Нефертити

Смерть Эхнатона и эти обстоятельства, когда царице потребовались помощь и опора, неожиданно сблизили их. Это была тайная и странная страсть, которую они всячески скрывали от придворных, но трудно утаить то, что видно с первого взгляда.

Бывший Верховный жрец и оракул не ожидали такого возвышения царицы. Они бросились к новому властителю, ибо узнали, что наследник не проявляет особого интереса к власти, а все его силы уходят на то, чтобы скакать на лошадях и резвиться с наложницами в гареме. Он мог по неделям не выходить оттуда, словно усвоив от родителей лишь одно сластолюбие, чем Аменхетеп Третий и Ов были наделены в избытке. Потому и фиванские посланники надеялись, что смогут уговорить фараона хотя бы на то, чтобы оставить за Фивами звание старой столицы. Царский дворец, хоть и пустовал, но всегда был готов принять властителя, и Неферт собирался пригласить его туда на праздник, соблазнить его красивыми жрицами, а там и сговорить на переезд. Но все планы рухнули, ибо фараона ни жрец, ни Сулла в течение всей недели так и не увидели. Зато главнокомандующий предупредил Неферта о серьёзных последствиях, если тот вздумает сеять рознь между народом и властями.

Оракул звал с собой Тиу, но и она не поехала, понимая, что подрастает сын, второй наследник, и надо быть рядом с ним. Тутанхатону шёл уже седьмой год.

Из Хатти пришло известие о смерти Суппилулиумы. Его сын Мурсили Второй, вступив на престол, заявлял о своём уважении к Египту и обещал никогда не идти на него войной. Вместе с послами приехал и старый оракул Озри. Он задержался и попросил соизволения у владычицы поселиться у сына в Мемфисе и среди внуков завершить свой земной путь.

Царица разрешила ему жить в Мемфисе. Озри поклонился и хотел уже покинуть тронный зал, но на мгновение остановился и пристально посмотрел на Нефертити.

— Я такой вас себе и представлял, — проговорил он. — Я ведь немного помог тогда Азылыку, когда наш Суппилулиума горел нашествием. Как окончил свои дни оракул?

— Спокойно, не болел...

— Оракулы никогда не болеют, но всегда знают час своего ухода, — помолчав, заметил Озри.

Семнехка-Ра умер через три года. Упал с лошади, заболел и умер. Фараоном стал девятилетний Тутанхатон. Через год фараон сам пришёл к царице и сказал, что он хочет съездить в Фивы, посмотреть город и повидаться с отцом. Нефертити подумала и дала согласие. Властитель уехал, а вернувшись, стал уговаривать царицу переменить столицу и вернуть в первые боги Амона. Правительница возмутилась. Она и слышать об этом не хотела.

— Но по всей стране все поклоняются по-прежнему Амону, а храмы Атона в запустении! Мы тратим из казны огромные деньги, чтобы содержать их, а вернувшись к Амону, мы получим новый источник дохода! У нас нет оракулов! Мой отец готов помогать мне, но уезжать из Фив он не хочет. И это не причуда, не каприз! Пойдёмте!

Он взял царицу за руку, они поднялись на террасу второго этажа, обращённую в сторону пустыни. Фараону шёл одиннадцатый год, но, несмотря на слабое здоровье, он не по годам был умён и рассудителен.

— Смотрите! — выкрикнул Тутанхатон.

К стенам города подступали пески. Они уже высились наравне с городскими стенами, а часть из них, особенно в сезон ветров, пересыпалась через стену.

— Пески уже вступили в город! Мы каждый день посылаем сотни рабов и повозок, чтобы вывозить его из города, на что опять же тратятся немалые средства. А ведь эти рабы могли строить дома, суда, гробницы! Представьте, если мы не будем вывозить песок. Через год города не станет. Пески затопят его! И смешная особенность этих песков в том, что дальше береговой черты они не идут. На этом месте нельзя было строить город, только и всего. Вот почему мой отец не хочет ехать сюда и почему я хочу вернуться в Фивы. И вот почему я хочу сделать первым божеством Амона. Вы прекрасны и умны, тётушка, вы должны понять меня!

Нефертити молча выслушала страстную речь фараона и сказала, что подумает о его доводах. В тот же вечер она обо всём рассказала Эйе.

— Я знал об этом, — улыбнувшись, признался ей главнокомандующий. — Азылык первым поведал нам об этой опасности, но Эхнатон просил сохранить эти сведения о наступлении песков в тайне. Твой супруг даже предполагал тогда, что, возможно, он снова перенесёт столицу в Фивы. Не сразу, конечно. Правителю жалко было покидать этот дворец... — Эйе обнял её. — Дворец и вправду хороший. Но я никогда тебя не покину! Поступай как знаешь. Захочешь уехать в Фивы, я последую за тобой, останешься здесь, я тоже останусь.

Прошёл ещё год. Тутанхатон терпеливо ждал. Нефертити теперь каждый день сама поднималась на террасу второго этажа и наблюдала, как легко пересыпается через высокую городскую стену золотой песок, как рабы бойко нагружают повозки и вывозят песок за город. Но было заметно и другое, как растут горы песка уже в самом городе. Усилий двухсот рабов уже не хватало.

В один из дней царица вызвала к себе фараона и разрешила ему перенести столицу в Фивы. Правитель переехал и лишь там объявил своё новое имя: Тутанхамон. Но он не предупредил заранее об этом царицу, и она не на шутку рассердилась. Войска, большей частью остававшиеся в Ахет-Атоне, готовы были выступить под предводительством Эйе на Фивы и сместить юного властителя. Но фараон, желая смягчить гнев правительницы, прислал смиренное и покаянное письмо, в котором подробно разъяснял причины такой перемены имени и напоминал, что царица сама разрешила ему переезжать, и он подумал, что это разрешение касается и возвращения Амона. Тутанхамон не хочет оставлять Верховным жрецом Неферта, чьё имя до сих пор связывают с тайной борьбой против Эхнатона, а потому правитель остановил свой выбор на фигуре неизвестной и нейтральной в этом отношении. При этом он нижайше просит тётушку переехать в Фивы и продолжить своё управление державой, до тех пор, пока это не станет для неё обременительным.

«Старый дворец полностью в вашем распоряжении, — писал фараон. — Для нас с Макетой строится рядом другой, отец дал на это много серебра, так что казне это ничего не будет стоить. Я говорю об этом столь подробно, дабы вы видели в каждом из моих поступков сквозную нить одной цели: ещё сильнее укрепить нашу державу, сделать её богаче и могущественнее. И второе, более существенное: в государственной казне нет таких средств, и слухи, распространяемые повсюду о наших богатствах, оказались ложными. Именно этим я обеспокоен больше всего, а не попытками нарушить прежние традиции и переделать их на свой лад...»

Нефертити вслух дочитала письмо племянника и взглянула на Эйе. Его мужественное лицо прорезали глубокие морщины, а чёрные волосы на висках давно поседели.

— Нам с тобой надо тоже что-то решать, — мягко проговорил он. — Войско должно перебираться в Фивы и подчиняться одному правителю: либо тебе, либо Тутанхамону. Но кому-то одному. Ты понимаешь?

Она кивнула, вышла на террасу, выходящую на берег Нила. Наступал вечер. Уже полный, но пока белый на голубом фоне круг луны висел над рекой, ещё не серебрилась лунная дорожка, и зелёная река казалась чёрной. Нефертити долго смотрела на бегущий Нил, пока не восстановились все цвета вечера. Прошло часа полтора. Очнувшись, она оглянулась. Эйе сидел рядом в кресле.

— Ты говорил о переезде? — нарушив молчание, спросила она, и Эйе кивнул. — Не знаю, но мне не хочется отсюда уезжать. И не хочется больше управлять державой. Младшей дочери уже шестой год, она взрослая девочка, совсем взрослая. У меня вдруг возникло такое ощущение, что моя жизнь окончена.

— У меня тоже, — помолчав, сказал Эйе.

Город постепенно вымирал. Уехал Илия и все первые царедворцы, стали один за другим сбегать в Фивы и торговцы. Вместо двухсот рабов на вывозе песка теперь работали всего девяносто, столько оставил Тутанхамон царице, которая, полностью передав ему символы власти, осталась с Эйе в Ахет-Атоне.

Тейе жила вместе с ними во дворце. Она не сердилась на мужа, ушедшего от неё к царице, и радовалась их неожиданному счастью. Они обедали вчетвером, с Тейе и Сетепенрой. Остальные дочери уехали в Фивы, там под крылышками царственного брата и родной сестры легче было выйти замуж за принца, царевича, да и вообще в шумной столице жить веселее. Младшая обожала мать и не хотела её покидать.