Прекрасный Старый Мир

— Добродум Аполлонович, — обратился я уже в самолёте, между трудами эпистолярными. — А на кой бес вообще вы сюда летали? Вроде и простой служка посольский справился бы, — озвучил мысли я.

— Ну важность сего договора вы, надеюсь, понимаете? — ехидно вопросил Леший, на что я обозначил, что понимаю. — Ну а с «простым служащим», как вы выразились, местные бы просто не стали бы общаться. Вы заметили, что ваш адрес, — змейски оскалился начальник, — ни звука не было произнесено?

— Ну да, но я думал… — начал было я, но был злонравно перебит.

— Мыслеблудствовали, в общем, — ни за что, ни про что, обидел хорошего человека меня, леший вредный. — Не считали возможным. Недостойны, — веско покивало его злонравие.

— Фантазёры какие забавные, — широко улыбнулся я.

Но вообще да, такие, специфические типы, думал я уже после составления протокола. Леший с последним знакомился, хмыкал, даже вслух озвучивал перлы мудрости моей, вроде: «Тщился Амусанд сей Вильно в разор ввергнуть, но Д. А. Леший Полис наш славный от злодейства оберёг». Скалился злонравно, но гадостей насчет талантливого протокола не изрекал. Да и добрались, по прошествии времени должного, до родного Полиса, причём его злонравие даже выделило день отпуска.

И полетели дни, вот как ни шаблонно, но именно сие они, дни енти, творили. За пару месяцев совершили мы с Лешим семь посольств, о которых и вспомнить-то толком нечего, кроме мыслей моих мудрых, о природе биологической различных импортных сволочей.

Дома же было всё по-старому: я учился, Мила училась, штудиям различным предавались вместе и по отдельности, в прямом и переносном смысле. Люцина к нам зачастила, даже оказывала помощь в обучении Милы, но сам я пока «в себе не разобрался», а вопрос ребром не вставал.

Ну реально, ситуация такова, что чёрт знает что делать. Причём Мила, которая для меня фактор отказа от отношений с соученицей, есть фактор этой соученицы наличия. Потому как я, признаться, скорее бы послал Люцину далёко, уж очень моё нутро оказалось противоречивым.

Естественное природное «больше партнёрш», да и банальная похоть призывало к налаживанию и «углублению» отношений. А вот рассудок… тоже, прямо скажем, вердикт давал неоднозначный. Но " гаремоводить " у меня желания не было, притом прямой вопрос об отношениях принудил бы меня чётко отвечать, оно мне надо или нет. А это ограничивало бы уже Милу, поскольку отказ с высокой долей вероятности повлёк бы полный разрыв отношений. А я перед овечкой моей испытывал, прямо скажем, некоторую вину: она, если можно так выразится, принесла в жертву мне всю свою предыдущую жизнь.

Я, безусловно, этого не просил, да и «в жертву» формулировка выходит излишне пафосной, но факт её безоговорочного доверия был. И в качестве ответного, уже мне необходимого хода, я старался обеспечить девочке максимальный уровень комфорта. И Люцина, вот сюрприз, в этот «уровень» входила.

В общем, бесовщина и Варвара светючая, так что в первоначальном своём решении я уверился окончательно: активности не проявлять и ждать. В конце концов это не моя проблема, меня вполне устраивает текущее положение вещей. А ежели соученица моя чего хочет — пусть об ентом прямо и говорит. Тогда и решать будем, а вздохи томные и взгляды украдкие мне до столба фонарного. Только время трачу и мыслеблудю не по делу, а мог бы в то же время — по делу.

И еще, потихоньку перевалил через половину срок, отмеченный Лешим для моего пребывания в егойном рабстве. Причём выходила у меня довольно забавная картина: чин у меня был децемвира, в котором я службу и справлял. Чин сей, самим фактом своего наличия мне формировал так называемый «гражданский ценз». То есть, год в чине отслужив, я мог спокойно подавать прошение о присвоении гражданства, причём отказа мне быть не могло: либо меня начальство чина лишает за несоответствие, либо исполняю я обязанности как должно.

И тут вот в чём заковыка: гражданам Полис обучение в Академии обеспечивал. Это одно из основополагающих гражданских прав было, за коии и обязанности возлагались. Соответственно, ежели абстрактно подойти, то и не нужно мне в Управе отслуживать срок весь. Получить гражданство, подать документы в Академию, да и плюнуть на Управу и Лешего.

В протекцию им обещанную я не то, чтобы не верил. Тут скажем так, необходимости в ней настоятельной не видел. Будет — хорошо, ну а нет — так и леший бы с ним.

Но при всём при этом, будет мой уход из управы за полгода до срока означенного некоторым свинством. А овечка моя меня вепрем называет, а никак не свинотой злостной. Соответственно, срок отслужить надо, сие хорошо и правильно.

Ну а ежели его Злонравие начнёт юлить, тщится рабство моё продлить, то уже и послать можно будет. Так-то вряд ли, но леший этого Лешего знает, разумно рассудил я.

Но к чему у меня мысли появились об Академии: доступное мне я изучил, просеяв лавки книжные мелким ситом. Даже ряд экспериментов поставил, не имея источников данных. Как следствие, нужна уже специализированная, академическая литература, как и академические лаборатории.

Слушателям сие, кстати, доступно, при наличии и одобрении куратора. В общем, выходило у меня, что десяток месяцев я к своей цели приблизится не смогу, по крайней прямо: только оттачивать изученное, в разделе штудий эфирных. Небесполезно безусловно, но у меня в представлении был этакий гоночный тракт, на котором с одной стороны телепались лавинообразные социальные изменения. А с другой, нога за ногу брёл я.

И вот бес знает, сколь вообще прожектёрство моё осуществимо, в смысле пути «дальше и выше», но делать надо, согласно убеждениям моим. И опоздать будет обидно бесовски. С другой стороны, год не столь много, потому как социальные изменения именно телепаются. А ругань и уход со скандалом (пусть и возможным) из Управы могут в плане не поступления, а именно работы, палки мне в колёса понаставить.

Так что, в итоге, полыхание я своё притушил: отслужить и по чести, да и разумно выходит, хоть паранойя и орала, что всё пролюбится и вообще.