Мистериум

И вновь Меган не знала, что ему ответить.

Ли и не догадывался, чем на самом деле вызвано напряженное молчание Меган. Он считал, что ошеломил ее, а потому продолжил свой торопливый монолог:

– Ты когда-нибудь бывала в Коста-Рике? Место просто сказочное. Голубое Карибское море. Никакого сравнения с морем у побережья Калифорнии. Спокойное, как поверхность драгоценного камня. Сан-Хосе – столица Коста-Рики – современный, динамичный город. Доброжелательные люди. Потрясающая ночная жизнь. Сто миллионов в Коста-Рике – все равно что миллиард здесь. Бери выше: два или даже три миллиарда. Меган, я собираюсь в Коста-Рику. Довольно с меня этих крысиных бегов. Хочу расслабиться и наслаждаться жизнью. Жить по-настоящему, пока еще молод. Но когда ты один, все не так хорошо, как могло бы быть. Мне нужно, чтобы кто-то был рядом. Ты и я, когда-то у нас неплохо начиналось. Честное слово. Правда, тогда я был слишком незрелым, думал только об успехе. Придурок, не понимавший своего счастья. Но я всегда сожалел, что мы расстались. Если ты дашь мне второй шанс, ты никогда не пожалеешь. Я сумею прекрасно позаботиться о тебе, Меган. О тебе и мальчике. Никто не позаботится о тебе лучше.

Меган подумала, не пьян ли он. А может, под кайфом? Говорил он очень быстро, но слова не комкал. Пьян он или нет, однако это внезапное предложение было иррациональным и предельно неуместным.

Раньше Меган попросту оборвала бы разговор, не задумываясь о вежливости, но милый Вуди научил ее терпению. Она тщательно обдумала ответ.

– Ли, я польщена, что за столько лет ты меня не забыл и столь высокого мнения обо мне. Вряд ли я этого заслуживаю. А незрелыми бывают не только молодые парни. Девушки тоже этим отличаются. Но нам с тобой не по двадцать лет. Я не одна. У меня есть Вуди. Он целиком зависит от меня. Вуди – мое главное сокровище и другого мне не надо. Я едва ли смогла бы увезти его в Коста-Рику. Даже поход в парикмахерскую его эмоционально изматывает, а после визита к зубному врачу он восстанавливается несколько дней. Боюсь, ты недопонимаешь, что значит особый ребенок и как сильно это меняет твою жизнь.

Каскад слов Ли сменился молчанием. Потом он сказал:

– Но это непременно должна быть Коста-Рика. Я все распланировал. Все подготовлено. Я уже ничего не могу изменить. Я мог бы включить в свой план тебя и твоего сына, но разработать новый план не могу. Ни сейчас, ни в будущем… Дай мне шанс. Меган, просто скажи, что подумаешь об этом. У тебя достаточно времени: остаток дня, вечер, ночь. Подумай хорошенько, а завтра позвони мне. Пожалуйста, позвони мне завтра.

Он продиктовал ей свой номер. Меган записала без намерения звонить.

– Ли, боюсь, наше время прошло. Для меня сейчас лучший вариант – тот, который больше всего подходит Вуди. И это явно не Коста-Рика. Ты построишь себе жизнь, которой будут завидовать. Не сомневаюсь, что ты найдешь женщину, готовую разделить эту жизнь с тобой. Ты заслуживаешь счастья. Большего счастья, чем жизнь со мной.

Ли снова начал ей докучать, и тогда, чтобы прекратить этот изматывающий разговор, Меган прибегла ко лжи. Сказала, что слышит крики Вуди и должна вмешаться, поскольку у него опять вспышка неконтролируемого поведения. На самом деле у Вуди никогда не было подобных вспышек.

Повесив трубку, Меган вернулась к прерванной работе. Сценой для ее картины служил задний двор их дома. Время – раннее утро, где-то около четырех часов утра. Вся сцена освещалась исключительно лунным светом. Странное свечение было метафорой света в сердце мира, невидимого света, присутствующего во всем. И хотя Меган изобразила лунные блики вполне реалистично, они были чуть-чуть преувеличены так, чтобы тончайшие отражения лунного света казались исходящими как бы из самих деталей композиции: ломтиков яблока в руке мальчика, его лица, мягких шкур трех оленей и белых цветков яблони. И над всем этим нависал темный лес.

Меган твердо знала, что после наступления темноты Вуди никогда не отваживался выходить во двор один. Он приманивал оленей к ступенькам крыльца и там кормил их с ладони. Для большего правдоподобия художнику иногда приходилось изображать все несколько не так, как это было на самом деле.

Подумав об этом, Меган снова вспомнила о звонке Ли Шекета. Зачем он звонил?

Она так и не смогла понять причину его звонка.

Безмятежное состояние ушло. Чувствуя, что она все равно не сможет работать, Меган опустила кисть в банку со скипидаром.

Она подошла к высоким стеклянным дверям, окаймленным с обеих сторон окнами. Все вместе давало прекрасное северное освещение. За окнами тоже был двор, но боковой. И лес здесь подходил к дому ближе, чем на заднем дворе.

Если самовлюбленный человек вроде Шекета выпал из-под власти босса с сотней миллионов долларов, он ни при каких обстоятельствах не стал бы предаваться меланхолии, вздыхать и грустить о минувших днях и о том, что могло бы произойти, но не произошло. Он бы купил себе все, что хочет, будь то «феррари» или длинноногая грудастая конфетка.

Скорее всего, он действительно был пьян. Там, откуда он звонил, часы показывали не половину четвертого, а намного больше. А может, он начал еще с утра.

Ли был не из тех, кто способен говорить искренне, от сердца. Он лишь высказывал мнение, незыблемое для него, или говорил об амбициях, которые обязательно осуществятся. Он никогда не любил Меган, его интересовал только секс с ней. Когда из него выветрится алкоголь, он пожалеет об этом звонке. Вряд ли он снова ей позвонит, а если и позвонит, Меган не возьмет трубку.

Освещенность в мастерской изменилась, и причиной был не только приближавшийся вечер. Небо стало затягиваться светло-серыми чешуйчатыми облаками, меняя синюю небесную «кожу» на подобие змеиной.

Как всегда, день обладал своей магией, хотя и не той, какая требовалась Меган для достоверного изображения Вуди и оленей.

По понедельникам, средам и пятницам в доме появлялась Верна Брикит. Она не только занималась уборкой, но и готовила еду, которую затем Меган могла разогреть на обед. Сейчас Верна находилась в кухне и совсем не возражала против помощницы и собеседницы, а Меган умела помочь и поддержать разговор.

Меган отмыла кисти, убрала краски и пошла мыть руки в ванную, примыкавшую к мастерской.

Подойдя к умывальнику, она привычно взглянула на себя в зеркало, что висело над раковиной. Оттуда на нее смотрела женщина с тревожными глазами. Внезапное возвращение Ли Шекета в жизнь Меган взбудоражило ее сильнее, чем ей хотелось бы.

От него всегда исходила какая-то темная энергия, о которой Меган тоже забыла, а теперь начинала вспоминать. Тогда он добивался от нее одного – интимной близости, и, подобно кукловоду, так тонко и умело дергал за ниточки, что она по молодости и наивности не сразу это почувствовала. Когда же до нее стало доходить, он сменил тактику, стал встречаться с другой. Как звали ту девицу? Кларисса? Да. Шекет использовал сексуальную доступность Клариссы, чтобы манипулировать Меган, и доманипулировался до того, что она вытолкнула его из своей жизни.

Такое положение вещей устраивало ее и тогда, и сейчас.

Меган отправилась в кухню – помогать Верне Брикит.

Через какое-то время Киппу захотелось пить. Утолить жажду было несложно.

Озеро Тахо считалось одним из самых глубоких и чистых озер мира. Вода в питавших его ручьях была прохладной, чистой и вполне пригодной для питья.

Утоляя жажду, Кипп следил за игрой плещущихся рыб. Ручьи, спешившие к озеру Тахо, кое-где разливались, образуя небольшие озерца, пронизываемые солнцем. В них-то и плескалась рыба.

Утолить голод оказалось куда сложнее.

Кипп был из породы охотничьих собак, однако сам никогда не охотился.

Исключение составляла «охота» на мяч, когда Дороти бросала мяч, а Кипп должен был отыскать его и принести хозяйке. Он тысячу раз находил мяч, но, разумеется, не ел.

На лугах хватало кроликов, щиплющих травку на солнце. Завидев Киппа, ушастые зверьки застывали в напряженной позе, притворялись невидимыми или в страхе разбегались.