Заклейменный

Не знаю, как все могло бы повернуться дальше… Может быть, убедившись, что на улицах, как и в поместье Натаналей, царит бесконечный холод, я признал бы правоту отца и вернулся. Но мне повезло – я встретил Рена. И понял, что такое настоящее тепло.

Дальнейшая жизнь не была похожа на сказку: и голодать приходилось, и замерзать, терпеть побои и унижения, выполнять тяжелую работу, драться жестоко и беспощадно. Но я все равно был счастлив. Потому что больше не был один. И не имело значения, насколько тяжела жизнь. Главное – рядом был Рен. Был…

– Не знаю, – еще раз повторил я. – Сбежал, и все. Думаешь, так много радости – быть Натаналем?

– А что, много радости, в том, чтобы бродяжничать? – спросил Ирго неожиданно серьезно.

– Нет, не много… Если бы я один был, вообще никакой… Но я же был не один.

– Это ты про своего друга-простолюдина?

– Да. Его зовут Рен, мы бродяжничали вместе два с лишним года. Он стал для меня семьей – больше, чем семьей… Но дело не только в нем. Разные встречи в дороге случались. От некоторых людей ноги уносить приходилось. С другими из одного котелка хлебали. А иногда и то, и другое вместе – вначале ноги уносишь, а потом хлеб-соль делишь. Или, что хуже, – вначале хлеб-соль делишь, а потом не знаешь, как ноги унести… По-всякому бывало. Но, знаешь, иногда такие люди встречались замечательные. Гадов всяких я и не помню. Что там – затрещину получишь, убежишь да забудешь. А те, с кем сдружился, навсегда в памяти остаются. И кажется – вокруг только хорошие люди и были.

Я говорил, но смотрел не на Ирго, а на струи воды. И видел родные до боли лица…

Вот дядюшка Реффен – гоняет нас метлой из господского сада, чтобы яблоки не воровали. А потом сам же нас этими яблоками угощает, да про свою молодость рассказывает: про битву при Корранте, про осаду Порт-Геридона и поход на Онский полуостров…

Вот дочка его, Лизетт, пытается из нас с Реном «людей сделать» – умывает, причесывает, одежду поправляет да ссадины смазывает. Я ворчал недовольно, а сам от тихого счастья млел.

А вот провинциальный дворянчик зу Гро-Кременс. Вначале Рен у него кошелек случайно стянул, потом он за нами по всей столице гонялся. А потом мы уже втроем от стражи спасались. Настоящее приключение получилось. Интересно, как он там сейчас? Устроился ли на военную службу или в родной Овериок вернулся?

И как там ребята-«овражники»? Хоть бы все живы-здоровы были, а то когда мы последний раз из Лопутеля уходили, малышка Ярин кашляла постоянно – то ли от вечной сырости, то ли от угольной пыли… Дай ей Беона-Хранительница долгих лет! Нелегко им там всем… А Пунну и вовсе нелегко – всю эту малолетнюю ораву на себе тащить. Но куда денешься, если ты – старший брат… Я бы так не смог…

А матушка Атоцци! Неграмотная деревенская старуха, а в целительском искусстве фору любому выпускнику Телль-Террона даст. Выходила она нас во время тифа. А потом мы у нее почти всю весну «отрабатывали» – почки и цветочки собирали, древесную кору в порошок разминали. Ух, гоняла она нас! Зато теперь я знаю, какой травкой можно кровь остановить, а какой от поноса избавиться. Ага, попробуй не выучи – если что перепутаешь, старуха так полотенцем огреет, что хуже плетки. Откуда только силища такая у бабки! Даже ариши-бойцы позавидовали бы. Но все равно, добрая она была…

И Кириг тоже добрый, хотя и выглядит, как отродье завратное, а изъясняется и того хуже. Хороший охранник для купеческого каравана: только глянет – все разбойники врассыпную. Может, потому, что сам он – тоже разбойник еще тот. Вначале он на меня ужас наводил, я не раз Рену сетовал – зачем мы к этому обозу в пути пристроились? И как я удивился, когда увидел слезы на его глазах во время «Песни о Рыцаре и Розе». Конечно, баллада эта печальная, у меня самого во время исполнения каждый раз горло перехватывает – особенно на строчках про бесконечный одинокий путь непрощенного рыцаря, а купцы и вовсе в голос ревут и потом куски жаркого повкуснее подкладывают, а то и монету дать могут. Но чтоб такое страшилище, да расчувствовалось! А потом, когда с ним разговорились, я понял, что даже у чудовищ есть своя боль.

Но самой доброй была она – Афодия… Ее боль даже представить страшно. Она всю семью потеряла во время мора. Муж, брат, родители, дети – двое сыновей и новорожденная дочь… Оставшуюся жизнь Афодия решила Великой Матери Дейре-Ко посвятить, и богиня ей дар дала: находить тех, кому нужна помощь… И нас с Реном она нашла тогда, в лесу, насмерть напуганных и беспомощных… Я едва на ногах мог стоять после лихорадки, а Рен от каждого шороха вздрагивал и за кинжал хватался. Не знаю, что с нами без нее было бы… До сих пор не могу забыть ее рук, теплых и заботливых, ее мягкого голоса. Она часто говорила мне или Рену: «сынок», «деточка», «мой мальчик»… И каждый раз у меня сердце замирало от этих слов. Один раз я случайно назвал ее «мама». И испугался, увидев ее лицо: на нем была такая печаль, такая надежда и такое разочарование… На следующий день мы с Реном ушли. Больно было, но мы понимали: останемся – будет еще больнее. Тогда мне казалось – так правильно. А теперь… Может, тот уход – тоже предательство?

– И все-таки не понимаю, – голос Ирго вернул меня к реальности. – Если бы тебя домой не привели – ты бы бродяжничал так до старости? Без всякой цели, стремлений? Это же пустая жизнь!

– Ага, а что, по-твоему, полная жизнь – дослужиться до Старшего Дворцового Распорядителя? – огрызнулся было я, но, увидев, как вспыхнуло лицо моего нового друга, сказал примирительно: – Прости, я глупость ляпнул… А что касается стремлений… У нас с Реном тоже мечта была. Мы думали, что когда подрастем немного, лет до тринадцати хотя бы, юнгами на какой-нибудь промысловый корабль устроимся… Там морскому делу обучимся, опыта наберемся. А потом и свой корабль как-нибудь раздобудем. И отправимся путешествовать – за Линию, к Соллийскому архипелагу… Будем новые земли открывать; может, вокруг света морем обойдем, как мечтал в свое время адмирал фор Кламенхейм. Будем первыми, кто сможет по Обратному течению сквозь пролив Черный Туннель пройти…

– Нель, это же детский лепет! – Ирго смотрел на меня, как на чокнутого. – Не может быть, чтобы ты о таком серьезно!

– Серьезнее не бывает, – отрезал я.

Потому что это на самом деле было серьезно. Я вспомнил портовые таверны Порт-Геридона и Марфела, рассказы моряков о неведомых землях, которые мы с Реном слушали, забыв рот закрыть. Вспомнил, как мы перечитывали по сто раз украденные из библиотеки книги – отчет о предпоследней экспедиции Кламенхейма за Линию и справочник по навигации. Как могли часами сидеть на пирсе, любуясь стройными парусниками и выбирая, какой у нас корабль будет. Может, такой, как этот барк? Или вон та бригантина? Или даже… И мы глаз не могли оторвать от гордости королевского флота – красавца-фрегата «Стальная Онелла», названного так в честь прабабушки нынешнего малолетнего короля… Вспомнил, как в прошлом году, в последнее лето моей свободы, мы ходили на промысел с марфальскими рыбаками, брались за любую работу – и палубу драить, и сети чинить, и рыбу потрошить – лишь бы в море. А потом, уже в поместье Натаналей, дурея от бесконечной учебы, одиночества и холода, я читал под одеялом книги по астрономии и географии, отчеты путешественников и труды магов, изучавших свойства Обратного течения. Я жил мечтой, пока не понял – бесполезно. Если в будущем я и смогу отправиться в плаванье (а почему бы и нет – моей семье принадлежит торговый флот королевства), то Рена со мной все равно не будет. И сам я к тому времени превращусь в человека, которого новые земли интересуют только с точки зрения выгоды. Такие мысли были хуже Клейма Повиновения, хуже воплей демоницы…

Но я не стал говорить это Ирго. Только спросил:

– А ты море когда-нибудь видел?

– Нет. Я из столицы только в Летнее и Благодатное выезжал. И один раз в Тоу-Рин, во время большой охоты…

Я снова вздохнул… Ну как так можно жить: на одном месте, с небольшими вылазками в пригород! А впрочем, если бы я не сбежал, то так же и жил бы. И мысли бы не возникало, что это не жизнь, а тюрьма.