Страница 60 из 65
– Но…
– Если будешь достаточно осторожен, то может быть выживешь и создашь свой клуб обиженок. Я не думаю что они всех и всегда достают. То, когда они скидывают фигуру с доски их вполне может устраивать. Кто бы это не был. Вряд-ли бомж без связей им сильно интересен или опасен. Считай это моим подарком тебе. Я был достаточно честен, потому что ты тоже труп.
– Пожалуйста.-,сказал Глоборкин вылезая из ванной.
– Они не просто убьют твою семью, когда найдут. Я думаю, что ты даже лучше знаешь, что они делают с ненужными. Наверняка они проводили вам какой-то тренинг преданности, с демонстрацией того, чего следует бояться… – сказал Сергей, выйдя на этаж и двинувшись к выходу. Он оглянулся, Глоборкин побежал в комнату к жене, уже не будучи неприступно холодным прагматиком.
Сергей достал из кармана бумажку, карандаш, приложил к стене, написал еле разборчивым почерком, несмотря на использование печатных букв, так как прописные было вообще не разобрать: «Все дороги нарисованы на чьей то карте» и, спрятав бумажку за картиной, вышел во двор, откуда двинулся к выходу.
Сетевые московские супермаркеты и федеральные торговые сети, окруженные коттеджными посёлками и садовыми товариществами сменялись гастрономами и магазинами, уже закрывшимися в семь или восемь часов вечера. Всё чаще встречались строительные рынки, которые уже не работали. И рядом с закрытыми павильонами у которых, сидя на табуретках, работники резались в нарды и жарили шашлыки в окружении винных бутылок без этикеток. Напротив восьмерок, девяток и четвёрок из магнитол играли заводные ритмы прошлых лет.
Автобусные остановки, пережившие перестройку обладали в лучшем случае скамейками, доски для которых были принесены местными жителями или сотрудниками рынков из разобранных паллетов. Каждая остановка была окружена горами мусора из бутылок, банок и пакетов, часть из которых время от времени сбрасывалась в находящийся сзади овраг, по которому бежала местная речка-вонючка, включавшая в себя стоки из не всегда работающих и не всегда имеющихся септиков. Там речка сбивала мусор с ветками в плотину около очередной трубы, через которую был сделан переезд на улицу местной деревеньки с покосившимися заборами серозеленого от дорожной пыли и мха цвета, в котором они тонули. На многих заборах весели таблички о продаже участка, причём растяжки эти, все некогда краснооранжевые находились на разной степени выцветания и становились серыми и блеклыми от солнца и пыли. Так что можно было судить о том, как давно чей-то родственник успел оставить наследство.
Около некоторых деревень рядом с одним из домиков бегали детишки, играясь с песком, привезенным для строительства и просеиваемым через жестяной матрасс-сеточку установленной диагонально железной кровати. На лавочке, возле дома, где резвились десяток детей сидели парочки полных женщин с опухшими ногами и лузгали семечки, изредка прикрикивая на детей в воспитательных целях.
Столбы освещения с неработающими фонарями были украшены картонными табличками, привешенными на проволоку и предлагали купить дрова, солярку, деревья, песок, чернозём или же предлагали выкорчевать уже имеющиеся деревья и пни или вывести грунт.
Редкие люди, шедшие вдоль трассы двигались домой. Некоторые ехали на простых велосипедах, а кто-то использовал велосипед как тележку и просто катил его, примотав к нему тюки, бидоны или даже доски всех размеров.
Казалось, что с каждой минутой убывает не только количество встречных и попутных машин, но и их уровень. Всё реже встречались иномарки. Всё чаще мелькали российские, а иногда и советские автомобили. Всё реже встречались машины со всеми работающими фарами и без серьезных вмятин на кузове.
И вместе с этим становилось всё меньше суеты вокруг. И дело не только в том, что жизнь тут замирает раньше неспящей Москвы. Тут всегда время течёт по-другому.
– Ты решил куда мы едем? – спросила Алёна.
– Я решил, что нужно что-то начать снимать чтобы понять, что я хочу делать.
Машина свернула с шоссе, освещаемого редкими огнями окружающих машин и свернула на просёлочную дорогу, сбавив скорость и объезжая кочки и ямы, засыпанные мелкими камнями.
– Не понимаю ничего из происходящего в последнее время… – сказала Алёна и открыла окно, в которое сразу же хлынули запахи убаюкивающего своим уютом дровяного дыма, который резко отличается от привычного всем угольного-мангального, предвещающего праздники и вечеринки. – Но меня это почти не пугает… Даже веселит. Сразу представляю себя маленькой девочкой, которая пошла шалить вопреки наставлениям родителей.
– Если ты думаешь, что я знаю что я делаю, то ты ошибаешься. – рассмеялся Виктор и полной грудью вдохнул деревенский воздух. Взглянул на открытое окно и выключил кондиционер.
– А что же тогда мы делаем?
– Ищем…
– Кого?
– Хотелось бы, чтобы себя… Ладно, доставай там всё, и сразу начинаем снимать. Главное, чтобы светочувствительности хватило.
Машина остановилась и осветила фарами одноэтажное здание с деревянной дверью, созданной из остатков лакированного ламината, над которой располагались две вывески «МАГАЗИН» и «ПОЧТА», справа от двери стоял потёртый почтовый ящик синего цвета, на котором стояла пустая водочная бутылка. Некоторых стёкол в окнах со стороны магазина не было, несмотря на решетку их выбили, очевидно камнями.
Так как окна там были заделаны уже почерневшей от старости фанерой, можно было предположить что сделано это было не на досуге. Со стороны почты, под жёлтым козырьком стоял путешествующий во времени таксофон, практическое применение которому в двадцать первом веке остается под большим вопросом. Желтый пластмассовый козырёк, кое где прожженный пламенем от зажигалки, с кучей вычерченных ножами или гвоздями надписями, с тусклыми наклейками от жвачек двадцатилетней давности, лучше других переживал перемены.
– Заклею лампочки. – сказала Алёна и достала из пакета скотч, которым аккуратно залепила Rec на камерах. К, счастью, светочувствительности хватало и изображение не рябило. По крайней мере рядом с магазином, в свете одного единственного раскачивающегося в сломанном плафоне фонаря.
– Если что- фонарик есть. Не знаю поможет ли. Но на всякий случай. – сказал Виктор и, накинув рюкзак с припасами и техникой осмотрелся по сторонам. Алёна уже установила камеру в фиксаторе на голову и стояла, готовая ко всем приключениям, уже не в белой одежде, чтобы не повторить провокаций судьбы, случившихся недавно на даче.
Отойдя от магазина и удаляясь от центра местной жизни, специально избегая направления улиц из домов которых слышались редкие и ленивые бурканья собак, изображающих защитников и оправдывающих свою кастрюлю варева, они вышли к дороге, покрытой осколками кафельной плитки, камнями с бетоном и вела к полю. Ночь была ясная и звездная, обычно такими летними ночами рано начинает светать.
Послышался звон колокольчика, напоминающий детские бубенцы из давно забытых дней. В любой другой ситуации этот звон вызвал бы приятные воспоминания, но не когда ты посредине пустого поля на дороге между двумя деревнями, во время когда не то что дети, а даже местные выпивохи на улице не появляются, так как завтра нужно вставать на работу. Будь то работа на предприятии или работа на огороде. Звук колокольчика повторился. Алёна включила фонарь, который столбом света рассёк пространство. Нужно отдать должное фонарю – работал он прекрасно. Вокруг никого не было видно. Где-то вдалеке слышался шум дороги.
Они продолжили идти вперед. Звук колокольчика опять повторился на этот раз он точно шёл от небольшого деревца, окруженного кустами. Виктор сделал шаг к кустам, они зашевелились и оттуда на него глянули 4 пары глаз, которые блестнули в свете фонаря бело-желтым цветом. Алёна вздрогнула. Из кустов потягиваясь вылезла вперед козлиная морда, другие морды торчали не высовываясь. Виктор улыбнулся Алёне и жестом позвал её.
Козы были привязаны к дереву поводочками и, очевидно, решили что пришли хозяева их забирать. Но было решительно неясно, кто таким образом ночью выгуливает коз, и почему этот кто-то не боится не то чтобы хищников или бродячих собак, а того, что какой-то случайный прохожий сможет забрать его кормилиц.