Нефертити

Он оттого столь откровенно и разговаривал с царицей, ибо считал, что говорит сам с собой, только вслух, расставаясь с холмистым пейзажем родных мест. Скоро пропадут из глаз миртовые рощи с ленивыми отарами овец и пастухами, играющими на свирелях, начнутся жёлтые пески пустыни, а с ними и чужая земля. Лекарь вдруг подумал о том, что может никогда сюда не вернуться, и спазмы сжали горло: его родители ещё были живы, они отказались покинуть столицу, и что теперь станет с ними, пощадят ли их враги?.. Слезинка невольно скользнула по щеке, он смахнул её, украдкой взглянув на царицу, и неожиданно побледнел: она лежала с закрытыми глазами, чуть приоткрыв рот, и ему показалось, что Айя умерла. Несколько мгновений Мату не отводил от её красивого заострившегося лица пристального взгляда, потом приблизился к губам, стараясь понять, дышит ли она, и в этот миг властительница широко открыла веки, замерла, увидев лекаря так близко. Он же коснулся щекой её губ, ощутил жаркое дыхание и лишь тогда резко отстранился, поднял голову, перехватив изумлённый взор Айи. Почти минуту они не сводили восхищенных глаз друг с друга.

«Как странно, — вдруг подумала царица, — ещё два часа назад сердце моё разрывалось от отчаяния при одной мысли, что мне предстоит долгая разлука с мужем, а быть может, и вечное расставание. Ещё два часа назад я и подумать не могла о том, что мне может понравиться посторонний мужчина, я с радостью буду принимать его нежные ухаживания, и они мне понравятся... Он будет целовать, гладить мою руку, а моё сердце станет замирать, как в тот первый миг влюблённости, когда я полюбила своего мужа. Как всё странно...»

— Простите, царица, я так испугался, вы замолчали, и я подумал... — он смутился и опустил голову.

— Я, кажется, заснула...

— Простите меня, что разбудил вас! — огорчился Мату. — Попробуйте снова закрыть глаза и немножко подремать, а я покараулю ваш светлый сон...

Она улыбнулась и закрыла глаза. Он погладил её руку, коснулся губами тонкого запястья. Если примчатся дикие слуги хеттского вождя, лекарь умрёт, но защитит свою госпожу. В его шкатулке лежала тонкая трубка с отравленными стрелами. Напора воздуха во рту хватало, чтобы послать стрелу на десять метров. Лёгкий укол, и никакое противоядие не могло спасти несчастного. Мату никому не позволит даже дотронуться до царицы. Он был счастлив. Ему хотелось, чтобы это путешествие никогда не кончалось.

Хашша миновал небольшой смешанный лесок с пушистыми коротконогими соснами, которые вполне дружелюбно уживались с порослью ещё молодых дубков и завезённых с севера кедров, выскочил на развилку трёх дорог, расходящихся в разные стороны, и в растерянности остановился. В горле сразу же пересохло от жажды. Он стал оглядываться по сторонам, не зная, что ему делать, но от одной мысли о возвращении в войско с пустыми руками, без головы оракула, в тревоге зашлось сердце: властитель не простит, если расторопный слуга упустит этого кассита-изменника. Азылык не мог далеко уйти, лошадёнка у него была не из лучших. Ещё при подходе к Евфрату телохранитель заметил, как жеребчик прорицателя чуть припадает на заднюю ногу, видно, подкова сносилась и образовалась мозоль. Заспинник государя ещё тогда предупредил о том гадателя, посоветовав взять запасную лошадку. Интересно, последовал ли кассит его совету?.. Он вроде не из дураков.

Хашша спрыгнул на землю, как барс, выгнул спину, упал на колени, пытаясь отыскать хоть на одной из дорог, среди мелких камней, следы только что проскакавшего всадника, и на второй тропе телохранителю повезло. Оказалось, старый прорицатель так и не сменил своего жеребчика, и передние копыта, продавливаясь, хорошо отпечатались на песке среди камней.

— Авва! — радостно взвизгнул слуга, вскочил на своего конька и ринулся в погоню. К счастью, его жеребец тотчас понял, чего хочет хозяин, и понёсся во весь опор. Через две версты впереди показалась тёмная фигура всадника, и Хашша сразу же узнал в нём прорицателя: тот еле плёлся на своём хромоногом. Телохранитель издал победный клич, выхватил меч, чтобы привезти повелителю голову беглеца, но внезапно передумал, решив, что государю будет приятнее самому понаблюдать за казнью негодяя, и вознамерился взять оракула живым. Впрочем, к тому всё располагало: сила и мощь государева заспинника не шли ни в какое сравнение с тощим и неуклюжим гадателем, который даже не имел меча, чтобы защитить себя.

Заслышав крик и топот копыт за спиной, Азылык обернулся, узнал Хашшу и стал разворачивать своего конька, ещё плохо понимая, что стряслось. Но вглядевшись в злобный и торжествующий лик телохранителя, оракул быстро обо всём догадался: властитель, прогнав его прочь, вовсе не собирался оставлять его в живых. Впрочем, так поступали с оракулами во многих странах, если те вдруг становились неугодными, а попытка Азылыка сбежать лишь ускорила трагическую развязку.

— Отправляйся живо за мной, мерзкий гадатель! — подлетев к прорицателю и дико тараща глаза, проорал Хашша. — Властитель тебя требует! Следуй за мной!

Но Азылык не двинулся с места, не считая достойным даже объясняться с глупым слугой.

— Ты что, оглох, баран касситский?! — прорычал телохранитель и, выхватив меч, лихо закрутил им в воздухе. — Или хочешь своей бараньей башки лишиться?!

Тяжёлым, почти неподъёмным мечом он владел отменно, прорицатель не раз с восторгом наблюдал за его ратной ловкостью. Вот и сейчас слуга властителя жонглировал им, как коротким и невесомым кинжалом, описывая большие круги и затейливые росчерки в утреннем воздухе. Это фехтование приводило самых грозных неприятелей в подавленное состояние, и те обычно отказывались от дальнейшего сражения. Эту ритуальную угрозу Хашша и взялся исполнить, как бы доказывая Азылыку, сколь опасно с ним шутить. Большой меч уже набрал свою силу вращения, слуга заводил его на последний круг, чтобы после этого нанести решающий удар, как вдруг огромный клинок резко отклонился и перерубил телохранителю горло. Заспинник властителя выпучил от удивления глаза, захрипел, кровь тёмной струйкой брызнула изо рта, и он, как мешок, рухнул с лошади на каменистую тропу. Ноги вздрогнули от резкой судороги, пробежавшей по телу, и крохотный мотылёк души, вырвавшись с последним выдохом, растерянно запорхал над телесной тушей. Азылык даже представлял его душу мелким летающим жучком, столь неразвитой она ему представлялась, но оказалось, что Хашша был человеком тонким и ранимым, скрывавшим эти не свойственные воину черты за внешней напускной грубостью.

Мотылёк посмотрел на оракула большими грустными глазами, всё ещё не понимая, как, не двигаясь с места, прорицатель смог изменить движение меча, всегда ему подвластного? Однако Азылык, хоть и смотрел на него, но не проронил ни слова, лишь склонил голову, как бы прося прощения за это смертельное движение меча, свершившееся по его воле. Так и не дождавшись объяснений, мотылёк вспорхнул и полетел в сторону Евфрата, чтобы проститься с властителем, которого по-своему любил. Три дня ему ещё отпущено незримо порхать на земле, а за это время боги решат его дальнейшую судьбу: какое существо наделить его душой — травинку, козявку или носорога. Хашша не скоро вернётся на землю в человеческом обличье. Пройдёт семь или восемь веков, прежде чем придёт его черёд снова стать двуногим и говорящим. И пригодятся ли тогда его воинские доблести?..

— Интересно, какая же душа у Суппилулиумы? — провожая долгим взглядом мотылька, промолвил вслух прорицатель. — Какой-нибудь сурок с крыльями? До орла, несмотря на принадлежность к царскому роду, ему не дотянуть.

Оракул слез со своей хромоножки, по-дружески похлопал её по спине и пересел на вороного конька заспинника. Неожиданно погрустнел, шумно вздохнул и посмотрел в сторону Евфрата, куда улетел мотылёк Хашши. Взгляд был долгий и летящий, как стрела.

Она в то же мгновение долетела до берегов Евфрата, намного опередив душу телохранителя и, превратившись в тонкую невидимую иглу, впилась в спину хеттского вождя меж лопатками. Тот резко выпрямился, почувствовав странный укол, развёл в сторону руки, поморщился. Войско уже выстраивалось на прибрежной дороге, чтобы ускоренным маршем двинуться на Вашшукканни, военачальники отдавали последние приказы, выравнивая линии и промежутки между колоннами, ожидая, когда затрубят рога и можно будет выступить. Убитых похоронили тут же, без особых почестей. Самодержец спешил, подгоняя тысяцких и сотников, как колесничих, так и конных, юлой крутился на одном месте, готовый, не раздумывая, кинуться в битву. И вдруг этот странный укус меж лопаток, заставивший его сразу же сникнуть, отвести коня в сторону и почти на час позабыть о спешке. Яростный огонь угас в зрачках, ослабла в руках узда, и уши неожиданно заложило, да так, что повелитель перестал слышать земные звуки. Самодержец медленно оглянулся и посмотрел в ту сторону, где ещё утром располагался их лагерь. Послышался странный хрипловатый смешок, и Азылык вдруг заговорил столь отчётливо, словно стоял у него за спиной. Полководец резко обернулся, но вокруг никого не было, он один стоял на берегу реки.