Благословенный

— А тот тип в подвале?

Кэрол поджала задрожавшие губы.

— Понятно. Значит, есть вероятность того, что папаша он. Или я. Так кто, Кэрол?

— Я не знаю! — со злостью процедила она сквозь зубы.

— Еще претенденты имеются?

— Конечно, сколько угодно. Я же шлюха. Затраханная.

— Я серьезно спрашиваю, Кэрол.

— А я серьезно отвечаю — я не знаю, чей это ребенок, ясно? Мой. Остальное меня не интересует.

— Как это не интересует? — глаза Джека зло сощурились. — Думаешь, я буду воспитывать какого-то ублюдка? А если ты и правду залетела от того урода в подвале? Об аборте думала?

— А если не от него? — Кэрол повернулась и вперила в него тяжелый взгляд. — Если это твой ребенок? Тоже аборт?

Джек нахмурился, невольно остановив взгляд на ее еще пока плоском животе.

— Нет, — хрипло выдавил он. — Если мой… нет. Но как узнать?

— Пока никак, — Кэрол дернула плечом и снова отвернулась, не замечая, как ее пальцы нервно теребят край пододеяльника. Джек наблюдал за ней.

— Тогда мы поступим так. Когда он родится, сделаем анализ на ДНК. И если он не мой… мы не оставим его. Отдадим в приют. Или подыщем другую семью, хорошую, чтобы тебе было спокойней.

— Нет, не надо, — на удивление спокойно возразила Кэрол. — Отдай его Рэю. Он воспитает его, ради меня. Только не приют. Пожалуйста.

— Нет, это плохая идея, чтобы он стал папашей для твоего ребенка. Будешь бегать к нему без конца… И получится, как две семьи. Нет.

Кэрол устремила на него удивленный взгляд.

— Буду бегать? Не буду, Джек.

— Я тебя знаю, Кэрол. Ты же не сможешь отказаться от этого ребенка…

— Джек, я никогда отсюда не выйду, — перебила его Кэрол. — Я рожу этого ребенка. Сделай ДНК, я не против. Если он твой — я знаю, ты его воспитаешь. Если нет — просто отдай Рэю. Он позаботится о нем, будет его любить, потому что он мой… Какая тебе разница, кто будет воспитывать этого ребенка? Пусть Рэй, что с того? Ребенок ни в чем не виноват. С Рэем ему будет хорошо. У него есть еще малыши, и Дженни, она ему поможет. Она останется с ним, я уже говорила с ним об этом. Он дал мне слово, что позаботится о ней. Я ему доверяю. Дженни… она все равно больше не захотела бы быть со мной, — глаза Кэрол наполнились слезами. — Она знает, что я ее обманула. Что была женой Мэтта, а не его сестрой, что убила ее маму. Наверное, она никогда меня не простит. Рэй не против. К тому же есть еще Дороти, — Кэрол помолчала, думая о том, что, конечно, Рэй не будет против взять новорожденного малыша, зная, что он может вполне оказаться и его ребенком. — А я смогу умереть спокойно.

— Что это значит? Ты опять собралась покончить с собой?

— Нет. Меня же казнят, ты что, забыл?

Джек с изумлением смотрел на нее, пытаясь понять, говорит ли она серьезно или шутит. Да нет, вроде бы вполне серьезно.

— Кэрол, — мягко, как с больному ребенку, сказал он. — Никто тебя не казнит. Выкинь уже это из головы, хватит себя изводить выдуманными страшилками.

— Я не выдумываю. Я знаю, — подавленно отозвалась Кэрол, опять отворачиваясь к окну.

— Кэрол, за одно убийство не казнят. Успокойся. Чтобы тебя приговорили к смертной казни, того, в чем обвиняют тебя — недостаточно. Это невозможно.

— Ну и что? Для тебя нет ничего невозможного. Захочешь — сделаешь так, чтобы стало возможно.

— Ты думаешь, я собираюсь добиваться твоей смертной казни? Кэрол, дорогая, у тебя уже совсем плохо с головой стало.

— А почему нет? Ты же сдал меня копам. Зачем-то же ты это сделал. Чтобы наказать, отомстить, избавиться от меня. Вот и наказал… и избавился. Не пойму только, зачем ты притворяешься. Скажи уже, как есть. Впрочем, не надо. Я и так сама все знаю. Всегда знала.

— Что ты знаешь?

— Что это ты.

— Что — я?

— Ты сделаешь это со мной. Я говорю о казни.

— Это бред сумасшедшей, Кэрол! У тебя параноидальная шизофрения, как у матери! Тебя надо не казнить, тебя надо лечить, и чем быстрее, тем лучше!

— Я не буду спорить с тобой, Джек. Я устала. Жаль, что ты мне так и не поверил. Только ты сам все увидишь. Совсем скоро. Но тогда уже будет поздно.

— Поздно для чего, Кэрол?

Она не ответила, с тоской смотря в окно.

— Ты должен поверить в дар Патрика. И в проклятие. Ты должен спасти нашего сына. Я хотела… но теперь я не смогу. Этот Луи… он мне не нравится. Он хочет сделать с Риком что-то плохое. Передать свою силу, власть… и не только. Он хочет спихнуть на него что-то ужасное, от чего сам стремится избавиться, освободиться. Это что-то не позволяет ему умереть, ему уже сто пятьдесят лет.

— Кэрол…

— Джек! — в голосе Кэрол послышалось отчаяние. — Умоляю тебя… прежде чем я умру, ты должен выслушать меня! Я хочу рассказать тебе… мне так много надо рассказать тебе! О Патрике, о себе… обо всех наших тайнах… И ты должен будешь меня выслушать, ради него, если ты его любишь! Я не сумасшедшая, Джек! Ты должен мне поверить! Иначе с нашим сыном произойдет что-то ужасное! Обещай мне! Обещай, что придешь и выслушаешь все, что я тебе расскажу, без споров и возражений, молча. Просто дашь мне возможность все тебе рассказать.

— Хорошо, Кэрол, только успокойся.

Кэрол кивнула. Его взгляд, встревоженный, пристальный, причинял ей боль. Он смотрел на нее, как на сумасшедшую. Ну и пусть.

— Ты поймешь, что я не сумасшедшая… — едва слышно шепнула она. — Тебе придется поверить… когда меня приговорят к смертной казни.

— Договорились, — кивнул Джек. — Если приговорят — поверю без разговоров. Во все, что пожелаешь. И никогда больше не назову тебя ненормальной. Даже извинюсь.

— Жаль, что для того, чтобы ты мне поверил, мне придется умереть.

— Не придется. Ты не умрешь. Я тебе обещаю. Если надо будет, я сам тебя прикончу, но казнить не позволю. Это слишком, даже для тебя после всего, что ты натворила. К тому же, это плохо скажется на моей репутации… а я теперь ей очень дорожу, — он улыбнулся, но она не ответила на его улыбку, смотря на него невыносимым, каким-то страшным взглядом… как будто ее уже действительно приговорили к смерти. Никогда он не видел у нее в глазах такого выражения. Такой боли. Не выдержав, он отвел взгляд. Она больше не обвиняла его, не упрекала, необычно тихая, подавленная, как будто смирившаяся со своей страшной участью, которую сама себе выдумала. Но она смотрела на него так, словно это он ее убивал. Она на самом деле верила в то, о чем говорила. Что он — ее враг, ее убийца. Тот, кто ее уничтожал, кто обрек на смерть. Похоже, он все-таки перегнул. Перестарался. Ему совсем не хотелось, чтобы она так считала. Так к нему относилась. Как бы потом не пришлось доказывать обратное. Ничего, он ее вытащит, подлечит, и она снова ему поверит, станет доверять. Поймет, что, несмотря ни на что, он на самом деле никогда ее не предаст по-настоящему, не бросит. Что он просто ее проучил. Наказал за то, как поступила с ним. И все. Что он может быть с ней жестким и беспощадным… но не настолько, как она думает. Что он ей не враг. И никогда им не был. Что любит ее, чтобы ни говорил и ни делал.

Разглядывая ее, Джек остро ощущал, как сильно соскучился, как ему ее не хватает. Знала бы она, что он мучает себя не меньше, чем ее, не смотрела бы на него с такой горькой обидой. Как тогда… когда выгнал ее после их первой долгожданной близости, наказав за свою обиду. И только после этого, очистившись от своих обид, дав сдачу, он успокоился. И сейчас ему необходимо было потушить огонь внутри, боль, обиду, неприязнь… дать сдачу, очиститься от них, и только тогда он сможет попытаться снова принять ее… их любовь. Начать сначала. Иначе он не сможет. Он никогда не мог остаться безответным. Это было не в его силах. Ему всегда необходимо было ударить в ответ, ударить так, чтобы это его удовлетворило и успокоило. Так, чтобы почувствовать жалость, только жалость к его обидчику могла затушить в нем эту непреодолимую жажду мести. Но сейчас ему этого было мало, ему нужно было ее сожаление, раскаяние. Хотел увидеть, что она нуждается в нем, что хочет все исправить, наладить, снова его любить, быть с ним. А как раз ничего этого он в ней и не видел. И он не знал, что его больше бесит — ее измена или то, как она ведет себя сейчас. Когда он изменил, он себя так не вел. Он просил прощения, каялся, старался все исправить и наладить… А ее наглость и упрямство выводили его из себя. Вот и получила. Сама виновата. Это не он ее наказывал, она сама себя наказывала.