Байкал. Книга 7

Вералга оказалась у двери.

– Ты… ты… подлый ты изменщик! – заплакала она, и выбежала.

А в дверь вошла наша семнадцатилетняя дочь, которую месяц назад мы сосватали сыну здешнего епископа. Расширенными от ужаса и отвращения глазами она смотрела на меня.

– Батюшка, ты… прелюбодей?! – проговорила она.

– Нет, дочь моя, никогда им не был, – честно ответил я и отвернулся, потому что она была слишком похожа на Вералгу, и в этот момент это было особенно неприятно.

Я ответил честно, но моя дочь мне не поверила, как не верила и жена, и через три недели постриглась в монахини, отказавшись от замужества.

С этого дня моя решимость отомстить Вералге уже не столько за себя, сколько за тех, кого она обрекла на страшную смерть, стала нерушимой и острой как клинок, но клинок этот я носил, так тщательно и глубоко пряча, что научило меня притворству лучше, чем любого лицемера. И до чего велик был соблазн позвать Сатану себе в помощники немедленно, что я скрежетал зубами, заставляя себя не думать о том.

Мы попробовали жить в Америке, но протестанты, населившие её, были куда более подвержены мракобесию, чем католики, а к индейцам ныне было не примкнуть, не доколумбовы времена, когда Мировасор явился к ним Богом и пребывал там столетиями, благоденствуя. То же было ныне и в Африке, где белый человек мог быть или захватчиком и хозяином, или жертвой, но уже не был Богом. Так что снова оставалась Европа, в России после 18 века куда выгоднее и проще стало прожить, если ты немец или какой-нибудь голландец, и вот я, природный русский, притворялся то немцем, то голландцем, то шведом, чтобы в университете мне было проще подвигать свои идеи. Профессору Вернеру все давалось быстрее и проще, чем профессору Василию Ниткову.

Я не занимался одной научной дисциплиной, нет, идея, владевшая мной, была соединением многих наук и для достижения моей цели, я занимался параллельно геологией, то ботаникой, то физикой, то инженерией и математикой, химией, и снова биологией… Но впереди было ещё много работы и анализа знаний.

Моей целью было свержение Сатаны, вот к ней я и шёл тайно, не вызывая Его подозрений…

Мы же здесь, на Байкале, жили и верно, одной семьёй. Мировасор продолжал жить то на Руси, то в Европе, сохраняя свой выбранный некогда статус купца, со временем он стал выходить в первейшие богачи, что делало его слишком заметным, а потому он снова ушёл в тень, переезжал, то в Австралию, то в Америку, где ему оказалось лучше всего. Между прочим, Арит снова присоединилась к нему. Басыр устроила ей хороший урок, после которого финикийка, стала разумнее вести себя и ценить то, что имела. Басыр сделала вот что: она выдала её замуж за очень богатого и старого махараджу, который придерживался самых древних обычаев, по которым жена должна была взойти на костёр вместе с мужем. И после довольно скорой смерти того махараджи, заставила Арит несколько суток дожидаться этих самых похорон, а значит и сожжения, в бессильных слезах и отчаянии. В конце концов, за час до рассвета, Басыр предстала перед нею со словами:

– Арит, как твои дела?

Та бросилась к её ногам, но Басыр воспарила к потолку, не позволяя коснуться себя.

– Вижу, на слёзы ушло несколько лишних фунтов с твоего тела, – кивнула Басыр. – Ничего, то на пользу, жир горит споро, искрит. А твой, поди, еще и чадит, воняет…

– Спаси меня! спаси, великая и могущественная чародейка! – без голоса и уже без лица, заплывшего от слёз, возопила Арит. – Спаси! Я буду вечной твоей рабыней!

– Не надо мне рабов, – бесстрастно взирая на неё, продолжила Басыр.

– Не оставляй здесь! Умоляю, это так страшно…

Тогда Басыр затянула молчание, не глядя на новоявленную вдову Арит, стала, не спеша, прохаживаться по её покоям, то выглядывая в окно, за которым благоухал богатый сад махараджи, где журчали фонтаны и ручьи, прогуливались диковинные белые павы, и перекликались птицы. Наконец, подала голос.

– Запомни этот страх, Арит.

И подошла к Арит, продолжая:

– Навсегда запомни, слышишь! Крепко, чтобы вошёл в тебя, в самые глубины твоего сердца и души, – Басыр склонилась к ней, так что косы сползли с плеч вперёд, отчего Арит показалось, что это змеи и если она ослушается могущественной Басыр, они немедля набросятся на неё.

Басыр всмотрелась в краснолицую и красноволосую Арит. И проговорила так, что голос её и впрямь проник в самую глубину существа Арит.

– Ежли ты снова егда-либо возьмёшь в свою пустоватую голову хоть одну злобную мысль, я сама сожгу тебя. Поняла?

– Да! Да! – заикала Арит, поспешно кивая.

– Так помни!

Словом, Басыр вытащила её, и вернула в свои чертоги, где сама благоденствовала с Агори, построившим уже несколько великолепнейших городов здесь. Арит сделалась молчаливой и кроткой. И застав её такой через несколько десятков лет, Мировасор спросил у Басыр, может ли он пригласить Арит с собой. На что она ответила, конечно, благосклонно. Так что Мир снова не был одинок.

Мы же оставались на Байкале, как и Басыр, нашедшая себе идеальную страну, не искали более для себя лучших мест. Только перебрались постепенно выше в горы, и через несколько сотен лет у нас тут, в скалах, подальше от людей, для которых мы снова стали легендами и героями сказов и сказок, было наше тайное поселение. Дома здесь мы выстроили уже своими силами, без помощи людей, Агори очень помог, да он, можно сказать сам тут всё и возвёл в своё удовольствие, не принуждаемый скрывать Силу, с которой легко двигал, откалывал, разглаживал громадные осколки гор, и устанавливал их на заранее задуманные места. Я же управлялся с брёвнами, при помощи Эрика.

Чертежи Агори сделал и показал нам, Аяя помогала ему, со своим умением рисовать представила нам готовую картину будущего города, потому что чертежи Агори понять способны были не все. С нею он обсуждал каждый дом, направление и высоту, она придумала в своей голове, каким должен быть наш тутошний «город предвечных», так и назвала его, и место сама нашла высоко в скалах, и за лесами, чтобы мы все легко могли сюда попадать разными тайными путями, а люди не могли бы найти. Для этого пришлось убрать часть деревьев, Агори разровнял площадку, мы с Эриком поставили защиту, подобную тем, что некогда окружала наши с ним дома здесь, чтобы никто из людей не мог не только зайти на нашу землю, но даже издали увидеть, потому что люди становились вездесущи, всюду лезли со своими исследованиями и изысканиями, что я вполне уважаю, но в сиюминутности своей спешили давать объяснение тому, в чём ничего не понимали, и часто это уводило их в тупики науки, где они поколение за поколением теряли время, тыкаясь в темноте своего невежества.

Но хуже было иное, когда достигнув неких открытий, они применяли их во вред себе, так губили многие и многие сотни и тысячи людей всё новым оружием, одержимые идеей власти как ничем иным. Будто дети в шалостях. Это было предметом бесконечных наших разговоров на протяжении всех этих сотен лет, и в нашем байкальском кругу и особенно, когда являлся кто-то из тех, кто свободно перемещался по миру в любую его точку, и приносил нам новости.

Басыр благосклонно отнеслась к желанию Агори построить для предвечных небольшой уединённый оазис, для каждого дом по его вкусу, и для неё здесь был дом, то есть для них с Агори, они и гостили тут у нас поначалу, а после переехали, когда в любимой ими Индии им тоже не осталось места, как не оставалось его теперь Богам нигде в мире.

А город наш стал со временем даже прекраснее, чем в первые годы, мы не переставали благоустраивать его, вымостили дорожки, построили лестницы, а наверху скал были площадки для самолётов, которыми теперь никого было не удивить, люди создали свои, поднимаемые в воздух силой мощных двигателей, идея которых когда-то зародилась в моей голове, но так и не была доведена до конца. Пожалуй, единственное, чего я так и не доделал, потому что тогда Аяя оставила меня, и я больше не смог заставить себя вернуться к идее, которая выросла при ней и всем напоминала о худшем дне моей жизни.