Эльга

  Двадцать восемь.

  Двадцать девять.

  На тридцати трёх Эльга наконец нащупала в песке плавное закругление раковины и, стиснув пальцы, извернулась и что было сил оттолкнулась ногами от дна.

  Лёгкие жгло огнём, отяжелевшая голова гудела, как пустой чугунный котелок, по которому били колотушкой.

  Свет солнца приближался медленно... слишком медленно!

  Тридцать восемь.

  Тридцать девять.

  Сорок.

  На сорока четырёх судорога свела ей левую ногу, и она, преодолевая боль, отчаянно забила руками, пробиваясь сквозь толщу воды. Не раскрывать рта! Не...

  Она чувствовала во рту солёный вкус крови.

  "О Сангия-мама! Я не хочу здесь оставаться!" - взмолилась Эльга и рванулась вверх из последних сил.

  Солнце ударило ей в глаза, и она наконец разлепила губы, хрипло, со стонами хватая широко разинутым ртом драгоценный воздух. Дышала и не могла надышаться.

  Несколькими лихорадочными гребками она подплыла к своему плотику и опёрлась на него локтями и грудью, продолжая хватать воздух ртом. Ногу по-прежнему сводило болью, но это было уже неважно.

  Всё было неважно.

  Ракушка-кяхту была зажата у неё в руке.

  Раковина, буро-зелёная снаружи и перламутровая внутри.

  Пригнав наконец плотик к берегу - руки и ноги у неё дрожали так, что она с трудом отталкивалась шестом от дна, - Эльга накинула на плечи припасённое раньше одеяло и так и сидела до самого вечера, бездумно подкладывая щепки в свой костерок и сжимая в руке кяхту, впивавшуюся острыми краями в её ладонь. На ладони проступила кровь, но это было хорошо. Её кровь омыла кяхту в знак того, что Сангия-мама позволила Эльге уйти живой и со своим даром.

  Когда солнце начало касаться краем сопок, Эльга встала, тщательно залила водой и затоптала свой костерок. Она оделась, перекинула одеяло через плечо и пошла прочь, даже не оглядываясь на свой плотик, покачивавшийся на волнах.

  Больше она никогда не была у Озера.

  Через восемь месяцев умерла бабушка. Её похоронили на маленьком лесном кладбище, где уже покоилась мать Эльги, которую Эльга помнила очень смутно. Та умерла совсем молодой, как говорила бабушка, "от сердца", когда дочери было два года. Эльга всегда думала: как можно умереть от сердца, ведь сердце есть у всех живых существ, даже у рыб и лягушек. А отца Эльга не знала совсем. Какой-то пришлый русский, как однажды объяснила ей бабушка, сердито поджав губы. Пришёл и ушёл. И отчество Эльге досталось от имени дедушки, который тоже умер, когда внучке было девять, - в паспорте она была записана как Эльга Надыговна.

  В общем, Эльгу, как круглую сироту, привезли в райцентр и определили в соцприют, где она и закончила школу. Её родное селение тем временем совсем опустело - старики умерли, а молодые с детьми разъехались кто куда.

  И Эльга тоже оказалась в городе.

  * * *

  Всего этого она не стала рассказывать Андрею Петровичу. Как и того, что до перестрелки у кафе ей негде было убедиться в полноте дара Сангия-мама. Злые люди раньше не грозили ей смертью. А то, что зимой того же года, когда она достала ракушку-кяхту, ей удалось уложить дедушкиным ножом напавшего на неё на охотничьей тропе тощего медведя-шатуна, можно было посчитать счастливой случайностью. Медведь тот был годовиком-подростком, как и сама Эльга, и еле волочился с голодухи.

  Она рассказала только о том, как ныряла за ракушкой - по-прежнему бесстрастным и ровным голосом, глядя в его недоверчиво прищуренные глаза.

  Его жёсткие пальцы вдруг дёрнули её за воротник рубашки - так, что две пуговицы отскочили, и полы разошлись. Эльга мгновенно стянула рубашку на груди, но раковина-кяхту всё равно выскользнула наружу и закачалась на цепочке.

  Андрей Петрович оскалился в улыбке и поднялся:

  - Да видел я уже всё. И твою ракушку, и твои сиськи.

  Он так и стоял, сверху вниз глядя на Эльгу, а потом властно произнёс:

  - Завтра полетим туда на вертолёте. Покажешь мне своё Озеро.

  - Сангия-мама не даст своего дара... чужим, - медленно, с усилием проговорила Эльга.

  Он снова оскалился:

  - Она не даст, а я возьму.

  - Вы умеете плавать? - поинтересовалась Эльга тихо и холодно, хотя в груди у неё тяжелел острый и горячий камень - камень её гнева. - Нырять? Вы можете вычерпать Озеро до дна и забрать все ракушки, но они уже не будут даром от Сангия-мама, как вы не понимаете? Пропадёт... - Она вспомнила чуждое, но зато понятное ему слово: - Магия. Пропадёт всё. Это закон.

  Андрей Петрович продолжал тяжело смотреть на неё, а потом проронил:

  - Я умею плавать, да. И нырять. И я своё возьму. Если ты, соплюха, смогла, то я и подавно.

  "Посмотрим", - хотела сказать Эльга, но промолчала.

  Утром огромный чёрный "круизер" отвёз Андрея Петровича и Эльгу на аэродром под городом, где их уже дожидался вертолёт. Хотя джип с хозяином сопровождали до вертолёта две машины с охраной, в вертолёт "пацаны" Андрея Петровича не сели, сел только пилот, и Эльга с некоторым облегчением поняла, что хозяин не хочет огласки своей авантюры.

  Она по-прежнему не верила, что ему удастся сразу донырнуть до дна, и украдкой рассматривала его крепкое на вид, худощавое тело. "Новый русский", бывший "браток", где он мог научиться нырять? Где-нибудь на курорте с аквалангом, что ли?