Нефертити

Жрец облизнул пересохшие толстые губы и вытер большим платком пот с мясистого лица. От Шуада всегда пахло солёной рыбёшкой, и фараону давно не нравился этот запах. Но юный властитель никогда об этом ему не говорил.

— С этого дня придётся переменить некоторые традиции, — помедлив, проговорил ученик, всё ещё сидя в большом тронном кресле, и Шуад удивлённо оттопырил нижнюю губу.

— Вот как? Не будем купаться? А я бы с удовольствием окунулся куда угодно! Только дураков губят наслаждения, сказал я когда-то и с тех пор никогда...

— С этого дня, приходя ко мне, ты не будешь есть солёную рыбу, — перебил его наследник. — Далее...

— Но, ваша милость...

— Не перебивай меня! — разгневавшись, жёстко оборвал его Аменхетеп. — Ты всё-таки разговариваешь со своим фараоном. Мой отец умер больше часа назад...

Шуад несколько мгновений не мог выговорить ни слова, потрясённый этой вестью.

— Ваше величество, я не знал... — пробормотал жрец.

— Не надо ничего говорить. Ты слушаешь меня? Я не люблю запаха солёной рыбы!

— Я понял, ваше величество! Я исправлюсь! — бедный Шуад даже вспотел, только сейчас осознав, что перед ним в своём большом кресле сидит единственный правитель державы и от его слова зависит судьба каждого из египтян.

— Это первое. Далее. Занятия мы продолжим, но теперь мы будем заниматься ближе к вечеру, днём мне придётся разбираться с делами. И наверное, не каждый день. Ты понимаешь, что для этого могут возникать веские причины... — государь выдержал паузу, как бы позволяя жрецу поддержать его.

— Да-да, я понимаю, ваше величество! — с готовностью поддакнул Шуад, облизывая запёкшиеся губы, но не решаясь теперь попросить даже воды.

Фараон сам дал знак слуге, стоявшему у дверей, указав на кувшин, и тот мгновенно наполнил его и принёс.

— Налей себе и мне, — разрешил правитель.

Жрец наполнил чаши, поднёс одну из них властителю, поклонился. Обычно словоохотливый, после резких одёргиваний фараона Шуад замолчал, терпеливо ожидая, когда ему позволят снова заговорить.

— Я хочу поблагодарить тебя за интересный и подробный рассказ, — первым нарушил молчание властитель. — Смерть отца стала причиной моего необычного интереса к этой теме, мне хотелось узнать, что дальше случится с его душой...

— Да, я понимаю, — тотчас вставил реплику жрец, уловив паузу в речи фараона.

— Но меня очень взволновал наш прошлый разговор о едином боге Атоне. Однако в вашем рассказе царствует Осирис, большое место занимают остальные боги, и об Атоне в нём почти не упоминается, — проговорил наследник.

— Я сказал о нём в конце: ступени лестницы и сверкающие лучи Атона-Ра, — напомнил Шуад.

— Но у меня осталось ощущение, что он вообще не оказывает никакого влияния на человеческую судьбу. И если уж говорить о единобожии, то почему, к примеру, не выбрать того же Осириса? — спросил самодержец.

— Осирис — лишь один из богов, как Маат, Тот и другие. В этой же цепи и наш Амон. Атон-Ра потому и держится в тени, что стоит выше других, он как бы парит над старыми богами, а не среди них. Пусть останутся старые боги, но владыка и человек должны поклоняться кому-то одному, — жрец в несколько глотков осушил чашу и снова уставился на кувшин.

— Наливай и пей сколько угодно, — разрешил Аменхетеп.

— Благодарю вас, ваше величество! — Шуад наполнил свою чашу, столь же быстро осушил её и снова наполнил, после чего, приблизившись, прошептал:

— И дело вовсе не в Атоне и не в старых богах, ваше величество...

— А в чём?

— В вас.

— Я не понимаю... — фараон недоумённо взглянул на наставника.

— Если вы попадёте в Хатти, ваше величество, там назовут вам целый сонм своих богов: Кумарби, Тешуба, Ан и многих других. И в каждом государстве свои собственные. Получаются целые полчища божеств. Но может быть, — жрец помедлил и таинственно промолвил: — их совсем нет?

— Как так?! — изумился властитель.

— Богов придумывают, когда правителям не хочется объяснять свои поступки или свои промахи. Вот тогда они говорят: «Так хочет бог». Или: «На всё воля божья». И карать именем бога тоже легче. И воздавать почести, и управлять. И для простолюдина бог — это некая форма равенства его с фараоном, ибо оба смертны, оба поклоняются одному или многим богам, оба зависят от его воли. Но вот её-то бог диктует только фараону, его же он ставит властелином над остальными. Однако самих богов никто никогда не видел, но все о них только и говорят. Блестящее творение человеческого ума!

— А если боги всё же существуют? — спросил Аменхетеп.

Шуад иронически поджал губы.

— Говорят, боги оберегают человека от стихийных бедствий. Но отовсюду нам сообщают: там земля трясётся, там наводнение, там горы изрыгают огонь, там засуха. Создаётся такое ощущение, что богам либо всё равно, либо они не в состоянии этим бедствиям противостоять, что противоречит божественной сути, либо их просто нет. Говорят, боги борются против злых сил. Но почему тогда они не останавливают Суппилулиуму, который захватывает чужие земли и убивает невинных людей? Почему они равнодушно взирают на других тиранов? Почему тогда они ни во что не вмешиваются? Вот я и подумал: а может быть, их просто нет? Многие племена до сих пор поклоняются всяким амулетам, священным статуям, камням, рекам и деревьям. Но когда возникли такие державы, как наша, то отбивать поклоны стало неудобно, тем более царским лицам. И вот тогда, как мне кажется, мудрецы властителей и придумали взамен амулетов живых богов, наделив их разными обязанностями. Когда же начали создаваться другие государства, то их правители по образцу первых держав создавали своих божеств, кто бы их охранял и кого бы боялись все, ибо они невидимы, вечны и всемогущи. Боги — это священный кнут, с помощью которого самодержец держит народ в повиновении! — торжественно закончил свою речь Шуад и одновременно допил кувшин с виноградным соком.

Аменхетеп даже внутренне содрогнулся от столь кощунственных слов, уверенно слетавших с языка жреца, официально служившего в храме Амона-Ра, главного бога египтян, и обязанного по своей должности не только верить в существование богов, но и самым решительным образом искоренять богохульство и неверие. Несколько мгновений фараон не мог шевельнуться, боясь ответной и немедленной кары богов, которая, как казалось ему, обрушится на их головы, но ничего не случилось. Заглянула Тиу, глаза её были заплаканы, она сообщила, что Нефертити у неё. Юный государь кивнул, и она, увидев его напряжённое лицо, удалилась, не став мешать их беседе со жрецом.

Загорелое тело жреца, обнажённое до пояса — верхние одежды фараоном и жрецами надевались лишь во время торжественных богослужений, этим подчёркивалось уважение к богам — покрылось потом, но не столько от волнения, сколько от пятилитрового кувшина. Жрец уже начал снова облизывать толстые губы и поглядывать на него.

— Мне кажется, такие предположения возникают в голове многих жрецов и оракулов, они лишь не позволяют себе откровенничать по таким вопросам, ибо ни один разумный самодержец не согласится разрушить этот придуманный мир, настолько он хорош и удобен, — продолжил Шуад. — А вот чуть облегчить его, сделать проще, доступнее для каждого просто необходимо! Ибо не все ваши подданные, ваше величество, помнят каждого из богов и чем он занимается. Их больше тридцати. И повелось уже так, что у каждого города есть свой как бы главный бог. Вы знаете, что Апису поклоняются в Мемфисе, Ихи в Ден-дерах, Тота превозносят в Гермополе и так далее. Это ещё один повод’ чтобы ввести единобожие! Тогда мы сократим количество храмов, а соответственно и число жрецов, я подсчитал, почти на две трети. Жрецы, как прожорливые мыши, да простится мне такое сравнение, бесполезно пожирают нашу казну, набивая лишь толстые животы. Во всех смыслах эта идея выгодна! — с жаром закончил наставник, для убедительности хлопнув себя по жирному пузу.

Мясистое лицо его покрылось крупными каплями пота, столь горячо он говорил, пытаясь убедить наследника. Жрец промокнул пот тонким платком. Он надеялся на полное одобрение своих мыслей и уже предвкушал важную победу, но фараон держал долгую паузу, и Шуад смиренно молчал, сознавая, что перед ним не просто ученик, а полновластный правитель. Учитель вдруг подумал, что давно перерос эту свою должность и надобно мягко подсказать самодержцу, кто сможет стать истинным советником во всех его начинаниях. Ибо последняя его идея позволит сберечь фараону две трети государственной казны, а на эти средства можно выстроить ещё один город, подобный Фивам. Шуад предугадывал, что, несмотря на юный ум, повелитель способен оценить жемчужные зёрна столь смелых решений, однако то, что промолвил властитель, заставило его тотчас оцепенеть: