, хотя в одном случае перед нами вещь, а в другом – деятельность.

«Машина, которая не служит в процессе труда, бесполезна. Кроме того, она подвергается разрушительному действию естественного обмена веществ. Железо ржавеет, дерево гниет. Пряжа, которая не будет использоваться для тканья и вязанья, представляет собой испорченный хлопок. Живой труд должен охватить эти вещи, воскресить их из мертвых, превратить их из только возможных в действительные и действующие потребительные стоимости. Охваченные пламенем труда, который ассимилирует их как свое тело, призванные в процессе труда к функциям, соответствующим их идее и назначению, они, хотя и потребляются, но потребляются целесообразно, как элементы для создания новых потребительных стоимостей, новых продуктов, которые способны войти как жизненные средства в сферу индивидуального потребления или как средства производства в новый процесс труда»6.

Вещи, охваченные пламенем труда, если и сгорят в этом пламени, то лишь затем, чтобы, подобно птице Феникс, воскреснуть в качестве товаров. Исследовательской сверхзадачей Маркса является демонстрация того обстоятельства, что и вещи-товары, имманентно вписанные в стихию желания, и вещи – предметы труда (Gegenstande – собственно пред-меты, противостоящие человеку и создающие ему затруднения), и сам труд, развеществляющий и вновь опредмечивающий, – все это образует континуум, в котором нет абсолютно иного, а есть свое иное.

Итак, аналоги. Овеществленной, «массированной» энергии (mc2) противостоит та, которую удается извлечь, привести в актуальную форму Е; выглядят эти две реальности фазового перехода совершенно различно, в одном случае – процесс, в другом – несдвигаемая гора, но особенности их форматирования теснейшим образом связаны друг с другом, хотя взаимный переход и осуществляется с потерями. Мы можем сказать, что некоторый осадок, самая массированная масса, потеряна для процессуального существования; в свою очередь, определенная компонента энергии никогда не может быть овеществлена (материализована), и скорее всего, оба коэффициента должны иметь численное выражение и быть константами универсума (но не мультиверсума).

Процесс живого труда, извлекая соприродные себе, но овеществленные компоненты, преобразуя их в более удобную для развеществления форму – в стоимость, в товар, – всё же не может извлечь целиком все остатки-останки прежнего труда. Не говоря уже о дарах природы, и сама реальность труда как высшей человеческой активности не может целиком осесть в объективациях, она выбирает самую летучую, наименее материализованную и отягощенную форму, форму знаковых констелляций семиозиса.

Революционный ход, совершаемый новой онтологией, состоит в следующем. Традиционная противоположность (максимум различий) между веществом, обладающим предметностью, несдвигаемостью, объективностью и энергией, деятельностью, рассматривается как особенность восприятия. В большинстве случаев восприятие как раз сглаживает непримиримые сущности, в результате чего возникают важнейшие конструктивные иллюзии: отождествление знака и денотата (семиозис), счета и считаемого (время), но тут, наоборот, предмет и деятельность разведены как чужеродные реальности. Революция заключается в смене тезисов. Так, положение здравого смысла «деятельность есть некое свойство деятеля, которым он обладает» сменяется основополагающим тезисом онтологии пролетариата: предмет есть фаза самой деятельности.

Популярность Эйнштейна в Советской России в какой-то степени объясняется и тем, что теория относительности внутренне близка пролетариату. Пролетариат знает, что именно заключает в себе упрямая видимость противостоящих ему вещей-товаров, – и благодаря этому знанию он не желает смиряться с непреодолимым упрямством гравитации. Инстинктивно пролетариат прозревает в массе (m) отчужденное, материализованное время.

6

Маркс К. Капитал. М., 1949. T. 1. С. 190.