Страница 12 из 12
Выражение «нулевая событийность» будет все же некорректным, более уместно говорить именно о режиме stand by, о предельном сопротивлении и эталонной инерции. Гравитационное поле связывает все вещество Вселенной, но не как имеющее место событие притяжения, а как общий удел всякого исчерпания событийности, атрибут окончательного продукта метаболизма отработанного времени.
В спекулятивной онтологии пролетариата именно здесь проходит последний рубеж сопротивления материи, здесь останавливается вселенское усилие распредмечивания, останавливается экспроприация в самом широком смысле слова. Эту часть овеществленного труда самой природы не удается извлечь «из недр»: сама масса и есть те недра, из которых по мере развития и интенсификации практики извлекается все остальное. Это кладбище времен, где прежние и несостоявшиеся событийности уже осели, слиплись в тупой гравитации.
Отсюда антигравитационный полюс утопий – левитация, свободный полет. Хитрость разума позволяла обойти запрет, давая возможность «связанного полета», использующего законы физики, в частности аэродинамики, но этот связанный и обусловленный полет – всего лишь паллиатив полетов во сне и в воображении. В сущности, когда мы говорим «полет воображения», мы именуем само воображение по его главной содержательной составляющей – левитации.
Поэтому выход за пределы земного тяготения и покорение космоса вовсе не являются случайным отклонением или простой прибавкой к насущным задачам пролетариата – напротив, это пункт назначения всей стратегической линии победившего пролетариата. Николай Федоров, Циолковский, Александр Богданов с его утопией межгалактической пролетарской революции – это такие же составные части идеологии пролетариата, как теория классовой борьбы и диктатура пролетариата. Полет Гагарина как раз и выражает прямую преемственность задач и идеалов революции: ясно ведь, что подлинной целью классовой борьбы, которая велась пролетариями всех стран (и в этом радикальное отличие от всех прочих классов), было не заполнение потребительской корзины чипсами и попкорном, а преодоление земного тяготения с последующим набором третьей космической скорости. А в самом широком смысле – распредмечивание омертвленного вещества природы: беззаветный труд воскрешения – сверхзадача пролетариата. Иными словами, сверхзадача пролетариата – научиться извлекать из штолен (из недр) отработанное время и высекать из него искры новой событийности.
Следовательно, возвеличивание труда и трудового начала отнюдь не сводится к предпочтению этой процедуры в качестве основания для распределения материальных благ и социальных знаков признанности. Имеется в виду универсальность приоритета живого труда как универсального состояния мира в отличие от преобладания и доминирования всех форм овеществленности. Трудовое начало противоположно отчуждению, оно указывает на то, что всегда имеется в наличии, на ноу-хау всякого возможного распредмечивания. Это начало принципиально противостоит товарному фетишизму и «взбесившемуся знаку» и означает приверженность деятельности, поддерживаемую возможность субъекта преодолевать границы предметности, обогащаясь и насыщаясь при этом драгоценным опытом инобытия. Отсюда проистекает важный момент пролетарского понимания материализма:
Все еще недооценивается в полной мере категория распредмечивания, одна из решающих для онтологии пролетариата. Распредмечивание создается живым трудом и представляет собой живой труд. Однако бытие живого труда – это не только процесс изготовления вещи, не только совокупность общественных отношений, поддерживающих процессуальность процесса, это еще и сама вещь, хотя и не всякая. Соотношение между живым и омертвленным трудом носит в этом случае решающий характер. Генрих Батищев пишет:
«Если же взять предметную деятельность с точки зрения тех трудностей, которые питают ее объективным содержанием и в качестве процесса решения которых она проистекает, – с точки зрения проблем-противоречий, – то она предстанет нам как труд в самом широком значении (то есть труд, не сопряженный с овещнением и не облаченный в те овещненные превратные формы, в которых и с точки зрения которых объективные трудности выступают как нечто негативное и враждебное, как то, против чего приходится направлять объектно-вещную активность и вести противоборство)»7.
То есть универсальный смысл труда с точки зрения онтологии пролетариата ни в коей мере не сводится к необходимости в поте лица добывать хлеб свой насущный, реализовать тяжкий удел эксплуатируемого класса (хотя этот момент, безусловно, присутствует, внося мощные системные искажения в идею и практику труда).
Да, раб отбрасывается господином в поле труда, как описывает Гегель, но как раз в этой отброшенности он и обретает свое преимущество, в преодолении сопротивления вещей дух обогащается новым содержанием – именно это всегда имел в виду Маркс, на это справедливо указывает и Батищев:
«Не пристало нам следовать тем, кто, хотя и говорит, повторяя авторитетный оборот речи: “предметная, предметная…”, но подразумевает при этом под предметом нечто вроде сырья, предоставленного ради израсходования, нечто заведомо низшее, сравнительно с человеком, некое, хотя и объективное, а поэтому неподатливое для произвола и требующее все же считаться с его законами, но не имеющее в себе никакой самостоятельной ценности, аксиологически пустое бытие. Это была бы редукция бытия предметного к объектно-вещному, совершенно ложная редукция. На деле же объективное бытие предметно в гораздо более богатом смысле…»8
О том, каков же этот смысл, говорится не слишком вразумительно, но речь может идти по меньшей мере о двух аспектах того, что не сводится к единственному подлежащему преодолению сопротивлению. Во-первых, это известный контекст Хайдеггера, где соприкосновение с подлинной вещью рождает мастера, обеспечивая к тому же некую минимальную квоту человеческого (типа песенок, «приписанных» к прядению на прялке).
А во-вторых – драгоценный опыт встречи с предельным, непреодолимым сопротивлением, лежащий в основе онтологии пролетариата. Это сопротивление никоим образом не связано с усилием преобразования сырья. Художник в эпоху мастера и рабочий, когда он осознает, что сопротивление материала уходит далеко за пределы конкретной предметности, – вот субъекты этого опыта.
Труд и практика в целом (праксис) полагают и удерживают имманентный горизонт деятельности – такой, внутри которого совокупность преобразующих усилий оказывается способной перевести массу в энергию. В рамках праксиса решительно снимается фетишизм превращенных форм, все они в той или иной мере предстают как промежуточные связывания живого труда, вполне способные к фазовым переходам, в том числе и такому, самому популярному переходу, который соответствует знаменитой формуле Т
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
7
Батищев Г. С. Введение в диалектику творчества. СПб., 1997. С. 66.
8
Батищев Г. С. Введение в диалектику творчества. СПб., 1997. С. 67.