Страница 38 из 47
— Ну а что с ястребом? — спросил я тогда Носкова.— Срослось ли у него крыло, стал ли он ловчей птицей?
Юрий опустил голову.
— Крыло-то срослось. Но мне пришлось застрять в аэропорту Хабаровска. Было жарко, ястреб начал биться и поломал крыло в плече. Какая тут уж из него ловчая птица. Отдал я его в Абаканский зоопарк, пусть люди смотрят. Все-таки настоящий камчатский ястреб. А орлан живет в зоопарке Москвы. Можешь полюбоваться на него. Вдруг вспомнит.
Тогда он вновь собирался отправиться на Камчатку, но хотел предварительно списаться с Рушаном, узнать об охотничьих прогнозах на куропаток, чтобы теперь ехать наверняка, не остаться без птенцов ястребов и соколов. Приглашал с собой и меня, но я решил держать зарок: ждать, когда начнут выращивать белых кречетов в наших питомниках.
Остров белых кречеров
Такого острова вы не найдете на карте. Островом, по всей вероятности, он был очень давно, о чем говорит уйма плавника — серебристых высохших бревен, скопившихся под его скалами. Обычно к берегам всех сибирских островов плавник набрасывает море в штормовую погоду. Возможно, к этому острову плавник нанесла великая сибирская река Колыма, широко разливающаяся во время весенних паводков. То ли море отошло, то ли Колыма уже не так вольготно разливается, но остров этот стоит теперь среди тундры в окружении бесчисленных озер и проток, называемых в этих местах виски. Но хотя и стоит он на суше, летом к нему без лодки не добраться. Да и без высоких резиновых сапог к острову не подойдешь — кругом вода. Якуты и русские, потомки казаков-первопроходцев, поселившиеся на берегах Колымы в семнадцатом веке, называют остров Едомой. То есть возвышенностью, но я оставил в своей памяти и называю его только Остров белых кречетов.
...Конечно, отказаться от мысли увидеть белого кречета я не смог. Одно лето, правда, выдержал. Не отправился в тундру, когда кречеты высиживали яйца да выводили птенцов. А уже осенью знал совершенно определенно, что еще одного путешествия за кречетом красным на далекий север мне не избежать.
Соколы будто преследовали меня. Отправляясь в командировки по заданию редакции, занятый делом, вроде бы и не имеющим отношения к птицам, я тем не менее вдруг обнаруживал то летящего в небе сапсана, то пустельгу, то кобчика. Так было на Апшероне, на реке Каме, в Запорожье, в горах Зеравшана, куда я поднимался с парашютистами, осваивающими спуски с горных вершин. В Баренцевом море на судне, плывущем вдоль берегов Новой Земли, мне вдруг принимались рассказывать случай, как в этих же местах к ним прилетела хищная птица — светло-коричневая, с желтыми глазами. Птица, как прирученная, увидев в руке у матроса мясо, уселась ему на плечо. И, не дичась, так и прожила на судне, пока не показались берега материка. В хищной птице я сразу же признал ястреба-тетеревятника, хорошо запомнившегося мне по кречетиным делам.
Надежды снять белого кречета в питомнике оказались почти что напрасными. В одной из статей, помещенных в журнале «Охота и охотничье хозяйство», В. Е. Флинт как бы специально для меня сообщал, что «создание питомников — дело трудное и долгое. Надеяться на быстрый успех не приходится. Годы нужны на то, чтобы получить первые ощутимые результаты, а неудач можно ожидать каждый день». То есть увидеть белого кречета, сохранившегося в природе, можно было раньше, чем появится птица, выращенная в клетке. Да и тот ли будет это кречет, о котором я мечтал?
А тут еще пришло приглашение от писателя Николая Сладкова написать о белом кречете для детей. И как ни объяснял я ему, что белого-то кречета я еще как следует не узнал, больше неудач натерпелся во время его поисков, писатель настоял, чтобы за дело это взялся я. Очерк пришлось назвать обещающе: «Я найду тебя!»
К тому времени из очередной экспедиции на Ямал возвратился Владимир Калякин. На реке Щучьей он провел длительное наблюдение за кречетиным гнездом. Самец у этой пары был белым. Мне просто не повезло. Сплавляйся мы по Щущьей десятью днями раньше, наверняка бы эту птицу я смог снять. Калякин приглашал отправиться на Щучью следующим летом.
Из Норильска прилетел Борис Михайлович Павлов. Несколько смущаясь за ту, теперь уж давнюю, ошибку, он рассказал, что кречетиные гнезда на плато Путорана обнаружены и сомнений в этом быть не может. Два гнезда белых кречетов охотоведы отыскали на берегах озера Аян, неподалеку от того ущелья, где когда-то я снимал соколов. Правда, сказал он, птицы не чисто белые, а пестрые, то есть такие, которых называли подкрасными, но очень красивые, и также предлагал отправиться с ним в Путорану на съемки. Но я собрался теперь совсем в другие дали.
Еще ранее, взявшись за изучение истории развития соколиной охоты на Руси и просматривая редкостные фолианты «Великокняжеской и царской охоты» Кутепова, хранящиеся в Государственной публичной исторической библиотеке, я обратил внимание на приводимое там сообщение некоего Аделунга:
«Кречеты были в особом уважении у якутов,— писал тот,— которые называли их Урун Кири, т. е. белый сокол. По причине их быстрого полета они уподобляли этих птиц молнии и считали их вестниками небесной воли. Ежели случалось, что кречет попадет в сети, поставленные для других птиц, они, опасаясь прикоснуться к нему голыми руками, освобождают его из сетей палочками или другим способом».
Ничего подобного читать ранее не приходилось, но если это и в самом деле было так, то давнее уважение народа к этой птице могло, на мой взгляд, помочь сохранению кречетиных гнезд в Якутии.
Как раз в то время мне довелось встречаться с орнитологом Александром Андреевым, прилетевшим из Магадана. Он занимался изучением тундровых птиц в Колымской низменности на территории Якутии. С помощью электронных приборов он наблюдал жизнь куликов и куропаток, но постоянно, в тех местах встречал на гнездовьях и розовых чаек. Эту птицу мне хотелось понаблюдать и снять как следует. В естественных, привычных ей условиях, а не на сети рыбаков, как удалось снять на Камчатке. Закончив разговор о чайке, я на всякий случай спросил, а не доводилось ли ему встречать в тех местах белых кречетов?
— Белых не видел,— признался Андреев,— а обычные досаждают. Подсаживаются, черти, к вольерам с куропатками и такого страху на них нагоняют, что приборы начинают писать всякую чепуху, которую до сих пор разобрать не можем. А одну куропатку даже сожрали. Через сетку. Как умудрились — не пойму! Весь эксперимент нам испортили.
Тут я позволил себе орнитологу не поверить. Уж очень это не походило на поведение моих любимцев, этих благороднейших из благородных соколов. Они и в воздухе-то берут добычу по-рыцарски, предупреждая, делая ставки. А тут вдруг — «растерзать через сетку». На это больше способны ястребы-тетеревятники, прирожденные специалисты лазать по курятникам да голубятням. В старину их нередко так и ловили, сажая птицу для приманки в клетку. Ястребы сами туда и заходили.
Андреев посмеялся над моим неверием, пообещав доказать, что именно кречеты разбойничают в тех местах. И доказал-таки...
Осенью я слушал его доклад на X Всесоюзном симпозиуме «Биологические проблемы Севера» в Магадане. Молодой ученый со всей основательностью подтверждал своевременность создания государственного заказника Чайгуургино в Колымо-Алазейском междуречье, на примерах показывая важность этой территории как гнездового резервата для птиц Дальневосточного региона. Перечисляя редких пернатых, что по его наблюдениям нашли здесь пристанище, вслед за белыми журавлями, лебедями, розовой чайкой, полярной совой, сапсаном, занесенными в «Красную книгу», он называл и кречета. На карте, представленной Андреевым, были отмечены три гнезда этих птиц. В одном, как уверял орнитолог, находились белые птицы! Он продемонстрировал и цветной диапозитив. В гнезде на скале сидели птенцы — четыре белых кречета!
В тот полевой сезон повезло и еще одному магаданскому орнитологу — А. Кондратьеву. На речке Раучуа, на севере Чукотки, он также отыскал гнездо белых кречетов. Правда, наткнулся на-него случайно: кречеты не были темой его исследований, он занимался изучением тундровых лебедей, а потому возвращаться на Раучуа не собирался.