Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 12 из 19



– Здравствуйте, Яким Силантьевич. Барыня просила вас проводить.

– Веник дай, что ли… Сапоги, сам видишь…

Воинов привел себя в порядок, и только тогда пошёл вслед Елисею. Он привел его к комнате, и открыл дверь.

– Здесь обожди.

Бывший кирасир оглядел нарядную комнату, со стенами, покрашенными в светло-зеленый цвет. Здесь был кожаный диван, три стула, стол, бюро. В углу стояли часы с маятником. Сесть гость не захотел, так и стоял, ожидая..Только не очень хотел встретиться с хозяйской маленькой собачонкой, всё старавшийся укусить его в прошлый раз.

Хозяйка пришла быстро, одетая в тёмно – бордовое бархатное платье, украшенная ниткой персидского жемчуга, вслед ей шла Прасковья, тоже в европейском наряде, сшитом на французский манер.

– Добрый день, барыня, – поздоровался Яким но по-солдатски, не поклонился.

Впрочем, Плещеева и не обратила внимания, и нетерпеливо сама протянула руку за письмом. Яким удивился, как может быстро меняется лицо взволнованной женщины. Барыня сначала покраснела, затем побледнела, её лицо пошло пятнами, и она поднесла кружевной платок к губам. Оно подошла к бюро, и стало поспешно писать ответ на своей любимой розовой бумаге. Прасковья поспешно разогрела сургуч на спиртовке, запечатав им конверт, а Плещеева приложила свой перстень-печатку.

– Спасибо Яким, – сказала барыня, положив целковый в руку денщика, – и на словах передай… Нет, не надо. Пусть приезжает, как сможет. И письмо береги. Прасковья, – и барыня обернулась на служанку, – проводи, и пусть Гаврила ямщика поймает.

Плещеева вышла из комнаты быстрыми шагами, и уже за дверью, когда её никто не видел, стал слышен частый стук каблуков об пол, словно кто-то побежал.

– Неужто-с бегом пошла?

– Ольга Николаевна только чинно ходят, – вступилась Прасковья за хозяйку, – а ты и не говори никому, что видишь и слышишь.

– Учёные, знаем, – уверенно ответил Яким, сбив шапку уже на затылок, – так что, Прасковья, я сделал, как ты просила… Где же обещанная награда?

– Да какая-ж? Не пойму я, – и женщина нарочито опустила глаза.

– Как же? – сказал Воинов, подходя ближе, и нежно взяв за руки возлюбленную, и наконец, поцеловал.

Женщина сначала вырывалась, скорее делала вид некоторого сопротивления. Наконец, Яким выпустил Прасковью из объятий.

– Как же у них, получится или нет? – спросила сама себя служанка.

– Должно, что бы и у нас всё вышло, – уверенно сказал Воинов.

– Пойдём, провожу, чтобы лишних разговоров не было, – сказала женщина, и провела посланца коридорами дома.

В сенях он одела полушубок, и повела Воинова к калитке, где стоял словно на часах у знамени, Гаврила.

– Поймай ему извозчика, барыня приказала, – и отдала полтину.

– Ишь ты, – удивился воротный, – в милость попал, Яким Силантьевич.

– Как то так… – ответил не ответив денщик, – уж попал…

Обратно ехал, считай, как барин- полог из волчих шкур укрыл ноги, каурая лошадка была вполне себе хороша, да и ямщик был почти трезвый. Так что на Шпалерную, к себе, в полк, домчали быстро, и вот, нестроевой Воинов быстро прошёл мимо караульных, к квартирам господ офицеров.

Новое начало

Мишель полулежал на кровати, читал французский журнал. Одет был совсем не по уставу, да и время было неслужебное, в белой рубашке, рейтузах и сапогах. На соседней койке находился и Репнин, читавший выписываемый им «Современник» Время шло к отбою, чай, сготовленный Прохором, был выпит, булки съедены. Никита мог отдохнуть, пока Лопухиной нужно было наведаться в отцовское имение, и посещения возлюбленной временно откладывались, как и бессонные ночи.

– Ваше благородие,– раздался голос Якима.



Репнин даже отложил журнал, увидев как резко вскочил Залепский с кровати.

– Давай письмо, быстрее.

– И на словах просила передать..

– Говори.

– Сказала, что, пусть приезжает, когда сможет, – громко и недовольно сказал денщик.

– Спасибо, Яким.

Мишель медленно сел за стол, и разрезал конверт перочинным ножом. Письмо выпорхнуло из его плена, как розовая бабочка.

Мишель!

Мы кажется договорились, обращаться друг к другу на «ты». Так что мне неприятно, когда ты обращаешься ко мне так, словно мы чужие и незнакомые люди. Узнала давно о смерти Марии Петровны. Я скорблю вместе с тобой над твоей потерей, очень рада, что у тебя есть сын, и ты конечно, будешь ему хорошим отцом. Я так понимаю, что сейчас он на попечении твоих родителей, так это и хорошо. Здесь бы за ним следили и заботились совсем чужие люди. Большинство людей нашего круга так и выросли, когда их отцы были в бесконечных походах и войнах. Когда наконец успокоишься, приезжай, всегда рада тебя видеть. В следующий четверг будет совсем немного гостей, буду тебя ждать. Если же нет, то буду рада встрече в Петергофе, когда в июне ваш полк придёт на Летние квартиры.

С искренней надеждой, Ольга

Залепский прочел письмо, и спрятал в шкатулку, которую закрыл на ключ. Репнин с пониманием смотрел за манипуляциями друга, и скромно предложил:

– Вина?

Мишель, усмехнувшись, кивнул. Неплохое охлажденное венгерское оказалось кстати, словно плечо старого друга в нелегкую минуту.

– Не вини себя, Мишель. Ольга же ни в чём не виновата?

– Выходит я, какой-то злодей… Только были похороны жены…

– Обождешь немного… Наше дело военное, – и он отпил ещё бокал, – кто знает, какая наша судьба… А отказываться от такой- значит её злить. Ты же не хочешь что бы Счастье от тебя отвернулось?

– Нет… – и чуть захмелевший Мишель помотал головой.

– Значит и дары Фортуны отвергать грешно…

Петергоф

Наступило долгожданное лето, нестроевые собирали фурштатские повозки, набивая их имуществом полка. Больных оставили в городском лазарете. Ранний отбой сменился ранним подъёмом. горнист заиграл сбор, и солдаты, одевшись, получали оружие у каптенармусов, и поэскадронно шли в конюшне полка. На плацу стоял полковой оркетр, но не играли музыку, не желая потревожить обывателей.

Прославленное знамя держал гордый эстандарт-юнкер. Полотнище красного цвета с белым крестом, колыхалось на ветру, а рядом стоял командир полка со свитой. Юнкера построились вне строя эскадронных шеренг, но в третьем дивизионе полка. Время было шесть часов утра по традиции, и лучшие всадники империи начали выезжать через ворота. По три в ряд кирасиры заняли всю Захарьевскую улицу, за ними встали и друзья-соперники конногвардейцы. К Бреверну подъезжали командиры эскадронов, докладывая о готовности. Наконец, и сам де ла Гарди рапортовал командиру бригады, прежнему командиру Кавалергардов, генерал -майору Безобразову Сергею Дмитриевичу.

Наконец, по сигналу командира, ровно в пять часов, кавалергарды двинулись по улице. За полком, провожая друзей и близких, следовали кареты и экипажи петербургских дам. Прекраснейшие тысячные кони, многотысячные кареты, фаэтоны, прелестнейшие девушки из лучших семей Санкт- Петербурга ехали вслед гардейской кирасирской бригаде. За двумя полками выстроился своеобразный эскорт, но он держался на некотором отдалении.

Мишель тоже смотрел с улыбкой на такое почётное сопровождение, хотя и с непривычки было ещё неудобно носить медную каску с прикрепленным на ней орлом. Кирасы у него ещё не было, а Яким на бричке следовал с обозом. У каждого офицера был с собой и небольшой экипаж для вещей, да и к нему была привязана личная лошадь. В походе, безусловно, следовали на строевой. Его Порох был в отличной форме, бодр и весел, на нем был также навьючен чемодан и ольстры, но и те и другие были пусты. За городской чертой, уже около восьми часов, грянул полковой оркестр. Залепский всё тянул голову, пытаясь увидеть и кареты императорской семьи.

– Мишель, что хочешь увидеть?– спросил весёлый Никита, – неужели что то потерял? Или кого-то?

– Да не понятно…

– Императорский кортеж? – догадался Репнин, – нет, они уже в Петергофе, их сопровождает Конвой его Императорского Величества, Казаки.