Страница 61 из 65
Виктор с Алёной вернулись на дорогу, козы недовольно сонливо проблеяли и спрятали свои морды в кусты, брякнув колокольчиками. Виктор изредка оглядывался, Алёна практически бесшумно следовала за ним, захваченная и восхищенная мистикой происходящей в тиши спящей жизни. Говорить совершенно не хотелось. Обстановка и атмосфера поглощали и погружали в фантастические миры, подобно мелодии в наушниках, которая позволяет выпасть из реальности и встретиться со своими мыслями без суеты. Когда тебе некуда спешить, ты никому ничего не должен, картина реальности воспринимается под другим углом. Всё кажется очень простым, понятным и в то же время поражающим воображение своей изысканностью и уникальностью. Кажется, что обретаешь какое-то первозданное понимание вещей, которое навсегда упростит тебе жизнь, благодаря которому ты сможешь решить все задачи в той, обычной жизни и даже сложно представить, что такое состояние осознанности когда-то может пропасть и исчезнуть. До следующего погружения.
Показалось невысокое двухэтажное заброшенное здание без окон за остатками забора, разграбленного местными жителями. Забором это можно было назвать несколько десятилетий назад, а сейчас это были просто бетонные, местами разбитые столбы из которых торчали куски обрезанной решетки, пронизывающей эти самые столбы. Покосившаяся и висящая на одной петле калитка уже вросла на несколько сантиметров в землю, покрытую густой травой, разрушившей асфальтную дорогу огибающую этот детский садик. Железные хребты каруселей с облупившейся краской и сгнившими, а порой и выломанными досками. Останки цивилизации, поглощаемые ржавчиной, землей и мхом не вызывают тревогу, скорее наводят какую-то лёгкую грусть.
Веранда со сгнившим деревянным полом и с шиферной крышей, на которой наверняка лежит до сих пор советский красный резинового мяч с синей полоской посредине, внутри которого что-то неизвестное всегда болталось. Мяч, который всегда был не полностью накачан, будто и производился на заводе с характерной вогнутостью на своей сфере, который не пружинит, но делает характерное звонкое «БОМНН», ударяясь о любую поверхность. Шифер тоже прогнил и сквозь некоторые дырки можно было увидеть летнее ночное небо, а некоторые были затянуты ветками и перегноем, упавшим с берез, которых тут было множество. На некоторых березах еще остались насечки, из которых добывали по весне березовый сок, только сейчас эти насечки уползли вверх и находились на высоте сильно выше человеческой головы.
Рядом с одной из веранд был неглубокий бассейн из синего кафеля, дно которого уже поросло травой, в которой виднелись пустые консервные банки и бутылки с давно выцветшими этикетками. Потертый алюминиевый чайник, в котором жарким летним днём воспитатели выносили детям разбавленный компот, более похожий на розовую водичку сейчас лежал на боку без крышки и служил домом для нескольких улиток, на дне которого они прятались от палящего солнца.
С другой стороны детского садика был погрузочный навес, куда когда-то приезжали машины со свежим хлебом, молоком и прочими элементами детского рациона. Сейчас тут лежали только старые покрышки и часть обвалившегося фасада.
Вернувшись вокруг к центральному входу по поросшему травой асфальту, в котором поскрипывали осколки выбитого стекла, они встали перед центральным входом, еще недавно принимавшим в себя посетителей, спешащих на работу, чтобы обеспечить своим детям достойное настоящее и прекрасное будущее. Сейчас на навесе уже росло какое-то деревце, скорее всего- плод одной из тех берез, которые были тут в изобилии. Деревце сейчас казалось очень слабым и хилым, от того, что его корням не хватало почвы, потому как оно росло в самообразовашемся горшке. Но оно продолжало расти и тянуться к солнцу, впитывая всё, что может найти и разрушая своими корнями фундамент из которого оно брало своё начало.
Несколько кустарников, соседствующих на других краях навеса выглядели сейчас более стойкими, так как им требовалось меньше питательных веществ и они вполне могли довольствоваться имеющимся положением, в которых у них практически не было конкуренции, в отличие от их братьев, растущих на земле и вынужденных отбирать каждую каплю влаги и каждый минерал в неравной схватке с себе подобным и другими. А тут им хватало и солнечного света, от которого их никто не заслонял и питаться можно было неплохо. Не сказать чтобы вдоволь, но зато весьма стабильно.
Ведь если слегка подождать, то каждую осень ветер пригонит упавшую листву, которая так или иначе останется у бортиков навеса, и спустя дожди и снег превратится в столь желанный перегной. Правда, есть шанс, что помимо листвы сюда могут попасть еще и семена других растений и тогда уже придется опять сражаться за каждый глоток. Но это ничего, растения не загадывают так сильно вперед, иначе можно расстроиться.
Поднявшись по крыльцу, освещаемому лунным светом и светом фонарика, по бетонным ступенькам с каменными вкраплениями, окантованными железными уголками, они встали у дверного проёма, на котором виднелись вырезанные из досок буквы «ДОБРО ПОЖАЛОВА».
Внутри под ногами скрипели не только стекла, но и обвалившаяся штукатурка. Покосившаяся фанера обрамленная досочками с пожелтевшими листками бумаги была или доской объявлений или доской почёта среди воспитанников. Установить это сейчас было нельзя. Кругом под ногами валялись разбросанные и невостребованные игрушки, железные горшки с крышкой, напоминающей кастрюли и части фанерчатых деревянных конструкторов. Мягкие игрушки, почерневшие от сырости и старости выглядели мрачно, подобно трупам каких-то домашних животных, которые остались в состоянии смерти и не смогли обрести покой. Старые крупные куклы-пупсы, с выпавшими волосами и выцветшими глазницами были частью или даже хозяевами этого места. Они не могли видеть, но именно под их взором творилась история, за рамками которой они сейчас остались.
Торчащие из кафеля обрезки газовых труб посреди помещения кухни, дырка на месте огромной вытяжки смотрелись весьма органично. Возможно их даже не украли, а именно в таком помещении и готовили тот вид манной каши, и тот сорт винегрета и печёнки, после которых дети на многие годы старались вытеснить эти воспоминания из своей памяти и отказывались от этих продуктов до самого позднего возраста. Ведь чтобы приготовить соплеобразную сладкосолёную жидкую кашу с комочками, которую подают холодной как месть, нужно иметь специальное оборудование и специалистов, возможно даже с алхимическими навыками.
Что уж говорить о винегрете из слегка залежавшейся свеклы, которую выварили до розового цвета, нарезали большими ломтями, небрежно накрошили картошку, забыв удалить все глазки, насыпали консервированного горошка, сдобрив смесь обильным количеством уксуса и соли. Или подошвообразной, не до конца очищенной, дурно пахнущей говяжьей печенке в склизком коричневом соусе из свиного жира и маргарина.
Спустя годы задумываешься точно ли это была печенка от коровы, или же это печень того местного электрика/столяра/сантехника, от которого всегда пахло рабочим потом, селедкой и чем-то кисло-фруктовым, в том возрасте еще неуловимым, под воздействием чего он охотно задерживался на тихий час, хихикая с воспитательницами и иногда выгоняемым завучем или директором садика.
Но детский кофе, концентрат которого выливали из жестяных банок в огромную кастрюлю был, пожалуй любимым блюдом, не считая свежих булочек с сахаром и повидлом, за которые можно было простить все остальные грехи первых и вторых блюд.
На втором этаже валялись старые деревянные шкафы с разбитыми неформатными стеклами, которые нельзя было вытащить и использовать в хозяйстве. Шкафы были повалены только у тех стен, где были отодраны плинтуса вместе с розетками. Старая книжка – букварь с выцветшими страницами на почерневшей обложке которой маленькая девочка, стоя на табуретке в синем платье протягивает маленькому мальчику в красных шортах на подтяжках и белой рубашке букву «Я».
Дальше по хрустящему полу, ведущему в коридор, где под сталактитами из побелки от протекающей крыши, на концах которых виднелось по мутной капле, будто бы готовой упасть, но замеревшей в этом своем желании, шли спальни по десять двухярусных коек в каждой и какая-то большая спальня, в которой было десять пар сдвоенных кроватей. Парные кровати стояли впритык, так что дети, находящиеся в группе, которая отдыхала днём в этой спальне скорее всего могли и не спать, а играться с соседом, под неохотное шиканье воспитательницы, которая изредка заглядывала в скрипучую дверь, заставляя непосед моментально притвориться спящими.