За белым кречетом

Дважды мы пересекли широченные озера, которые оказались столь мелкими, что даже многолетний опыт не позволял егерю их одолеть, не прибегнув к помощи шеста. Наконец мы вышли из последнего озера и вошли в протоку, по берегам которой высоченный, в два человеческих роста, кустарник образовал что-то наподобие свода; когда выбрались из него на простор тундры, сразу же увидели вдали лагерь орнитологов. Две палатки, балок сгрудились у темной, покосившейся брошенной рыбацкой избы. Издали своей пестротой и хаотичностью он напоминал цыганский табор. Не было только рядом суеты. Когда, взвыв мотором, лодка ткнулась в берег и наступила тишина, дверь избы растворилась, и из нее вышел человек. Небольшого роста, в полушубке и шапке.

— За розовой чайкой приехал? — заговорщицки спросил он меня, будто мы с ним были знакомы много лет.

— А есть ли они тут, можно ли их увидеть? — в свою очередь вопросил я.

— Да есть! Как не быть! Где Андреев, там и чайки. Уж такой он человек. А значит, и тебе эта птица покоя не дает,— вздохнул он, понимающе качнув головой, тая что-то про себя и не договаривая.

Андреева мы отыскали спящим в балке. Проснувшись, сев на нары, он потряс головой:

— Что за чудеса! Только сегодня отправил вам телеграмму, чтобы приезжали. Загнездились кречеты. Белые. На том же месте. Вчера были на Едоме.

Тут-то и выяснилось, что гнездо белых кречетов ему Дьячков показал. Он их там с шестьдесят седьмого года наблюдал, как впервые загнездились. А приметил еще раньше, года за три до этого. И с тех пор избранному месту птицы не изменяли. Ай да Дьячков! Вот кому, оказывается, я был более всего за находку гнезда обязан.

Тряхнув головой, окончательно придя в себя, орнитолог рассказал, что отвез к гнезду кречетов литовских кинооператоров. Они приехали снимать розовых чаек и лебедей, но, узнав про белого кречета, загорелись сделать фильм и об этой птице.

— Начитались ваших очерков про эту птицу в журнале «Вокруг света»,— рассказал Андреев,— так что никак мне их было не остановить. Вези к гнезду, да и только. Решили и пленкой рискнуть и планами. Группа разделилась надвое: режиссер неподалеку на озере в одиночестве снимает за оператора розовую чайку, а оператор с помощником засели у кречетиного гнезда, как объекта наиболее важного. Вам бы теперь обождать немного, чтобы там друг другу не мешать, А через недельку я бы отвез вас туда.

Активности литовских кинооператоров мне оставалось только позавидовать. Вспомнилось, как отнеслись к моему предложению снять фильм о кречете на нашем телевидении в творческом объединении «Экран». Была прекраснейшая возможность по горячим следам сделать фильм на реке Щучьей: и близко, и удобное место для съемки. Литовцам же пришлось лететь в такую даль. Не радовало лишь то, что снимать птиц в эти края прилетели они по заказу зарубежных фирм...

Ожидать неделю мне не хотелось, тем более что Дьячков собирался на Едому через два дня. Договорились так, что через два дня орнитологи доставят меня в Походок, а за это время предоставят мне возможность посмотреть на гнездо розовой чайки.

Попив по тундровому обычаю чайку, егерь распрощался и укатил на моторке в Походск. Я же принялся знакомиться с интересным хозяйством Андреева: гнездами куликов и куропаток, за которыми вели постоянные наблюдения электронные роботы. Птицы плотно сидели на гнездах, высиживая нарождающееся потомство, не подозревая, что ритм их сердца, температура тела, температура в гнезде и внутри яиц постоянно фиксируются, записываются на ленту.

Александр Андреев многие годы занимается изучением адаптации (приспособительных особенностей) птиц в Заполярье. Многие годы он потратил на изучение того, как научились одолевать шестидесятиградусные морозы птицы, остающиеся зимовать на Колыме. Ныне пытается понять, откуда у пернатых жителей тундры берется энергия для преодоления суровых условий окружающей среды в самое напряженное время их жизни — время выведения потомства.

— Для каких практических целей, спрашиваете, могут понадобиться наши исследования? — на минуту задумывается он.— Не мне вам объяснять, как меняется в связи с интенсивным промышленным освоением природа Крайнего Севера. Мы, орнитологи, давно заметили, что даже в очень отдаленных областях изменился мир пернатых. Сократилась и численность, и видовой состав птиц. И уверен, не за горами время, когда люди будут вынуждены подумать всерьез о восстановлении былых богатств. Ведь мясо птиц севера — гусей, уток, куропаток— богато белками, и к тому же оно удивительно вкусно и питательно. Поставив на строго разумную основу их добычу, можно было разнообразить птичьим мясом стол северян. Но пока количество живности в тундре то возрастает, то катастрофически падает, согласно каким-то своим, не известным нам циклам. В причинах этого явления и помогут разобраться наши исследования, а в дальнейшем, глядишь, мы научимся и управлять этими циклами, не давая снижаться численности птиц...

Применение электроники, тонкость экспериментов, важность исследуемых проблем — все это как-то не вяжется с прежней, наполненной атрибутами надоевшей романтики жизнью ученых. Мне известно, что долгие годы Андреев со своим немногочисленным отрядом вынужден был скитаться по тундре в поисках подходящего места. Сколько пришлось покочевать, коротая непогоду в холодных палатках, пока не удалось набрести на этот брошенный какой-то экспедицией балок. В тепле появилась возможность не торопясь, основательно проверяя, готовить всевозможных роботов для точных экспериментов.

С вечера решили утром отправиться к гнездовьям розовых чаек. Но ночью я проснулся от шума. В балке вспыхнула печь, работающая на дизельном топливе. Практикант, замерзший во время наблюдения за птичьим гнездом, вздумал прибавить топлива, чтобы было пожарче. Проснувшийся Андреев, успел вытолкнуть остолбеневшего практиканта, сбить пламя, загасить пожар, но сам сильно обжег руку. Перебинтовав ее, он крепился, продолжал заниматься делами, но в тундру вместо себя проводил помощника, молодого ученого, прилетевшего в Магадан из Ленинграда. С ним мы и отправились к гнезду розовой чайки.

В этих широтах солнце уже не заходило, но к полуночи опускалось низко, освещая тундру резким, как от прожектора, желтым светом. Закидывая,в моторку рюкзак, я приметил белесоватую полоску облаков, двигавшихся с севера, и пожалел, что поздно выходим в дорогу. Скроется за облаками солнце, тогда и вовсе будет плохо снимать: при сумеречном свете кадр зальет синью.

— За счастьем идешь? — неожиданно услышал я вопрос.

Это Валентин Николаевич, уже в годах мужчина, что первым вышел нас встречать. Он много лет работает с Андреевым, по существу, мастер на все руки. Он обед может сготовить, рыбку засолить, мотор лодочный исправить и электронного робота починить. Незаменимый в экспедициях человек.

— За каким это счастьем? — пытаюсь я отшутиться.— Счастье для меня уже и в том, что я увижу и сниму розовую чайку.

— Думаешь, не знаю! — ехидно усмехается Николаич.— «Над чьей головой розовая чайка пролетит, тот и будет счастливым». И мне ведомо это старинное якутское предание.

— Верно,— подтверждаю я.— Эти же предания известны не только якутам, но и чукчам.

— Так ерунда все это, сказки! — взрывается Николаич.— Знаешь, сколько раз летала эта чайка над моей головой? Не сосчитать! А не так давно, Андреев не даст соврать, над моей головой летала стая в шестьсот штук! Представляешь?! В Чаунской губе это было, и в институте снимок имеется. И что бы ты думал? Никакого толку! Как был Валентин Николаевич при своих двоих, так и остался.

Едва сдерживаясь, чтобы не расхохотаться, я всерьез уверяю Николаича, что он и есть самый счастливый на свете человек. Чтобы над головой стая розовых чаек в шестьсот штук — да я бы просто обалдел от счастья!

— Николаич,— неожиданно говорит появившийся на берегу Александр, мой проводник,— ты шапку в этот момент снимал?

— Когда? — настораживается старый экспедиционник.

— Ну когда чайки над тобой летали. Может, счастье-то она на обнаженную головушку сыплет.