Прекрасный Старый Мир

Ну, похоже, что так, несколько расслабился я. Вообще, ежели подумать, глава и так на немалое нарушение правил академических идёт: академик по одной науке — вещь невозможная, либо эфирное оперирование на уровне высоком потребно, либо смежные направления наук иных.

А у меня выходит всё же награда, но не как я ожидал, а более разумная. Вот в чём Глава прав, так это в том, что служить мне без экзамена тяжко будет. Саботаж не саботаж, а забастовку италийскую сотрудники, годами положение академика выслуживающие и выучивающие, могут.

— В кассу довольствия зайдите, — подал голос и Лавр, передовая мне несколько листов со стола. — И, Ормонд Володимирович, видно и закончилось моё кураторство, — пожал он мне лапу. — Удачи вам и дальнейших успехов, — пожелал он.

На том мы и покинули кабинет. В кассе кстати нас осыпали, нужно сказать, весьма щедро, деньгами. Например, налоговое бремя с нашего особнячка мы точно снимем (что я, собственно, тут же и сделал, благо касса и в качестве представительства мытной Управы функционировала). И ещё осталось, причём немало. На предложение «поделить» девчонки дружно ответили отказом, значит, положу в тумбочку да будем брать по необходимости, решил я.

— Куда мы теперь? — осведомилась моя овечка, смотря на задумавшегося меня.

— Вообще, домой можно, — прикидывал я. — К родственникам ранее вечера смысла ехать нет. Но мне вчера Даросил Карлович одну вещь напомнил, — ухмыльнулся я. — Да и навестить ряд лиц не помешает. В общем, я бы, пока время есть, в Посольскую Управу заехал. А вы…

— А мы с тобой, — выдала Люц, поддержанная милиным кивком.

Ну, хотят — так путь будут, не помешают, заключил я. Отфнил в отчий дом, где Авдотья уверила, что мне и моим спутникам рады в любое время, распоряжение отца. И что предупредит его о вечернем визите.

На чём с домоправительницей распрощался. Направились мы в Посольскую Управу, где ещё один момент. Несколько мной не то, что бы забытый, просто неучтённый. А именно, я до сих пор был служащим Посольской Управы, пусть не на жаловании. Соответственно, никаких пропусков-сопровождающх было не потребно. Более того, Милу я вполне «под свою ответственность».

Ну направилась моя корыстность, первым делом, за премией мной полученной, да за делами позабытой.

Серонеб Васильевич обретался на складе, был всё так же жив, здоров и жадность свою источал столь мощно, что, казалось, затоплен ей весь этаж. Узрев морду улыбчивою мою, в лике жадина переменился, карманы свои охлопал (вот гад, подумал я. Никогда не брал ничего без дозволения и соответствующих бумаг!).

— Зачем припёрся, бес ехидный? — обвиняюще простёр в мой адрес перст Серонеб. — Не будет тебе нынче поживы, — злобно ликовал он.

— И вам здравия, Серонеб Васильевич, — широко оскалился я. — Я за премией своей, залежалась, мыслю, у вас.

— Премию ему, — буркнул жадиина. — Стой и жди. Устроил из управного склада хранилище, давно забрать следовало, бурчал он, удаляясь в недра складские.

— А это… — лупала широко раскрытыми глазами овечка, на наш диалог.

— А это нормально, — ответствовал я. — Серонеб Васильевич, уважаемый служащий, в годах. И жадина и скупердяй столь феерический, что законам мироздания это противно. Ну а я, как с законам мироздания живущий в согласии, с этим чудовищем, олицетворяющим жадность непотребную, в меру сил боролся, — веско покивал я.

— Ой, скажешь же ты Орм, — возразила Люц. — Бережлив Серонеб Васильевич, но его должности сие пристало. А так выдаёт всё потребное.

— А потому и выдаёт, — снисходительно воззрился я на подругу, — что усилиями моими неимоверными был сей змей жадности повержен. Год с лшком изнемогал я в борьбе тяжкой, — воздел я перст.

— Бес ехидный! — послышалось из недр склада.

— Вот, доселе яриться и огрызается, — веско покивал я. — А коли не потуги мои, не то, что получить что-то вы бы не смогли, — обратился я к Люц, — но и самих бы вас сей муж заскладировал, вместе с Управой.

Мила личиком порозовела и звуки издавала подозрительно хрюкающие. Чем, несомненно, учитывая моё семейное прозвище оказывала мне моральную поддержку. И мудрость мою признавая.

Тем временем из недр складских явился Серонеб, с мордой столь кислой, что я бы за молоко опасался, будь оно при нас. В лапах сей жадина нёс мою прелесть, да и коробочку дарственную, с приспособами для чистки и боезапасом, видимо.

— Именной, владей, — выдал жадина. — И глаза бы мои тебя, Орм, не видели. Впрочем, не в управе ты ныне.

— Позволю себе вам возразить, Серонеб Васильевич, — широко заулыбался я. — Значусь я служащим управным, в отпуске без содержания. Так что увидимся ещё. Удач вам и благолепия, да жадности поменее, — выдал я.

И покинули мы складские помещения, пока собеседник клювом щёлкал, будущее свое щедрое и радушное представляя. А я любовался на щит золотого металла, на гаковнице закрепленный:

Пулемёт Максим.

Наградное орудие, выданное Ормонду Володимировичу Тёрну, в знак признания заслуг в деле мира между Полисами и проявленной доблести.

Это, выходит, хмыкнул я, наградное, именное личное оружие. С которым, уже в голос хрюкал я, я в рамках Полиса Вильно имею право невозбранно являться хоть на приём, хоть в терму, хоть на бал. Девчонки мысль мной произнесённую выслушали, оценили. Впрочем, не вечно смеяться, так что Люц задала резонный вопрос:

— А ныне мы куда?

— Сначала навестим Артемиду Псиносфеновну, проверим, не занята ли, — отвествовал я.

— Да, стоит, хорошая она, — покивала Мила.

— А после, — прикидывал я. — Я вас, наверное, в трапезной оставлю, да Добродума Аполлоновича навещу. Хоть леший он, — припечатал я начальство бывшее.

На том и порешили. Артемида была на месте, но график плотный, так что пообщались мы всего полчаса, хоть и весьма приятственно. А после я девчонок своих в трапезной усадил, да и направился проверить обиталище эфирной твари.