Нефертити

Обычно за столом прислуживали шестеро слуг, на этот раз их было двенадцать. Юноши двигались легко и незаметно, меняя одно блюдо за другим и зорко следя за тем, чтобы все высокие сосуды для вина и чаши для сока из синего и зелёного непрозрачного стекла были наполнены. Распорядитель обеда старый Саам внимательно следил за молодым наследником, мгновенно откликаясь на любой его знак и тотчас исполняя его приказы. Юный царевич был хозяином этого званого пиршества.

Когда Илия принёс Нефертити приглашение наследника, она так растерялась, что попробовала снова отказаться, хотя юный правитель в ту первую встречу у бассейна ей сразу понравился. Его удлинённое, красивой лепки лицо с нежной смуглой кожей, восхищенный взгляд ярких, темно-изумрудных глаз невольно завораживали, притягивали к себе, заставляли довериться, а умная речь располагала и внушала уважение. Но привыкшая к одиночеству, смирившаяся с тем, что её выселили из дворца и даже свидания с сестрой происходят изредка, украдкой, она сама не хотела сближаться с правителем, о котором не переставала думать. Его дружеские знаки внимания могли заронить надежду в её сердце, а потом расставаться с ней будет нелегко.

А потому принцесса спешно придумывала вескую причину для отказа, такую, чтоб юный фараон не обиделся. Она не любила долгие обеды, тем более церемониальные, за которыми надо обязательно о чём-то говорить и обязательно пробовать разные блюда; уж лучше бы царевич пригласил её в бассейн, она бы согласилась, но первый царедворец неожиданно упал на колени и с мольбой произнёс:

— Если вы откажетесь, ваша светлость, я лишусь своего места, так мне сказал мой господин. Пожалейте меня и моих детей! — он был так красив и трогателен в эту минуту, что у принцессы не повернулся язык отказать ему.

Её встретил сам наследник с матерью, проводил к столу, усадив рядом с собой. Старый фараон восседал в центре стола не только без традиционной бороды, но и без привычного головного убора. Его редкие волосы были седы, и, глядя на них, можно было понять, насколько он одряхлел. Однако, взглянув на Нефертити, государь тотчас оживился, глаза у него заблестели, и царевич позеленел от злости. Он тотчас понял, какую непоправимую ошибку совершил, затеяв этот обед, ибо сластолюбие отца не знало границ. Он уже почти не захаживал в гарем, и Ов, как ни старалась, не могла возродить его боевой пыл, но глаза ещё могли восторгаться женской красотой, а воображение — рисовать сладкие картины утех; в этот вожделенный миг что-то оживало во властителе, и ему снова казалось, что он на всё способен.

— Как ты могла так долго скрывать от меня этот восхитительный цветок?! — то и дело обращаясь к Тиу, восторженно восклицал Аменхетеп Третий, глотая настой из корня мандрагоры, который прописали ему лекари, дабы правитель поддерживал в себе жизненные силы. Кроме него, каждый день по утрам фараон проглатывал по толчёной жемчужине, пил горячую змеиную кровь, ограничивая себя в еде, и временами совсем неплохо выглядел. Особенно если встречал юную красавицу, к коим всю жизнь был неравнодушен. Властители соседних стран по-прежнему в качестве подарка присылали египетскому фараону юных наложниц, и другого столь пышного гарема, где нежились и жаждали любви сотни обольстительных красавиц, на земле ещё не было.

— Я тебя не один раз просила принять мою сестру, — сердито напомнила царица, но старый самодержец уже не слышал никого, кроме самого себя.

— Я хорошо знал твоего отца, Нефертити! — обращаясь только к ней, ласково пел самодержец, зная, чем можно увлечь столь юное создание. — Сутарна был замечательный государь, мы часто пировали вместе, и меня всегда поражало, что он каждый раз поднимал чашу за красоту царицы Айи. Я больше не встречал правителей, столь сильно и горячо привязанных к своей единственной супруге. Я даже поначалу думал, что он неизлечимо болен, так бывает, но потом убедился, что он ещё о-го-го как крепок!

Аменхетеп захихикал, а лицо Тиу прорезала болезненная гримаса. На глаза Нефертити навернулись слёзы.

— Я, к моему несчастью, его совсем не помню, — печально ответила принцесса.

Однако слезинки, скользнувшие по щекам, сделали её лик ещё прекраснее. Старый фараон облизнулся. Царевич сидел как на иголках, еле сдерживаясь от гнева. Тиу, предчувствуя, какая ссора может разгореться между отцом и сыном, дала знак слугам, чтобы несли сладости, стремясь побыстрее закончить обед. Сын, сорвавшись, способен наговорить дерзостей, а доведённый до бешенства Аменхетеп Третий может заключить наследника в темницу, несмотря на то, что многие вопросы они решали вдвоём и весь Египет уже знал, кто станет следующим фараоном.

— А почему бы вам, принцесса, не переехать во дворец? — неожиданно предложил старый правитель. — Так приятно с вами беседовать и просто вас видеть! Будто росный ветерок прохлады погасил жар пустыни и принёс живое дыхание лесных трав! Я увидел вас и воспрял духом, я снова стал молод!

Нефертити смутилась, краска румянца покрыла её щёки, наследник же побледнел от этих слов. Он пристально взглянул на Саама, главного распорядителя обеденного стола, и долго не сводил с него глаз. Наконец тот опустил голову и еле заметно кивнул. Саам вышел и через мгновение вернулся с кувшином гранатового сока, сам наполнил чашу старого фараона. Последний даже не обратил на это внимания. Эта договорённость со старым слугой возникла у царевича полгода назад. Подчас, выпив несколько чаш вина, отец расходился не в меру, болтал глупости и мог наговорить такого, о чём наутро жалел. Вот юный правитель и придумал выход: подсыпать в сок или в вино сонный порошок. Отца клонило в сон, слуги его уводили, а проснувшись через несколько часов, он уже ничего не помнил.

— Переезжай, ваша светлость! — горячо настаивал фараон. — Здесь, во дворце, на всех хватит места! У тебя же там нет бассейна? А здесь будет собственный водоём и большие прохладные покои. Переезжай со всеми слугами, какие есть, с твоим лекарем, хочешь — забирай и своих поваров, коли они тебе приглянулись! Мы будем каждый день видеться, я тебе многое расскажу о твоём отце, мы с ним часто встречались. Ты же его не помнишь?

— Нет. Мне только сестра рассказывала, — не зная, как унять смущение, ответила Нефертити.

— Вот и с сестрой будешь каждый день видеться! — обрадовался правитель. — А то и она скучает, бедняжка! — он взял чашу с соком и сделал несколько глотков.

Царица и наследник молчали. Тиу заметила, что сын неожиданно успокоился, и удивилась: она не ожидала, что он способен обуздать свою запальчивость. Нефертити же была потрясена. Целых восемь лет она никому не была нужна, ею никто не интересовался. Сестра изредка заходила, приносила подарки, справлялась о нуждах. Отец, отправляя их с матерью и хорошо зная нрав египетского фараона, который не очень-то жаловал родство с его семьёй, передал Мату большую часть семейного серебра, за которое можно было покупать скот и хлеб. Когда Нефертити выселили из дворца, царица всё же добилась от мужа, чтобы сестру снабжали хлебом, мясом и другими продуктами из кладовых фараона. На базаре покупали лишь снадобья, шёлк для нарядов и сандалии, дабы Нефертити выглядела как и подобает царской дочери, а не замарашкой. И вдруг фараон приглашает её снова поселиться во дворце, да ещё со всеми слугами. Ради чего? Она ему приглянулась, и он жаждет превратить её в любовницу?

— Ну так как, переезжаем? — кокетливо улыбаясь и не сводя глаз с Нефертити, спросил самодержец и тут же предупредил: — Но отказа я не приму!

— Может быть, мы дадим нашей гостье немного поесть, — нахмурившись, вступился за неё наследник. — Она не прикоснулась ни к одному блюду!

— Да, надо поесть! Слушай меня и ешь, наша принцесса! Отведай наших кушаний, выпей сладкого вина! А мы все будем на тебя смотреть! Какая ты красивая! Я ещё не видел такой божественной красоты! — восторженно проговорил фараон и мельком взглянул на царевича. — Хвала тебе, мой сын, заметивший её!

Властитель допил сок, Саам снова наполнил стеклянную чашу. Тиу взглянула на сына: он сидел натянутый, как тетива лука, сжав маленькие кулачки. Фараон неожиданно зевнул, встряхнул головой.