Прекрасный Старый Мир

25. Гонка с препятствиями

В геликоптере терапефт, которого я, стоит признать, ошибочно (на олеговых ассоциациях) принял за санитара, учинил мне детальный эфирный осмотр. И уставился на мою персону с некоторым возмущением:

— И на кой, извиняюсь, бес, геликоптер затребовали? У вас, уважаемый травма незначительная, вмешательства срочного не требующая, — проявил нечуткость медик.

— Уж простите, почтенный терапефт, я вас не призывал, и на кой, извиняюсь, бес, вы тут на геликоптере — не ведаю, — отернился я. — Ежели спасти кого надо, так я подвинусь, в сторонке полежу.

— Да, простите, просто выдернули меня так, будто побоище тут жуткое, — потёр виски терапефт. — Да не копошитесь вы! — возмущённо откомментировал он мои гневные шевеления. — Что травма не столь сильна, её серьёзность не отменяет. Сейчас костью займусь, — откомментировал он, приступив к эфирному воздействию.

Первым делом содрав с меня панцирь и одёжу, ну и копошился он с моего тыла эфиром всячески. Собственно, весь недолгий полёт во мне он эфирно и прокопошился. Разве что на вопросы соизволил ответить.

— А не скажите ли, надолго ли паралич? — полюбопытствовал я, бултыхаемый эфиром на весу.

— Сие не вполне паралич… впрочем, вам неважно. От седмицы. Столб нервный хребта весьма сложен, так что до обретения чувствительности я вмешиваться не буду. Часть его повредилась, но, до восстановления работы организма целиком, и не скажешь, сколь важная. В общем, хребет у вас цел, процессы я подстегнул, далее вам лишь покой и питание потребно, — выдал лечила.

— А самому… — начал было я, но был перебит.

— Не вздумайте! Намудрите непотребного, потом лечится месяцами будете, — отрезал терапефт. — А то и убьётесь из-за работы органов неверной. Сейчас вам корсет защитный организуем в лечильне, — озвучил он. — Вот за него, ежели желаете, можете себя эфирно тягать. Только аккуратно! — прокурорски уставился он на меня.

— Хм, а в лечильне мне пребывать потребно? — полюбопытствовал я, влекомый по коридорам.

— Ежели эфиром в места непотребные себя тыкать не будете, да постельный режим соблюдать, — с сомнением уставился на мою персону терапефт, ну а я рожей отобразил всемерную готовность соблюдать. — То препятствий не вижу. Лекарства составлю, рекомендации к питанию также. Ухаживать за вами есть кому? — полюбопытствовал он.

Что, в общем-то, было вопросом не праздным. Меня он, разоблачая, избавил так же от последствий отключения сфинктеров низа меня от верха меня. И Милу на роль ассенизатора мне, пусть и на несколько дней, назначать не хотелось. С другой стороны, низ — не хребет, так что уж почистить себя эфиром я смогу, заключил я, заключаемый в корсет.

— Есть, — ответил я, уже заключенный в корсет.

— Ну тогда покажите, как перемещаться будите, а там посмотрим, — выдал эскулап.

Ну и стал я себя за корсет аккуратненько тягать. Медленно и печально. Лечила на меня очи пучил, на руки, плетями опущенные, покивал, да и выдал вердикт:

— Сносно. Лекарствами займусь, а вы если так домой стремитесь, свяжитесь с кем нибудь, да и данные оставьте, — выдал лечила.

Причём явно с прицелом меня в лечильне удержать, поскольку стило с бумагой, да и эфирофон явно были вне моей досягаемости, да и руками мне вроде как лишний раз шевелить не полагалось. Но я превозмог, эфирным телекинезом справившись. На мои с Милой объяснения «легкая травма, ничего страшного, пусть Твёрд из лечебницы заберёт», похмыкал. Сам же на мои копошения наблюдал, составляя лекарства, да и рекомендации кропая. А закончив сие, уставился на мою персону с ехидством и изрёк:

— Руками вы, кстати, Ормонд Володимирович, пользоваться свободно можете. Лишь тянутся ими не след. А положение хребта корсет фиксирует, изгибов не допуская. — выдал сей змей, в обличии терапефтическом. — Но заботу о здоровье одобряю, — покивал он. — Так что отпущу вас невозбранно, с сердцем спокойным.

— Вот спасибо, Велимир Силантьевич, за предупреждение своевременное, — искренне поблагодарил я сию клистирную трубку.

На что трубка благожелательно покивала, да и повлекла меня в проходную эфиром. Только гогота злодейского не хватает, отметил я, эфирно влекомый. Твёрд на самокате вскоре подкатил, был снабжён холщёвым мешком с моим барахлом и поспособствовал в умещении моей тушки. Терапефт злорадный же наблюдал за кантованием эфирно удерживаемой тушки, в деле сём не помогая. Лишь по умещении ручкой сделал и удалился.

А я всю дорогу предавался мыслям философическим, на тему: я ли тернистостью своей замечательной привлекаю себе подобных (причём гадов, поскольку они не Терны). Норны ли какие злоехидные в плане эфирном сидячи надо мной глумятся, в том числе подобных типов подсовывая. А то и вовсе — тернистость определённая есть константа Вселенной. Чего я, себяцентричный, не замечаю и не признаю?

Мила на пороге нас встретила, обеспокоенная, но прежде чем допрос мне пристрастный учинила, была диагнозом тыкнута. С которым ознакомившись, в волнении явно убавила, но заботой преисполнилась. И уместила персону мою болезную на ложе, обиходила всячески и рядом с книжкой присела. Что, признаться, было приятно зело.

Правда к ужину приятство моего болезного положения явило себя с другой стороны: Забава, согласно пожеланиям терапефта злостного, наготовила стог корма. Вот слов нет, чтоб сие надругательство иначе обозвать: какие-то травы бесконечные, овощи варёные и рыба на пару. И ни кусочка мяса, ни крошки хлебушка! Мои полные муки вопли: «Это я не ем. Я не козёл!» были безжалостно заткнуты «Конечно нет, вепрь мой могучий». И ложкой с сеном, в пасть мою коварно проникшей! И ведь накормила пакостью сей, несолёной и гадкой, овечка упрямая. Ну да ладно, всё в заботе.

И вот, после сего диетического надругательства, является Твёрд, да докладывает, что в особнячок наш ломится нечисть эфирная, в силах тяжких. Ну, доклад был в стиле ином, но по смыслу именно таков: Леший рвётся к туше моей, то ли добить, то ли пригодность её дальнейшую, в своих планах коварных, установить.