Страница 29 из 41
— Настаиваю, раз пришел, значит так должно.
— Я буду ее кремировать.
— Что? Кремировать? Да ты представляешь, что с ней будет после такого? Душа ее метаться по земле будет, и Бог к себе не примет.
— Я в такое не особо верю, отец, так что в любом случае ее ждет печь, меня, кстати, тоже, считаю это более практичным вариантом, куплю для нее вазу, буду хранить дома.
— Тьфу, какая мерзость.
— Мерзость — не мерзость, а право мое, моя мать, если вашим словам верить и признать существование ЕГО, всю жизнь прожила в нищете и страданиях, да еще и с рабской привычкой, от которой избавиться не могла, а страдал из-за этого ее ребенок, такому Богу ее отдать, отец?
— Пути господни неисповедимы!
— Зато исповедимы моей матери, я звоню в крематорий.
Поп чертыхнулся и ушел. Приехала машина, я отдал документы, которые выдал мне пансионат, тело погрузили, и ее увезли. На глаза навернулись слезы. Я зашел в храм, который неподалеку стоял, решил поставить свечку, все же мать верила в нечто высшее, пусть так будет, ей было бы спокойнее. У бабульки спросил, которая на входе сидит, что и как мне нужно сделать, она объяснила, какая свеча подойдет, к какой иконе и что нужно сказать. Я все сделал по инструкции, а когда воткнул свечку, про себя сказал: «Ты обрек мою мать на страдания, она не была плохим человеком, но тем не менее на земле жизнь ее была адом, если бы ты существовал, ты бы никогда не допустил подобного, а если существуешь, то злой бог, не добрый, и я не знаю, зачем люди верят в тебя, ты их предал». Я молча вышел, кивнув на выходе бабуле в знак благодарности. Получилось явно не то, за чем я заходил, но как вышло, так вышло. Птица рядом с храмом уселась на ветку и начала громко кричать, я вспомнил, как в песне говорилось, что когда главного персонажа не станет, он вернется птицей, солнцем, ветром, нужно лишь только верить. Птица слетела с ветки, пыталась утащить что-то с земли, похоже, обычную блесточку, они часто так делают, чем-то это их привлекает. Я сел на ступени и заплакал. Я потерял дорогого человека. Я потерял маму.
Достал телефон и написал обо всем Лере, она так много меня поддерживает последнее время, я не знаю, как ее отблагодарить, если бы не она, если бы не она…
Ссора
Мы встретились у реки, здесь, вдали от оживленных улиц была облагороженная площадка для того, чтобы смотреть на закаты, а позади — маленький сквер. Когда-то я приходил в него читать книги в первые дни, когда снега нет, а солнце еще не зажаривает тебя своими лучами. По реке иногда проплывали теплоходы, парусники, хорошая река, не как в NN, там давно в мель ушла. Я вдруг вспомнил старую байку о том, что когда-то по городу NN ходили большие корабли, и вот однажды один из них утонул в реке и достать его не смогли, вез корабль ценный груз — мореный дуб или что-то такое. Со временем земля под водой заволокла древесину, и она там покоится до сих пор. Река мелела, теперь по ней можно было только на маленькой лодке проплыть, береза поросла камышом, и все, кажется, начали забывать о ценном грузе, который когда-то был утерян, все, кроме фантазеров. В начале нулевых годов поползли по городу слухи, мол, заинтересовались этой рекой китайцы, говорят, давайте мы очистим, а все, что найдем — себе заберем, тогда, судя по информации, бродившей, по всей видимости, от каких-то подъездных бабок, администрация отказалась, зная, какой ценный груз покоится на дне речки. Однако и сама не хотела искать средства на то, чтобы забрать, палка о дух концах — ни себе, ни людям. Так и забылась та история, да вспомнил я о ней лет через десять, начал изучать, оказалось, что во многих маленьких городах ходила почти дословно одна и та же история про мореный дуб и китайцев, которые хотят чистить реку. Интернета тогда не было, но язык явно уже тогда вперед человека бежал, да сквозь города. Волга же, у которой мы сейчас сидели, до сих пор могла выносить на себе тяжелые грузы и служить веной с другими городами через водное сообщение.
Мы сидели и молча смотрели на другой берег.
— Я не знаю, что нужно говорить в таких ситуациях, извини, — с сочувствием сказала Лера.
— Ничего, я бы и сам вряд ли смог сориентироваться, просто побудь рядом.
— Ты решил, когда будешь хоронить?
— Я уже хороню, это кремация.
— Я бы тоже хотела однажды, чтобы меня кремировали, в дрожь бросает от мысли, что происходит с телом через десяток лет в деревянном ящике.
Пошел снег. Фонари заметало хлопьями. Это был первый снег в этом году.
— Я обожаю снег, — сказал я.
— Мое любимое время года — зима, получаю удовольствие от холода, особенно люблю подходить к окну утром, когда никуда не надо и…
— И смотреть на прохожих, которые идут на работу? Да, я тоже, но есть еще кое-что. Метели поднимают мне настроение, раньше я любил дождь и осень, казалось, никогда этому конца не будет, но вот прошли годы, и теперь я не переношу сырость, но влюблен в зиму, а зима — это время, когда все отмирает, может, и я отмираю?
— Тогда уж вместе, не выдумывай, не зря поэты и художники воспевали русскую зиму, есть в ней нечто загадочное и прекрасное.
— Когда я был моложе, у меня была традиция, в первый день снега я выкладывал себе в блог песню «Let it snow», она еще с общежития университета пошла, с тех пор много времени кануло, я перестал выкладывать песню, но первый снег приносил мне все такое же удовольствие. Не знаю, как я теперь буду его воспринимать, он будет ассоциироваться со смертью матери? По-моему, так себе перспектива, эх, не мог пойти на пару дней позже.
— Неправильно думаешь. Размышляй о том, что он пошел, чтоб подбодрить тебя хоть как-то.
Она начала ловить снежинки ртом, а я ежился, потому что одет был явно не по погоде.
— Я здесь пару лет назад писал комикс, старик садился на лавку и к нему подсаживался юноша, точнее, даже ребенок, который был очень сильно похож на старика в молодости. И старик пытался понять, как такое может быть, он задумывался о том, почему жизнь так быстро пронеслась, почему он уже стар, хотя еще вчера он был на месте этого мальчишки, а мальчишка все время дурачился и в итоге убежал, дедушка же остался плакать, вспоминая о своей молодости. Бывают ли старики счастливыми, вот о чем эти рисунки были, улыбающаяся бабушка — это реальность или она играет на публику, чтобы не показать себя слабой и грустной, тем самым не расстраивать своих детей, внуков, а то и правнуков.
— Это мысли не для детей.
— Так я и комиксы стараюсь делать не для детей, для детей все давно написано, об этом Корней Иванович позаботился.
— Твой комикс отлично олицетворяет серию отбросов, где бабуля смогла помолодеть и снова почувствовать вкус к жизни, спать с молодыми парнями, а потом магия работать перестала прямо в этот самый момент, парень увидел на себе старуху, испугался…
— И бросился наутек, Нейтон, вроде бы.
— Да, бабуля умерла потом, не выдержала того, что ее испугались, испугались ее старости.
— Печально все это, я когда-то подумывал о том, чтобы заморозить себя.
— Но заморозил только мозги?
— Ауч!
— Я пытаюсь отвлечь.
— Я понимаю, так вот, криокамеры тогда были популярны, можно было заморозить все тело, можно было только голову.
— И что дальше?
— А дальше ждешь и надеешься на то, что за те деньги, которые ты на это потратил, однажды наука сможет тебя разморозить без каких-либо повреждений.
— Звучит фантастично.
— Уже через несколько лет все эти фирмы обанкротились, а тела и головы просто повыкидывали на улицы, их не хоронили, количество было такое, что администрация места под это дело на кладбище не смогла купить, да и работать было некому, чтобы таскать, копать, в итоге их самосвалом закинули в яму, оставшуюся от бывшего родника, засыпали чем-то и грейдером прикопали. Конечно, если были родственники, желающие взять на себя бремя долга за похороны, тело старались отыскать. Потом были коллективные жалобы, попытки кого-то посадить, но все было добровольно, а в договоре прописан отказ от ответственности.