Исповедник

  Ликорши по прозванию Исповедник был, наверное, единственным в мире алашном на вольных хлебах. Уроженец торетской окраины, он учился в столице, был рекомендован на особые курсы, которые вёл легендарный Оперс Ламеб, а пост получил во время Горной Войны и по чистой случайности. Назначенный алашном только что взятого Камута, он отбыл туда ранней весной и спустя четыре месяца оказался в плену вместе с остатками окружённой там армии. В список офицеров его, разумеется, не внесли, выкупа, стало быть, не полагалось и через два года, когда мир был, наконец, подписан, ненужного Ликорши просто вывели на границу и отпустили, разрешив идти на все четыре стороны и посетовав на запрет продавать духовников в рабство. Ламеб к тому времени умер, Камута отошла к прежним хозяевам, в чужом алашне там более не нуждалась, и Ликорши оказался не у дел.

  Нужно было идти в столицу и просить новое назначение, но Ликорши слишком хорошо понимал, что его там ждёт. Лишние алашны не требовались, слишком уж хлебная должность, и лучшее, на что он мог рассчитывать - это понижение в чине и пожизненная должность в каком-нибудь столичном храмике. Поэтому он подумал-подумал - и отправился на север, где было много густых лесов, немало глухих деревень и всего-навсего один алашн в Такомпе, слишком старый, чтобы покидать пределы города.

  И Ликорши пришёл ему на помощь: как оказалась, в крошечных деревеньках накопилось великое множество ритуалов и служб, выполнять которые разрешалось только алашну, без каких-либо Замен и Формальных Присутствий. Вот он и трудился, забираясь на такие страницы Служебника, про которые учитель Ламеб даже и не рассказывал, а по завершению принимал подарки, подношения, благодарности... и мечтал (по ночам, втихую и украдкой) купить небольшую лошадку и путешествовать верхом. Мечта, увы, оставалась мечтой - лошади тогда были дороги.

  Однажды вечером он обедал в крошечной полутёмной харчевне и заодно изучал карту Северных Мест, размышляя, какой из дорог он быстрее доберётся до побережья, при условии, что по реке сплавляют лес, а попутных подвод будет мало. Резной церемониальный посох лежал у него на коленях, а холщевый мешок, набитый по случаю недавнего праздника свежей картошкой, выглядывал из-под скамьи. Свечка догорела; Ликорши хмыкнул, потрогал ещё тёплый оловянный подсвечник, уже поднял голову, чтобы позвать хозяина, и вдруг увидел двух визитёров. Как обычно (это стало уже традицией), они стояли, мяли в руках обязательные чёрные шапки и явно не решались заговорить.

  - Спокойствие с вами, почтенные землепашцы,- пробормотал Ликорши, сворачивая карту,- присаживайтесь и излагайте все свои нужды.

  Один (у него была рыжая борода) посмотрел на другого чернобородого. Тот точно так же посмотрел в ответ и рыжему, хочешь-не хочешь, пришлось говорить.

  - Тут... это... смерть у нас. Ликарас умер, вот. Очистить надо.

  Ликорши стал копаться в памяти. С некоторых пор Ликарасов здесь даже больше, чем Алушей. Который же из них?

  - Я такого не припомню. Он из какой деревни?

  - С Сукаглейской мельницы он. Хозяин.

  Ликорши охнул и чуть со стула не упал. Надо же Ликарас. Отмучался, богохульник.

  Долго, ещё со времён ученичества, Ликорши думал, что все муки того мира, обещанные преступникам и нечестивцам, созданы для устрашения и призваны воспитывать почтительность. Но после знакомства с сукаглейским мельником он изменил своё мнение. Для вот таких вот они созданы, которые только и умеют, что славное имя позорить.

  Перечисления дел ликарасовых заняло бы целый том, хотя людей он почти не трогал, ограничиваясь бранью и угрозами. А вот Ликорши Ликарас ненавидел особой, тщательно взращенной ненавистью. Во-первых, за сам факт священства, во-вторых, за имя - "Ликарас" произошло от легесского "Лекарунс", а он (никто не поспорит!) от староторетского "Ликорс", которое сейчас произносят "Ликорши", ну а в-третьих, конечно же, за сам факт блужданий по земле. Легче всего ругать то, чего никто в глаза не видел, вроде старого алашна, который может быть уже лет десять как вчистую умер и занимает свой пост только в силу инерции. Но что прикажите сделать с алашном бродячим, который тебе практически ровня, который вполне мог быть твоим братиком, избравшим вдруг ещё духовную стезю? Да ещё и иностранцем?

  Иногда Ликорши предполагал, что мельник сговорился с речными духами, и те за каждое богохульство льют воду на его мельницу. Как это может быть, он правда, не представлял, потому что был слабоват в механике.

  "По вам костёр плачет,- сказал Ликарас при первой и единственной встрече,- Такими яркими-яркими искрочками. Поймают вас, почтенный, поймают и не отопрётесь". "По мне один костёр,- отвечал Ликорши,- а по вам десять"

  - Отчего он умер и что сейчас с телом?

  Мужик Ликарас был ещё крепкий, хоть и пил порядочно. Глупость какая-нибудь, как и ожидалось. Мельница - тончайший механизм...

  Скорее всего, похороны можно пустить и обычным порядком, едва ли там что-нибудь страшное... но нет! Такого шанса он не упустит! Приду и посмотрю на усмирённую гордыню.

  Рыжий снова посмотрел на чёрного, а тот, в свою очередь, на рыжего. Но рыжей взгляда не отводил и чёрный, махнув рукой, выдал.

  - В сортир провалился. Тело там осталось, достать не можем.

  - То есть как не можете?

  - Все, кто лез, тоже попроваливались. И Алпа, а Вакур младший. Мы даже подходить боимся, раз такие дела.

  Ликорши пытался представить и не смог. Сортир возле мельницы он помнил, вполне обычный нужничек, ничего сверхъестественного.

  - Мы так думаем, что там заколдовано,- осторожно сказал рыжий, как бы извиняясь за недавнюю нерешительность,- Сначала можжевельника хотели купить и окуривать, потом кто-то про вас надоумил. Поможете нам?

  - Подождите. Как это может быть - сортир заколдованный.

  - Ну... может. Там ещё стены изнутри как-то горят, поэтому светло всегда. Горят и не сгорают.

  Всё ясно.

  - Помогу,- сказал Ликорши и поднялся из-за стола,- Подвода есть?